Роковая женщина

Пришлось звать врача: они совместными с Шантелью усилиями утихомирили ее.

Эдвард думал, что отплывает вместе с нами.

— А что мадам Лауде? — поинтересовалась я у Шантели. — Она ведь не захочет, чтобы Моник уехала?

— Мадам не желает ни о чем другом думать, кроме как об обещанном тобой богатстве. Эдвард в восторге от перспективы вернуться. Представляю его разочарование, когда узнает, что остается. Что ему здесь делать с истеричкой мамой, скупердяйкой бабкой да старой ведьмой Щукой.

— Можно ли все так быстро перерешить? Я думала, Моник вернулась на родину из-за того, что здесь более подходящий климат.

— Ее не устроит никакой климат. Она никогда не будет счастлива. В этом вся ее беда. Слишком многое не задалось в ее жизни. Теперь вот взбудоражена предстоящим возвращением капитана. Она ему не даст просто так уплыть с тобой, Анна. У нее что-то на уме. Я тебе не говорила, не хотела расстраивать, но ты да капитан не сходите у нее с языка.

— Значит, письмо у нее.

— Вряд ли: непременно бы проговорилась. К тому ж я все обыскала. Она даже стала спокойнее обычного, будто что-то вынашивает, обдумывает.

— Ах, Шантель, это ужасно.

— Она не сомневается, что вы с капитаном любовники. Договорилась до того, что вы будто задумали убить ее, чтобы не стояла на дороге.

— Ума не приложу, что мне делать, Шантель. Вдобавок Щука не спускает с меня глаз, будто подозревает, что я причиню вред ее Моник. Даже Перо и та настороже. Против меня что-то затевается. Должно быть, за всем этим стоит Моник.

— Она любительница театра и, естественно, предпочитает быть на главных ролях, но во всем этом больше блефа.

— Что если драма зайдет слишком далеко?

— Интересно, как?

— Предположим, покончит с собой и представит, будто это сделала я… или капитан?

— Нет! Что за радость от спектакля, если ты мертва?

— Шантель, если бы до «Невозмутимой леди» сюда зашло другое судно, мне кажется, нам лучше уплыть на нем. Добраться до Сиднея, попробовать найти место…

— Не так просто получить каюту на корабле. К тому же другого судна не будет. Довольствуйся тем, что есть, Анна.

— Да. Я чувствую себя словно в западне.

— Не ты ли мечтала дождаться капитана, чтобы рассказать, как спасла его доброе имя?

— Да, мечтала, но теперь мне страшно, Шантель. Над нами сгущаются тучи.

— Взбесившаяся от страсти и истерик женщина, гуляка-муж и его возлюбленная. Вот так ситуация! Кто бы мог подумать, что в нее вляпаешься ты, уравновешенная, практичная дорогуша Анна!

— Прошу тебя, не надо так шутить. Все это слишком серьезно.

— Еще бы не было серьезно, — согласилась Шантель. — Но не бойся. Как и прежде, я с тобой, Анна. Или это тебя не утешает?

— Очень! — с пылом воскликнула я.

Состояние Моник снова ухудшилось. Приступы участились, следовали один за другим. Шантель успокаивала меня, что атаки не были слишком серьезными, однако и она тревожилась за жизнь пациентки. Не отходила от нее, а когда дело было совсем худо, оставалась у постели даже на ночь. Она была замечательная сиделка.

Она поделилась со мной, что и Щука сидела с ней в спальне, не спуская с нее огромных печальных глаз.

— Я бы выставила ее за дверь, но не хочу расстраивать Моник. Старуха ни за что не смирится с потерей своей «мисси». По-моему, она винит тебя. Я подслушала ее бормотания. Думает, если бы не было тебя, то Моник не ревновала бы и легче смирилась с предстоящей разлукой с мужем. Как бы она не подсыпала тебе что-нибудь в мятный чай. Не сомневаюсь, у старой ведьмы имеются яды, неразличимые на вкус, если подмешать в гали, кофе или тот же чай. Отсутствие вкуса и запаха — два непременных качества ядов. — Я вся содрогнулась, и она поспешила успокоить: — Это была шутка, Анна. Что с тобой? Ты воспринимаешь жизнь чересчур серьезно.

— По-моему, она в самом деле серьезна.

— «Жизнь реальна, жизнь серьезна», — процитировала Шантель.

— «…И могила ее цель», — тотчас, пожалев, докончила я стих. Даже упоминание о смерти страшило меня.

— Не переживай, — сказала Шантель. — Скоро мы с тобой будем в Сиднее.

Эдвард был словно на крыльях. Он искренно верил, что мы отбудем на «Невозмутимой леди». Сколько еще оставалось дней до красного дня? Мы вместе вели отсчет: четырнадцать, тринадцать… десять…

Просыпаясь, я каждое утро гадала, что несет мне новый день. Открывая дверь, первым делом выглядывала в коридор. Иногда до меня доносились ее выкрики, в которых упоминалось и мое имя. В других случаях было гробовое молчание.

Я не уставала повторять по памяти бесценное письмо, которого лишилась, то и дело возвращалась мыслями в комнату с носовой фигурой «Роковой женщины» и камнями, которые я твердо считала бриллиантами Филлимора.

Почему так медленно тянулись дни? Мне не терпелось дожить до минуты, когда увижу в бухте «Невозмутимую леди». Дальше этого дня мои мысли не простирались. Мне просто хотелось уплыть с острова и, добравшись до Сиднея, найти какое-то место, постараться сызнова начать жизнь.

Напряжение все нарастало. Я мечтала поскорее рассказать о своем открытии капитану, заранее гордилась и ликовала, предвосхищая подтверждение своей находки бриллиантов. Я с нетерпением ждала и вместе с тем боялась его возвращения.

Моник подозрительно притихла. Место безрассудных выходок занял хитрый расчет, что еще больше настораживало. Меня неотвязно преследовало чувство, что мы двигались к страшной развязке. Наши западные нравы только слегка коснулись этого острова. Под тонкой лакировкой таилось вековая дикость. Эти люди поклонялись странным божествам, скала была в их представлении живым существом. Заговоры и проклятия считались обычным делом. Я не сомневалась, что Щука прокляла меня как врага, признав разлучницей Моник и ее мужа.

Не было ни одной души, которой я могла бы излить свои тайные опасения и тревоги: Шантель над моими страхами смеялась, категорически отказывалась принимать их всерьез. Вдобавок я подозревала, что в мыслях она была уже далеко отсюда, в Сиднее, где ее ждал Рекс. Даже обнаружение бриллиантов, столь важных для восстановления репутации Редверса, казалось, не трогало ее. Она вовсе не упоминала его имени, когда мы загадывали о будущем. Так глубоко в ней укоренилось недоверие к нему. На мой счет у нее были свои планы. Милая Шантель! Как близко к сердцу она принимала мою будущность. Распланировала наперед, как введет меня в общество, составит мне великолепную партию. Она не хотела, чтобы у меня было что-то общее с Редверсом. Эта мысль сквозила в каждом ее высказывании, и, хоть больно задевала меня, в душе я понимала, что она проистекала от ее беспокойства за меня. Шантель искренне считала меня вроде своей подопечной и с привычной для нее решительностью задумала взять на себя заботу обо мне.

Я не заглядывала в будущее. Ждала только одного: возвращения «Невозмутимой леди». Так тянулись бесконечные тягостные дни, пока в один прекрасный день после полудня, когда нестерпимая духота загоняла все живое по домам за плотно запахнутые ставни, я встала и, раскрыв окно, вдруг разглядела посреди бухты — сверкающий белизной корабль.

Подхватившись, я кинулась в комнату Эдварда.

— Эдвард, — крикнула я, не помня себя, — она вернулась! «Невозмутимая леди» в бухте!

23

События последующих дней были настолько драматичны, что теперь мне трудно в точности припомнить, в каком они следовали порядке.

Я едва сдерживала свое нетерпение. Хотелось сразу бежать на корабль, рассказать капитану о своих опасениях, о потерянном письме, но прежде всего о своей находке носовой фигуры и бриллиантов.

Но приходилось держать себя в узде.

В комнату вбежала с горящими глазами Шантель.

— Вечером жди сцены, — предупредила она. — «Мисси» заранее себя накручивает.

— Должна бы радоваться, что вернулся.

— Она ужасно возбуждена. Какой-то дьявольский блеск в глазах. Явно что-то задумала. Хотела бы я знать, что у нее на уме.