День рождения мира

Первое, что я сказала ему:

— Ты хочешь, чтобы меня снова посадили в тюрьму? И теперь уже на целых тридцать дней?

— Но ведь меня собираются запереть лет на пятьдесят, — ответил Итту, глядя в сторону.

— Ну, и что ты теперь хочешь от меня? Ведь так и должно быть! Ты мужчина. Ты должен делать то, что делают все мужчины. К тому же никто не запрет тебя под замок, ты будешь участвовать в играх и приезжать в город на службу, и все такое. Ты даже представить себе не можешь, каково это — сидеть под замком!

— Я хочу уехать в Серраду, — выдохнул Итту и блеснул глазами. — На коровах мы можем добраться до автобусной станции в Реданге. Я скопил денег, у меня есть двадцать три медяка, мы купим билеты до Серрады. Наши коровы сами смогут вернуться домой, если их не связать.

— А что же ты намерен делать в Серраде? — спросила я не без иронии, но с любопытством. Никто из нашей деревни еще не бывал в столице.

— Там есть люди из Эккамены, — сказал Итту.

— Из Экумены, — поправила я. — Ну и что из того?

— Они могли бы забрать меня к себе.

Я почувствовала себя как-то странно, когда он сказал это. Я все еще злилась и презирала его, но во мне уже темной водой разливалась жалость.

— Зачем им это? С какой стати они станут разговаривать с каким-то маленьким мальчиком? Как ты найдешь их там? Двадцать три медяка, этого мало. Путь до Серрады далек. Все это дурацкая затея. Ты не сможешь сделать это.

— Я думал, что ты поедешь со мной, — сказал Итту. Голос его смягчился и уже не дрожал.

— С какой стати мне участвовать в твоей дурацкой затее? — бросила я раздраженно.

— Ладно, — сказал он. — Но ты ведь не выдашь меня? Обещаешь?

— Не выдам, — ответила я. — Но ты не можешь сбежать, Итту. Не можешь. Это было бы… было бы таким бесчестьем.

На сей раз при ответе его голос дрогнул.

— Это волнует меня меньше всего, — сказал он. — Мне нет дела до чести. Я хочу быть свободным!

Мы прослезились. Я села рядышком, мы прислонились друг к другу, как прежде, и немного поплакали — совсем немного, мы не очень-то любили плакать.

— Ты не можешь так поступить, — шепнула я. — Это не сработает.

Он кивнул, соглашаясь со мной и моей мудростью.

— В Замке не так уж плохо, — сказала я.

Спустя минуту он слегка отстранился.

— Мы будем видеться, — сказала я.

— Когда? — спросил он.

— На играх. Я увижу тебя там. Спорим, ты станешь лучшим наездником и мастером вольтижировки. Я уверена, что ты победишь во всех играх и станешь Великим Чемпионом.

Итту принужденно кивнул. Он знал, да и я знала, что я предала нашу любовь и свое первородство. И у него не оставалось больше надежды.

Это был последний случай, когда мы говорили с ним наедине, и один из последних, когда мы вообще разговаривали.

Итту бежал спустя дней десять на ездовой корове в направлении на Реданг. Его без труда догнали и вернули домой еще до наступления ночи. Неизвестно, считал ли он меня предательницей. Мне было так стыдно за то, что я не бежала с ним вместе, что я уклонялась от встречи наедине. Я держалась поодаль, и теперь взрослым не было нужды отгонять меня. Итту тоже не сделал никакой попытки поговорить со мной.

Я вступала в половую зрелость, и мое первое кровотечение случилось ночью как раз накануне дня рождения Итту. В консервативных замках вроде нашего женщине в период месячных возбраняется подходить близко к воротам Замка, поэтому когда Итту становился мужчиной, я стояла далеко позади вместе с еще несколькими девочками и женщинами и мало что смогла увидеть из церемонии. Я стояла молча, пока все пели, потупив взгляд, разглядывая землю и свои новые сандалии, и пальцы ног в сандалиях, и ощущала тупую боль в низу живота и тайный ток крови, и лелеяла свое горе. Я уже тогда знала, что это горе останется со мною на всю мою жизнь.

Итту вошел, и Ворота закрылись.

Он стал Юным Чемпионом по Вольтижировке и в течение двух лет, когда ему исполнялось восемнадцать и девятнадцать, приезжал несколько раз на службу в нашу деревню, но я так ни разу и не повидалась с ним. Одна из моих подруг приходила к нему на сеанс и после пыталась рассказать мне, как хорош он был в сексе, полагая, что мне будет приятно услышать это, но я грубо оборвала ее и ушла прочь в слепой ярости, которую ни она, ни я не сумели бы объяснить.

Когда Итту исполнилось двадцать, его продали в один из замков на восточном побережье. После того, как у меня родилась дочь, я послала ему письмо, писала и потом еще несколько раз, но он не ответил ни разу.

Не знаю, что именно хотели Вы узнать о моей жизни и моем мире. Я даже не знаю, хотела ли бы я, чтобы Вы узнали это. Просто мне нужно было с кем-то поговорить.

Нижеследующий фрагмент представляет собой короткий рассказ популярной писательницы Сем Гриджи из города Адр, написанный в 93/1586. Классическая литература Сеггри складывается из жанров повествовательной поэмы и драмы. Классические поэмы и пьесы, весьма тесно меж собой переплетенные, сохранились как в оригинале, так и в анонимных версиях переписчиков последующих поколений. Сохранению «подлинных» текстов уделялось не так уж много внимания, ибо литература рассматривалась как текущий, «живой» процесс. Отдельные авторы конца семнадцатого века, возможно, уже под экуменическим влиянием взялись за сочинение коротких рассказов описательного или исторического характера или же целиком художественных. Этот жанр приобретает популярность, особенно в больших городах, хотя и не завоевывает столь безбрежную аудиторию, какая есть у великих классических эпосов и драм. Буквально каждому благодаря книгам и головидению известны классические сюжеты и множество летучих выражений из классики, почти каждая взрослая женщина видела или даже участвовала в сценической постановке из классики, а то сразу и в нескольких. Таков один из основополагающих моментов унифицирующего влияния Сеггрианской монокультуры. Повествовательная же проза, воспринимаемая читателем сугубо наедине, служила скорее инструментом, посредством которого культура задает непростые вопросы самой себе, побуждая читателя к моральной самооценке. Консервативные женские круги на Сеггри осудили этот жанр как антагонистический предельно кооперативной и коллективистской структуре здешнего социума. Беллетристика не включается в программу литературных факультетов и нередко сопровождается презрительной коннотацией — «сказочки для мужчин».

Сем Гриджи опубликовала три сборника рассказов. Ее безыскусный, несколько грубоватый стиль весьма характерен для Сеггрианской короткой новеллы.

Неуместная любовь

Рассказ Сем Гриджи

Азак выросла в материнском доме в кварталах Нижнеречья, возле текстильных фабрик. Она была весьма смышленой девочкой, и семья вместе с соседями почли за честь собрать денег, дабы отправить ее в академию. Назад в город она вернулась уже как новая управляющая одной из фабрик. Азак хорошо срабатывалась с людьми, поэтому на службе преуспевала. Она ясно представляла себе, чего хочет добиться в ближайшие пять лет: найти двух-трех партнерш для основания дочернего дома и совместного бизнеса.

Красивая женщина в расцвете юности, Азак находила большое удовольствие в сексе, предпочитая сношения с мужчинами. И хотя она старательно откладывала деньги для основания собственного дела, немало тратила она и в Доме соитий, захаживая туда постоянно и иногда нанимая двух мужчин разом. Ей нравилось наблюдать, как они возбуждают друг в друге доблесть сверх той, которой каждый был способен достичь в одиночку, и как нещадно костерят друг друга, когда плошают. Зрелище вялого пениса она находила донельзя отвратительным и не колеблясь отсылала прочь мужчину, неспособного удовлетворить ее три-четыре раза за вечер.

Замок ее округа на турнире замков Юго-востока приобрел Юного Чемпиона в Танце и вскоре отправил его в местный Дом соитий. Азак, увидев по голо, как тот танцевал в финале, и плененная его текучим, грациозным стилем и красотой, загорелась заполучить его. Он стоил вдвое против остальных мужчин, но она, не колеблясь, выложила денежки. Азак нашла Чемпиона очаровательным и любезным, пылким и нежным, искусным и чутким. В первый же свой вечер они пять раз одновременно достигли оргазма. На прощание Азак оставила ему солидные чаевые. Спустя неделю она вернулась и потребовала Тоддру — так звали Чемпиона. Наслаждение, которое он доставлял ей, было столь острым, что скоро она и думать позабыла об остальных мужчинах.