Солнце в декабре

По пути мы опять увидели памятник в состоянии реконструкции. Здесь уже не бюст был обернут покрывалом, а фигура в рост. Опять произошел аналогичный разговор.

Я. Это кому памятник?

Гид (водителю).

Давай остановимся и подумаем.

Водитель (остановил машину). Ну, я остановился.

Гид (водителю). Это кому памятник?

Водитель (открыл дверцу, сплюнул). Правительству!

Гид (водителю). Они все правительству, но какому именно?

Водитель (философски). Наверно, снесли кого-нибудь из старых, а теперь ставят кому-нибудь из новых.

Гид (оборачиваясь к нам). Кому, по-вашему, здесь поставлен памятник?

Водитель включил скорость, и мы поехали в форт. Тут было чем любоваться. Зал для публичных аудиенций, зал для частных аудиенций, дворец Джахангира. Сохранился трон, но на нем теперь снимаются туристы. Сохранились эффектные галереи, переходы и… дыра. Очень нужная дыра в каменном полу. Дело в том, что при Джахангире всем заправляла его жена. У нее был простой способ прекращать дискуссии. Тот, кто с ней не соглашался, падал в эту дыру, а оттуда прямым ходом оказывался в реке Джамне уже в виде трупа.

Неподалеку от зала для частных аудиенций сохранилось чудо мраморной красоты — скромное жилище, построенное при Шах Джахане для Мумтаз Махал, той самой леди из Таджа. Восьмиугольная мраморная башня с внутренним двором, выложенным восьмиугольными мраморными плитами. Вокруг резные мраморные решетки, скрывавшие красавицу от нескромных взглядов тех, кто оказывался вблизи дворца.

С этой башней связана история, весьма грустная. Именно сюда заключил Аурангзеб своего отца, Шах Джахана, когда захватил императорский трон. Шах Джахан провел здесь семь лет. Отсюда он смотрел на реку Джамну, по которой, если подняться вверх, можно прибыть в Дели. Отсюда был хорошо виден Тадж-Махал. Заключенный мог глядеть на него и вспоминать счастливые дни, проведенные с любимой женой. Правда, потом у него испортилось зрение. Он уже не видел Тадж-Махала. Но тут сын пришел ему на помощь. В стену вделали увеличительную бриллиантовую линзу с таким расчетом, чтобы в ней отражался далекий мавзолей. И теперь умирающий Великий Могол часами стоял у стекла и смотрел на отражение. (Несколько веков спустя и этот бриллиант украли англичане.)

В том, что Аурангзеб заключил отца в тюрьму, нет ничего особенного. С царской точки зрения, он поступил гуманно. Тюрьма была красивая, мраморная. С пейзажем. Все-таки единственная тюрьма на свете, откуда виден Тадж-Махал. Аурангзеб позволил отцу держать при себе любимую дочь, которая скрашивала ему тягостные дни, а после его смерти распорядился похоронить в Тадж-Махале и не поскупился на мрамор и драгоценные камни. Наверно, на похоронах Аурангзеб расчувствовался, может быть, прослезился, вспомнив, как отец держал его на коленях и дарил золотые игрушки. Наверно, рассказал приближенным, как любил отца, которого, к сожалению, пришлось изолировать от общества, поскольку тот проводил неправильную политику — не разрушал индуистских храмов и вообще всячески попустительствовал местному населению.

В царских семьях принято убивать близких родственников. Какую страну, где были цари, императоры или короли, ни возьми, всюду можно сыскать точно такие примеры. Поэтому монаршие персоны всегда стояли перед дилеммой: иметь детей или не иметь? С одной стороны, надо род продолжать, а с противоположной стороны — подрастет дитя, и берегись!

Мы, конечно, постояли в мраморной тюрьме. Нам было хорошо. Нас никто не собирался здесь задерживать на семь лет. Отсюда Тадж-Махал был виден отлично. Вечерело уже, и Тадж-Махал…

Все-таки как его описать?

Я знаю: монумент любви Тадж-Махал — это поэма из камня, мечта в мраморе. Сейчас, к вечеру, его купол был облаком, опиравшимся на воздушный трон. В Тадж-Махале можно найти все, что хочешь найти. Он начат Титанами, а закончен Ювелирами. Это ледяная буря, содеянная руками человека…

Два мертвых города

В Агре мы жили в английском отеле, то есть в отеле, который до сих пор держат англичане.

Это дорогой отель с садом, с плавательным бассейном и площадкой, где можно загорать. Центральное строение украшено белыми колоннами. На веранде расставлены столики. Здесь заказывают коктейль, чай, кофе. Вдоль стен — киоски с сувенирами. Один из нас купил кинжал в деревянных ножнах. После этого нам все время предлагали ножи в деревянной оправе, кожаной, костяной, серебряной, еще какой-то. Стоило это гроши. Ремесленников много, а сбыта нет. У входа в сад дежурил юноша со связкой блестящих браслетов. Подделка под драгоценности, но выполнена прекрасно. И тоже стоили гроши. А на веранде другой юноша «с рук» торговал змеиной кожей. «Кобра, сэр». А услышав русскую речь, обращался по-русски: «Змея, сэр» или «Черепаха, сэр», и тоже очень дешево. Некому продавать!..

От колоннады в ресторан вел узкий коридор. В нем висела на стене под стеклом бесценная реликвия — благодарственное письмо английской королевы. Когда-то она посетила Агру, удостоила этот отель высокой чести — отобедала в нем. Наверняка здесь с ног сбились, чтобы угодить Ее Величеству. И угодили. Из Лондона пришло письмо с гербом. Его повесили в коридоре, где мало света, чтобы бумага не желтела.

Один из хозяев, поменьше ростом, дежурил за стойкой портье, где принимали посетителей. Другой, покрупнее, помассивнее, действовал в ресторане в качестве метрдотеля. Днем он появлялся в ливрейной курточке с лоснящимися лацканами, а вечером переодевался в черный костюм, такого же рокового возраста, что и владелец. И официанты, как на подбор, были старые.

И по стенам висели старые картины. На них березки, стога сена, затянутые трясиной болотца. Скучные картинки сомнительного художественного качества. Тоска по родным местам… А за столиками — иностранные туристы, больше туристки, и тоже, как правило, старые. Точнее, древние. Хозяева отеля отлично ладили с ними. Явно испытывали взаимную симпатию. Туристы, конечно, жалели хозяев: вот куда забросила судьба, а уехать нельзя. Бизнес здесь, привычка здесь. А дети, конечно, уехали. Для хозяев же отеля эти старые женщины — ниточки от другой жизни. Тут-то ниточка в сорок седьмом обрезана. Какие они в сущности теперь хозяева?

Номера были расположены в длинных одноэтажных постройках. Современные номера. Эр-кондишн. Горячая вода. И телефон.

На стенах коттеджей по трафарету выведено: «Ноу типпинг!», что значит «Не оставлять на чай!» А сколько получает слуга в отеле? Сорок рупий? Ну, пятьдесят, то есть ровно столько, чтобы не умереть с голоду, и ровно столько, чтобы не быть сытым. Нет, не надо фарисействовать, надо оставлять. Потому что эти монетки помогут семье продержаться! Ну, это так, между прочим…

Отель был тихий. Тихий. Тихий. И никто громко не разговаривал. И во всем был идеальный порядок. И во всей этой тишине и во всем этом идеальном порядке было что-то от вымирания…

На следующее утро мы выехали из отеля на громоздком ярко-синем «додже» и сразу попали в адский шум базара. Зазывали торговцы, кричали разносчики. Наш водитель без перерыва сигналил. Машина занимала как раз всю ширину улочек. Более неудачного автомобиля для Агры придумать было нельзя. Почему мы не разрушили ни одной лавки и не сбили десяток велорикш, остается тайной. Но то, что, поездив на этой машине несколько дней, можно оглохнуть, это истина. Гудок на машине был поставлен с таким расчетом, чтобы перегудеть шум улиц и рев базара.

Базар — это горы фруктов, горы желтого шафрана, горы тканей. Тысячи маленьких лавочек с громкими названиями. Тысячи продавцов, которые орут. Тысячи покупателей, которые тоже шумят, но почти ничего не покупают. Базар — это повозки, запряженные красавцами буйволами. Рога у буйволов покрашены в зеленый или в розовый цвет, иногда на них надеты золоченые набалдашники, а глаза подведены синей краской. Базар — это парикмахерские, это лавки, виноват, кабинеты врачей. На одном было написано: «Хирург и физиолог». Хирург, он же физиолог, сидел на терраске и читал газету. У его ног на его терраске расположилась деревенская компания, чай пила. А возле ступенек собрал толпу фокусник.