Страница 23 из 35
Дни летели незаметно. Прошел месяц. Большую часть времени Геннадий проводил в штурманской рубке за работой, стараясь не мельтешить перед Дорониным и не попадаться на глаза Максимову, который часто бывал на корабле.
Но это не значит, что командир корабля забыл о существовании лейтенанта Кормушенко. Когда истек срок, Доронин с утра вызвал к себе Геннадия:
— Как ваши дела?
Геннадий сказал, что по своей штурманской специальности он готов к ответу. Северный театр ему знаком. Конечно, пока теоретически, по картам и лоциям. Что же до устройства корабля, то в училище он изучал разные типы лодок.
Доронин недовольно покачал головой:
— При чем тут училище? Вы теперь на флоте, и у вас есть возможность полазить, пощупать, узнать.
— Я ходил по кораблю, знакомился. Только, мне кажется, мало…
— Мало или много, мы сейчас узнаем. Идемте!
Доронин резко поднялся и надел фуражку.
«Везет же… — подумал Геннадий. — Надо было угодить под начало такого дотошного командира».
С виноватым видом он следовал за Дорониным, думая, как бы, чего доброго, не опозориться на глазах у матросов, работающих в отсеках.
В одном из отсеков Доронин задержался и потребовал объяснить ему схему приборов управления стрельбой.
«Счастливый билет!» — обрадовался Геннадий. Как раз на выпускном экзамене он «вытянул» эту же самую схему и ответил на «пятерку». С полным знанием дела начал он показывать устройство приборов и как они вырабатывают данные для стрельбы и синхронно посылают их на боевые посты.
С кнопок, переключателей, сигнальных лампочек он переводил взгляд на командира корабля, на его безразличное лицо и никак не мог понять, доволен он знаниями Геннадия или постоит, послушает и преподнесет какую-нибудь пилюлю…
Доронин не сделал никаких замечаний, а коротко бросил:
— Хватит! Идемте!
Они шли дальше. Доронин то и дело останавливался и требовал показать воздушные магистрали, объяснить, где, в районе каких шпангоутов, расположены балластные цистерны, и многое другое…
А когда, обойдя чуть ли не весь корабль, они вернулись в штурманскую рубку, Доронин сел на стул и спокойно подытожил:
— На «троечку» знаете, штурман.
«И на том спасибо!» — подумал Геннадий.
— А теперь потолкуем о вашей специальности.
Командир поднялся и подошел к столику с картами.
Сдерживая волнение и страх, комом подступивший к самому горлу, Геннадий говорил себе: «Ну, чего сдрейфил? Это же твоя стихия».
Не торопясь развертывал он карту северного театра, показывал фарватеры, маяки, объясняя при этом систему радионавигации. Вдруг он заметил интерес на лице командира и сразу ободрился. Уже спокойней и уверенней объяснял он характерные особенности течений в различных районах Баренцева и Карского морей, рассказывал о гидрологии морей, а в отношении ледового режима приводил новейшие данные советских дрейфующих станций.
— Довольно! — строго сказал Доронин. — Свое дело знаете много лучше…
И, точно сразу забыв об экзамене, мягко спросил:
— Кажется, адмирал Максимов с вами говорил насчет истории подледного плавания?
— Так точно, говорил.
— Ну, и что вы решили?
— Я заказал в Североморске литературу и буду этим заниматься, как только освоюсь на корабле.
— Слушайте, штурман! В таком случае вам сам бог велел стать для начала нашим корабельным историком. Правда, исторический журнал у нас ведет замполит. Вы будете его правой рукой.
Геннадий обрадовался: пожалуй, это дело по нему. И смотрел, не решаясь перебить командира, увлеченного своей идеей.
— Вы понимаете, штурман, все в жизни проходит. Люди, корабли рождаются и умирают, а написанное нами остается, продолжает жить. И передается новым поколениям моряков. Уверяю вас, придет время и нас с вами вспомнят, скажут, вот они осваивали первые советские атомоходы, совершали далекие плавания и прочее такое…
Геннадию понравилась идея, но еще больше, пожалуй, удивила его восторженность командира, все время казавшегося сухарем и службистом.
— Я еще кинолюбительством увлекаюсь, — обронил Геннадий. И точно масла в огонь подлил.
— Вот и отлично! Значит, вы будете писать историю и иллюстрировать фильмом собственного производства!
Доронин посмотрел на часы, встал, и его лицо опять приняло строгое выражение.
— Учтите, история историей, а по устройству корабля я вас еще погоняю…
С этими словами он вышел. Геннадий направился к столику, за которым над картами сидел Таланов.
— Поздравляю, вам здорово повезло, — сказал он с улыбкой. — С нашим командиром не так-то просто найти общий язык.
— Странно. Он так заинтересовался моим кинолюбительством…
— Минутное настроение… Я это на себе испытал.
6
Рано просыпался жилой городок подводников. Машины к кораблям уходили в семь утра, а незадолго до этого на улицах, при свете фонарей, точно призраки, возникали из снежной пелены фигуры в черных шинелях.
Геннадий обрадовался, издали приметив Таланова, подошел к нему и, козырнув, весело сказал:
— Метет, товарищ капитан третьего ранга. По всем правилам север…
— Что вы! Иногда за ночь снежные горы вырастают. А в общем, север не так уж страшен. Возможно, где-то на Новой Земле затеряешься, а у нас дорогу к остановке спутать нельзя. Круглые сутки горят уличные фонари. Цивилизация…
Две яркие фары осветили толпу. Геннадий с Талановым последними вошли в автобус и устроились на заднем сиденье.
Вскоре автобус плавно подошел к знакомому дому.
Процедура переодевания и выполнение всех формальностей занимала каких-нибудь десять — пятнадцать минут. И офицеры шагали к своим кораблям.
— Смотрите, какая пестрая гамма цветов, — сказал Таланов, закинув голову вверх. — Такое можно наблюдать только у нас в Заполярье.
Геннадий присмотрелся: всходило солнце, у самого горизонта небо было темно-синее, выше к зениту оно незаметно светлело и постепенно переходило в бледно-розовый цвет. Действительно, чудеса природы! Ни одному художнику не придет на ум такое фантастическое сочетание цветов.
Они подошли к кораблю. Вслед за командиром боевой части Геннадий спустился в центральный пост и первым, кого он увидел, был мичман Пчелка-Дубовик.
Комкая в руках ветошь, он рапортовал Таланову, а затем, словно желая подчеркнуть свое уважительное отношение к Кормушенко, произнес громко и раскатисто:
— Здравия желаю, товарищ лейтенант! Як здоровья, товарищ лейтенант?
Геннадия трогало участие, забота и больше всего подкупала интеллигентность этого добродушного, круглолицего, улыбчивого человека.
По утрам Геннадий с удовольствием наблюдал, как мичман, облачившись в комбинезон, командовал: «Дать давление гидравлики!» — и начинал проверку рулевого хозяйства.
Не так сложились отношения у Геннадия с другим своим подчиненным — старшиной команды штурманских электриков Василием Голубевым. Он, скрытный, замкнутый, нелюдимый, ко всем, в том числе и к Геннадию, относился с подозрением.
Хотя Геннадий знал, почему так происходит, но от этого не легче столько времени быть рядом с человеком и ничего от него не услышать, кроме служебных разговоров. Отчасти Геннадий винил себя, свою неопытность. Нужно обладать какими-то качествами, чтобы человек проникся доверием, а он прямо в лоб спрашивает: «Ну, как жизнь?» И Голубев так же отвечает: «Ничего, живем нормально».
Однажды Геннадий обратился за советом к Пчелке и услышал, что ничего в таких случаях не надо делать. Пройдет время, и все образуется. «Он привыкнет к вам, вы к нему. Через годик не узнаете Васю Голубева».
«Год — слишком долгий срок. Хорошо бы побыстрее», — подумал Геннадий. Зато на службу он не сетовал. Через несколько месяцев после прихода на корабль стать полным хозяином штурманского комплекса — это немало. А все он, Таланов, со своими причудами, странностями… Одно хорошо: ни во что не вмешивается, не сует всюду нос, не нервирует… Обычно, придя утром на корабль, выслушивает доклады подчиненных, как будто думая о чем-то другом, но в ходе разговора умеет схватить главное, даст указания, затем отпускает всех, в виде напутствия повторяя одну и ту же любимую фразу: «Время деньги, а денег нет», и больше не мельтешит перед глазами, забьется куда-нибудь в укромный уголок и читает научно-фантастические романы.