Красная луна

Клэр ничего не знает о Высоком Человеке, который стоит возле черного «линкольна». На нем строгий черный костюм с галстуком; голова у него лысая и гладкая, как мрамор; снежинки падают на нее и тают, капли стекают по его лицу. Клэр не знает, что Высокий Человек засунул руки в карманы и едва заметно улыбается.

Клэр не знает, что папа и мама сидят за кухонным столом и пьют из бутылки мерло. Они держатся за руки. Или даже не держатся — изо всех сил сжимают ладони друг друга, чтобы хоть как-то приободриться. А по телевизору показывают новости, и президент говорит о «хорошо спланированной террористической атаке, ударе, нанесенном в самое сердце американского народа».

Клэр не знает, что, когда, слетая с петель, распахивается входная дверь, отец держит в руках пульт от телевизора. Длинный черный пульт, который легко принять за пистолет.

Клэр не знает, что папа вскакивает, опрокинув стул; кричит: «Нет!» — и размахивает этим самым пультом, наступая на людей, вбегающих в дом из черной ночи. Вокруг них мокрыми бумажными обрывками кружится снег.

А потом Клэр слышит грохот, крики и выстрелы и понимает: нужно немедленно бежать.

Она редко трансформируется: делала это всего несколько раз в жизни. Во-первых, за трансформацию можно угодить в тюрьму, а во-вторых, превращаться ей совершенно не нравится. Сменив облик, Клэр ощущает себя такой чужой, гротескно чужой. А еще после трансформации остаются синяки и несколько дней все тело ломит. Как у детей, которые вдруг начинают расти слишком быстро и плачут по ночам от боли. Но родители время от времени заставляли дочь трансформироваться, специально для этого возили ее в Канаду. Такие поездки назывались в их семье «прогулки на полнолуние».

Теперь она чует чужаков: запах дезодоранта, крема после бритья, сигарет и жвачки. Запах оружейной смазки. Серный запах, остающийся после стрельбы. Клэр слышит учащенное дыхание незнакомцев. Доносящиеся из разных уголков дома выкрики: «Все чисто!» Топот сапог на лестнице. Они бегут сюда.

Кожа начинает жутко зудеть, будто девушку искусал пчелиный рой, появляется шерсть. Десны уходят вниз, клацают зубы, которые пока не умещаются во рту. Кости вытягиваются и сгибаются. Она издает дикий крик боли, словно женщина при родах: из одного тела сейчас рождается другое. Клэр всегда плачет в этот момент. Кровавыми слезами. А сейчас она плачет не только от боли, в это мгновение ее жизнь бесповоротно изменилась.

Но все мысли быстро исчезают. У волка, которым она стала, нет времени на раздумья. Сознание сужается и концентрируется. Главное — выжить. Больше не существует ничего: ни любви, ни грусти, ни страха, ни тоски. Волна адреналина прокатывается через все тело, бросает ее к окну. На Клэр стремительно надвигается странная сгорбленная фигура — собственное отражение, которое она едва узнает. А потом девушка вылетает в ночь.

Осколки стекла ранят. Нет ни крыши, на которую можно спрыгнуть, ни водосточной трубы или решетки, по которым можно слезть. Только черная ночь, и Клэр в облаке из сверкающих осколков и снежинок падает сквозь нее, сквозь пустоту, извивается на лету, а в ушах свистит ветер. Земля несется ей навстречу.

Землю уже покрыл снег, но его слишком мало, он не смягчает падение со второго этажа. Клэр приземляется на все четыре конечности, перекатывается, скользит по лужайке. На снегу остается след — неровная продолговатая клякса, в которой зеленеет трава. Девушка врезается грудью в дерево, растущее на краю лужайки. От сильного удара перехватывает дыхание. На мгновение ночь смыкается вокруг нее, но потом Клэр с шумом втягивает воздух. Запястье горит огнем, будто в него ткнули раскаленной кочергой. Она вся в порезах.

Из окна ее комнаты льется свет, и на поляну ложатся неровные оранжево-желтые треугольники и шестиугольники. Клэр сейчас прямо в пятне света, но вот его заслоняют тени — это люди врываются в ее комнату.

Она стряхивает с себя боль, вскакивает и замечает ярдах в двадцати Высокого Человека в черном костюме. Тот с любопытством смотрит на нее, склонив голову набок. Потом делает шаг и стремительно бежит к ней, вытянув вперед длинные руки.

Клэр бросается прочь от дома, мчится к деревьям. Вокруг вьется снег. Она словно очутилась внутри плотного ватного облака, сквозь которое иногда проглядывают шаровые молнии окошек и черные тучи высоких сосен. Среди них она и спешит укрыться.

Глава 3

Мириам встает рано. Натягивает джинсы и теплый джемпер, подходит к окну гостиной. Ее лицо двумя вороновыми крылами обрамляют черные растрепанные волосы. Черты у нее такие резкие, что о профиль Мириам, кажется, можно порезаться. Ей далеко за тридцать, но об этом трудно догадаться, о возрасте говорит лишь суровое выражение лица. На улице в полумраке гнутся и скрипят высоченные орегонские сосны. Ветер свистит в дверных и оконных щелях — похожий звук получается, когда дуешь в бутылку.

Рядом с домиком небольшая заросшая кипреем, кастиллеей и мхом каменистая прогалина в форме полумесяца. Через нее проходит исчезающая в лесу подъездная дорожка, на которой стоит грузовик, старый «додж рамчарджер», черный с серебром. Добежать от деревьев до ее крыльца можно за считаные секунды, и женщина внимательно оглядывает затаившиеся между стволами тени.

Там кто-то есть. Мириам чувствует это так же отчетливо, как жабы и дождевые черви чувствуют приближение грозы. Просто меняется атмосферное давление, и они выползают из своих укрытий. Мириам знает наверняка. До предела обострившиеся чувства не раз спасали ей жизнь. Глаза женщины прищурены, а уши будто бы встали торчком.

Минут десять она стоит у окна, а потом наконец возвращается к обычной утренней рутине: идет в кухню варить кофе. Если что-то и надвигается, лучше встречать неприятности, как следует проснувшись.

Мириам не включает лампу: света и так достаточно. Он льется из единственного окна, выходящего в лес. Здесь деревья подступают совсем близко к дому, и стволы тополей белеют, словно оскаленные зубы. Под окном изгибается в форме буквы «Г» столешница, покрытая серым огнеупорным пластиком, похожим на гранит. В нее вделаны плита с четырьмя конфорками и глубокая раковина. Рядом с раковиной примостилась кофеварка. Нужно смолоть зерна и налить воду. Вскоре кофе принимается булькать, а Мириам открывает ящик кухонного стола и достает оттуда кое-что посерьезнее обычного ножа. У нее по всему дому спрятано оружие, а здесь лежит «Глок-21» сорок пятого калибра. В барабане — тринадцать патронов.

Мириам прячет пистолет за пояс. Солнце поднимается все выше, тени отступают от домика, теперь они притаились в углах кухни. Женщина наливает полную кружку и возвращается в гостиную. Но там вдруг останавливается, так внезапно, что кофе выплескивается через край и обжигает пальцы. Сквозь овальное матовое стекло, вделанное во входную дверь, виден чей-то силуэт. Гость настолько щуплый, что не разобрать, мальчик это или мужчина.

Завывает ветер, дымится кофе. Мириам ставит чашку на журнальный столик и идет к двери, медленно переступая босыми ногами, стараясь, чтобы пол не скрипел. Протягивает руку и ощущает легкое покалывание: между пальцами и ручкой проскочила голубая искорка. Открывать она не спешит — прислоняется к двери и громко говорит:

— Пак, оставь меня в покое.

Тень безмолвствует.

— Я не желаю больше в этом участвовать.

— Ты нам нужна, — отвечает незваный гость. — Открой дверь.

Как же она ненавидит этот голос, всегда его ненавидела. Прерывистый, резкий, похожий на завывание расстроенной флейты.

— Пошел прочь. Убирайся.

— Ты нам нужна, — повторяет Пак.

Ветер набирает силу. Мириам чувствует его, чувствует, как он задувает через дверные щели, в нем ощущается привкус снега. На высоте пять тысяч футов зима всегда наступает раньше.

— Мы хотим вернуть тебя.

Мириам шепчет одними губами: «Черт», а потом утыкается лбом в стену, дергает засов и распахивает дверь. Ветер тут же врывается в комнату, треплет ее волосы, перелистывает страницы лежащей на журнальном столике газеты.