Страница 70 из 89
Самолет шел низко, на высоте примерно трехсот метров, как будто летчик решил показать пассажирам все, что оставила война на этой темной, суровой земле. И, охватывая взглядом окрестности, Сибирцев видел, что новая жизнь постепенно побеждает смерть. Он то и дело замечал новые крыши, белые, чистые. Казалось даже, что стоит открыть окно самолета, как донесется запах свежераспиленного дерева.
Вдруг все побелело. Самолет вошел в полосу тумана. Пассажиры оторвались от окон, поудобнее устраивались в креслах.
— Где, же ты воюешь? — спросил Сибирцев, повернувшись к Михаилу.
— В особой ударной Второго Прибалтийского.
— А часть?
— Я теперь парашютист… — несколько смущенно ответил Демидов и вдруг, как бы оправдываясь, быстро заговорил: — Да ты не думай, что о нас ничего не слышно. Наши ребята воевали и в Крыму и при форсировании Днепра…
— Я ничего плохого и не думаю, — удивленно возразил Сибирцев.
Зато Демидов о своей военной судьбе думал с некоторой грустью.
О действиях парашютистов почти ничего не писали, и у фронтовиков постепенно сложилось мнение, что они не оправдали надежд. Это было обидно и, главное, несправедливо.
Уже второй год Демидов принимал участие в парашютных операциях, но о них ничего нельзя было рассказать — во-первых, они были полны тайны, во-вторых, казались ему очень мелкими. А большого дела, которое вызвало бы общее восхищение, все не было. Он уже неоднократно осуждал себя за то, что пошел в парашютные части: ждал великих свершений, а получил одни огорчения.
— Вот ездил в командировку, — продолжал он после некоторого раздумья. — Подбирал пополнение. Такой народ, что ахнешь. Людям надоело сидеть в школах да на плацах. Каждому хочется в дело. И по всему видно, что дело уже близко! Ну а ты как? Батальонный?
— Буду, если по дороге не перехватят, — сумрачно ответил Сибирцев и подумал о том, что вот и он, как Демидов, недоволен своей судьбой.
Действительно, чем кончится его представление по начальству? Пошлют ли на передовую или, сообразуясь с дипломом, оставят на штабной работе? Скажут: вы знаете немецкий и нужны здесь.
Оба замолчали, размышляя о будущем.
— Ты как думаешь добираться до фронта? — нарушил молчание Демидов.
— Голосовать придется.
— Так поедем со мной. Меня будет ждать машина, а от нашей базы не очень далеко до штаба. Как раз и хозяйство Хмурова, куда перешла Марина, возле нас…
— Вот хорошо было бы! — обрадовался Сибирцев.
— Будет! — уверенно ответил Михаил. — Кстати, посмотришь, как мы живем. Курорт! — И вздохнул.
Они не заметили, как долетели до прифронтового города. Сначала показались руины, сожженные коробки вокзальных зданий, сотни остовов вагонов и паровозов, а чуть дальше — пустынные улицы, ограниченные с обеих сторон квадратами пепла и мертвого камня. Таким же увидел Сибирцев когда-то освобожденный Минск и, сколько ни искал, не мог найти дом, в котором провел детство. Об этом подумал и Демидов, потому что вдруг сказал:
— Как в Минске!
Поздним вечером «виллис» доставил их в хозяйство Хмурова. Михаил предложил Сибирцеву переночевать, ссылаясь на то, что ночью трудно будет разыскать хутор, где живут разведчики. Но Сибирцев не согласился.
— Ладно, пеняй на себя, если всю ночь проплутаешь, — сердито сказал Демидов. И приказал шоферу: — Остаешься в распоряжении майора. Да поторопись, видишь, майор собирается время обогнать!
Проплутав в темноте около часу, они наконец разыскали затерянный в перелесках хуторок. Еще минут пятнадцать потратил Сибирцев на переговоры с дежурным, который никак не хотел будить командира подразделения по требованию неизвестного офицера, не имевшего к тому же никакого предписания в их часть. В конце концов на шум вышел сам Хмуров, молодой капитан, фамилия которого никак не соответствовала широкому, веселому, хотя и заспанному его лицу.
— В чем дело, товарищ майор?
— Я хочу видеть лейтенанта Стрельцову! — сказал Сибирцев. Мысль о том, что вот сейчас перед ним появится Марина, что все препятствия уже преодолены, заставила его побледнеть.
— Никак нельзя, товарищ майор, — хладнокровно ответил Хмуров.
— Почему? Я ее муж…
— Не в этом дело, товарищ майор…
— В чем же?..
— Лейтенант Стрельцова выбыла на задание, — все так же спокойно ответил Хмуров.
Сибирцев молча сел на стул. Хмуров стоял перед ним, поглядывая через открытую дверь в соседнюю комнату, где виднелась большая кровать, застланная по-немецки сверху периной.
Одеваясь второпях, капитан не застегнул китель и был похож почему-то на толстого добродушного доктора, спешно вызванного к больному.
— Когда она вернется? — уже тихо и спокойно спросил Сибирцев.
— Не могу знать, товарищ майор!
— Вы можете не называть точного часа, но день… Поймите, я же заехал только по пути… Я еду на фронт…
— Я понимаю, товарищ майор, но помочь ничем не могу…
— Ну все-таки, сколько мне ждать? День? Неделю?
— Ждать не следует, товарищ майор…
— Что это значит? — закричал Сибирцев не в силах более сдержаться. — Вы понимаете, что я ее год не видел, год!
— Понимаю, — все с тем же убийственным хладнокровием ответил Хмуров. — Я не видел свою жену почти четыре года.
Сибирцев встал, прошелся по комнате. Потом, несколько успокоившись, протянул руку:
— Простите меня…
— Ничего, товарищ майор, бывает… Я передам ей, как только вернется. Передам…
Сибирцев, тяжело ступая, пошел к двери. Рядом с ним шел Хмуров.
— Кто же знал такое? — тихо говорил он. — Пришло задание, ничего не поделаешь. А как только вернется, я скажу ей… Мы вас разыщем через отдел кадров. Вы ведь на нашем фронте останетесь?
— Да, — с трудом ответил Сибирцев.
— Вот и хорошо, вот и отлично.
Садясь в машину, Сибирцев увидел в освещенном квадрате двери широкое, полное лицо Хмурова, обращенное к нему с сожалеющей улыбкой, словно он все еще повторял: «Вернется — скажу, обязательно скажу…»
3
Офицеры, ждавшие назначения на должности, разместились в бывшем помещичьем имении Озолмуйж, в тридцати километрах от передовой. Устроились они хозяйственно. Под начальством толстенького, очень подвижного и всегда веселого артиллерийского капитана Власова заделали все пробоины, заколотили фанерой разбитые окна, повесили маскировочные шторы. Несмотря на то что комнат в помещичьем доме хватило бы на целую роту, все спали в одной, словно не могли обходиться друг без друга. Только для столовой была выделена еще одна комната — бывшая гостиная, в которой сохранилась даже мебель. Капитан Власов, писавший какую-то работу по баллистике, устроил себе отдельный рабочий кабинет, в котором, впрочем, сидел лишь по утрам.
Эти места были освобождены несколько дней назад, и жители еще не успели вернуться, отсиживались в лесу, ожидая, когда фронт продвинется подальше.
Сибирцева офицеры встретили радостно. Новый человек, да еще из Москвы, с курсов, — значит, предстоит долгая, интересная беседа.
Появление Сибирцева показалось старожилам резерва примечательным. Все они прибыли из госпиталей, некоторые уже недели две назад. Опытные в понимании всяких военных примет, они огорчались, что никаких надежд на крупные события пока не было. Приезд же Сибирцева, направленного из Москвы, прямо с курсов, был первым намеком на возможные перемены…
Сибирцеву любопытно было наблюдать, с какой ревностью следили офицеры за успехами на других фронтах. Получив газеты, они немедленно углублялись в изучение сводок. Они побывали на разных фронтах, помнили наизусть двухверстки своих бывших участков и потому могли безошибочно определить по скупому перечню освобожденных населенных пунктов удачи войск. Возле карты начинался длительный спор с упоминанием высоток, хуторов, фольварков, причем выяснялось, что каждый из спорщиков имел свой собственный план наступательных действий. Так продолжалось часа два, а иногда и больше. Затем начинались сожаления, почему они застряли здесь, а не попали к Рокоссовскому или Коневу, смотря по тому, кого из командующих фронтами упоминали в приказах. Но Сибирцев видел: все они были страстными патриотами своего 2-го Прибалтийского фронта. Целыми днями они изучали действия его войск. Казалось, дай им один только полк, или, как говорил Власов, полчок, и они в пять дней возьмут Ригу и закончат операцию по освобождению Прибалтики, а то и прямо ринутся на Германию.