Страница 12 из 12
– Я бы не паниковал, – сказал доктор. – Арктика и не такие сюрпризы преподносит. Не стоит все приписывать аномальным явлениям. Думаю, становище тут ни при чем. И эта штука, которую вы откопали, тоже.
Жилеву не терпелось увидеть долгожданную находку.
– Не томи! – глядя на Седова, взмолился он. – Покажи, что вы нашли. Мне каждую ночь кошмары снятся, будто я приезжаю, а ничего нет. Ты меня встречаешь на пристани и говоришь: «Ошибочка, мол, вышла, Степан. Зря ты из Москвы сорвался, дела не доделал. Извини…»
Седов вздохнул тяжело, поднялся.
– Идем, – сказал. – Я эту… вещицу… в сараюшке припрятал. Не хотел в доме держать.
– Да ты что?! – возмутился Жилев. – Такую ценность…
– Правильно! – вмешался Линько. – Мало ли что? Вы, Степан Игнатич, не торопитесь. Сначала разобраться нужно.
Жилев махнул рукой.
– Ладно, пошли разбираться…
В сараюшке стояли канистры с бензином, брикеты сухого топлива для походной печки, мешки с провизией и запасной одеждой.
– Где? – дрожа от возбуждения, спросил Жилев.
– Погоди, Степа… Держи фонарик.
Седов, согнувшись, долго возился в углу между мешками. Наконец, он выпрямился.
– Есть. Вот оно.
– Давай!
Жилев зажал в руке кожаный мешочек, выскочил за дверь. С залива дул ветер, приносил запах соли и мокрых бревен. Тусклое северное солнце белым пятном проступало за тучами.
– Ты это… осторожно, Степа, – предупредил Седов.
Но ученый его не слушал. Он раскрыл мешочек и вытащил на свет кристаллическую пирамидку. Внутри нее была то ли полость, то ли каким-то образом встроенная вторая, меньшая пирамидка, перевернутая основанием вверх. Такое сочетание форм создавало странную игру света…
– Что это? – растерянно спросил Жилев, не в силах оторвать взгляд от кристалла.
– Не знаю, – глухо ответил Седов. – Никогда ничего подобного не видел. Откуда такая вещь на заброшенном становище? Уж я и так, и этак прикидывал. Решил со старым оленеводом поговорить. Может, еще что расскажет?
– С долганом?
– С ним. Никто, кроме него, про то заброшенное зимовье не знал.
Жилев, как зачарованный, рассматривал пирамидку. Поднял полные огня глаза на товарища, спросил:
– Ты возраст сруба примерно определил? Ну… как давно избы строились?
– Гурин кумекал, – уворачиваясь от ветра, ответил тот. – Он специалист. Говорит, приблизительно 15–16-й век. Гурин и план поселения сделал, и чертеж раскопов. Мы все засняли на фото, образцов набрали. Пусть теперь в Москве разбираются, что к чему.
– Правильно… – кивнул Жилев. – А почему же вы, ребята, дальше копать не стали? Возможно, самое интересное в земле осталось?
Седов поднял воротник куртки, сердито засопел. Он ждал этих упреков и приготовился. Сказал, глядя в сторону залива:
– Недоброе стало происходить в лагере. Ребята валились с ног, перестали спать. Я сам едва держался. Решили возвращаться. Нехорошее место. И находка странная. Ну, что это, по-твоему? Деталь какого-нибудь прибора? Ювелирное украшение? Атрибут долганского шамана?
– Не похоже.
– Вот и я говорю: не похоже. Что же тогда?
– След Атлантиды! – Жилев поднес пирамидку к лицу товарища. – Видишь? Это что-то вроде солнечной батареи. Она была совершенно прозрачная. А теперь?
Седов присмотрелся. Внутри пирамидки, на стыке граней, образовалось золотистое свечение, похожее на электрические разряды.
– Просто игра света, – буркнул он. – Хитрая вещица. Может, ее недавно кто-то потерял? Кожа не истлела совсем. Мог кто-то специально закопать, чтобы таких дураков, как мы, ввести в заблуждение.
– На Таймыре? В тундре?
Седов все понимал, но…
– Над нами будут смеяться, – нахмурившись, сказал он. – И спросят, каким боком Атлантида связана с заброшенным охотничьим зимовьем? Ты же не станешь утверждать, что таинственные атланты жили в избах и охотились на песцов?
Степан Игнатьевич спрятал находку в мешочек и засунул в карман.
– Остается предположить, что некий заблудившийся в тундре атлант выменял кристалл на еду и пушнину. Охотники не знали, что с этакой диковиной делать, и закопали ее под полом от греха подальше. Правдоподобно?
– Вот видишь, тебе самому смешно! – встрепенулся Седов. – А что скажут в Москве? Проще простого обвинить нас в фальсификации и жажде дешевых сенсаций. Бульварная пресса задохнется от восторга. Наши собратья-ученые закидают нас тухлыми яйцами. Об общественности я уже молчу.
– Что ты предлагаешь?
– Сохранить находку в тайне… до лучших времен. Вдруг еще что-то удастся раскопать? Или… в общем, не знаю. Но выставлять себя в качестве обманщиков совсем уж не хочется.
– Да-а…
Жилев понимал, что в словах товарища есть доля истины. С другой стороны, возвращаться с Таймыра ни с чем… Да и ребятам рот не заткнешь. Сведения о находке так или иначе просочатся в прессу. Как члены экспедиции будут выглядеть в глазах спонсоров? Мошенниками, истратившими чужие средства на собственные нужды?
– Ерунда какая-то получается, – вздохнул Седов. – Вроде радоваться надо, а тут… Еще эта болезнь! Хорошо, если Бологуев справится. Скажу тебе честно, Степа, нехорошо у меня на душе. Муторно.
– Понимаю… А что старик-долган рассказал? Ты с ним встречался?
– У него внучка родилась, – сказал Седов. – Пообещал, что как только отпразднуют, он сразу придет.
– Скоро?
Тот пожал плечами.
– Дочь оленевода с мужем живет далеко…
– Будем ждать.
Старик-долган явился на следующий день вечером. Бологуев, который курил трубку, приготовил для него табак. Оленевод долго и шумно отдувался, устраивался у печки, нюхал табак, хвалил.
– Что это за стоянка, на которую мы ходили? – спросил Седов. – Что люди говорят?
– Моя все помнит, – заявил долган, набивая свою трубку. – Моя расскажет. Про этот зимовка говорил еще моя дед. А деду – его дед. Они туда на песца ходил, меха промышлял.
Старик закурил и замолчал. Жилев ерзал от нетерпения, но подгонять гостя не решался. Долганы вели размеренный, неторопливый образ жизни и терпеть не могли спешки.
– Дед говорил, про зимовка худой слухи ходят, – наконец, продолжил долган. – Нехорошо там. Олень гонять нельзя, дом ставить нельзя.
– А почему?
– Худой место.
Старик пускал дым и молчал. Его штаны из оленьей кожи протерлись, а куртка была новая, красиво расшитая кусочками меха и разноцветными тесемками.
– Дочь подарила, – шепнул Жилеву историк, который немного понимал по-долгански и успел перемолвиться с оленеводом несколькими словами.
Степан Игнатьевич решил, что старику трудно говорить на русском языке.
– Спроси у него, почему зимовку считают худым местом, – попросил он Гурина.
Старик по-долгански принялся объяснять. Он говорил долго, попыхивая дымом и подкрепляя слова скупыми жестами.
– В общем, картина такая, – сказал Гурин, когда оленевод закончил. – В их семье худая молва о заброшенном становище передается из поколения в поколение. Говорят, избы те срубили пришлые люди, вроде бы беглые. Занимались охотой. Словом, все было хорошо. Один из них даже женился, взял себе девушку из местных. А потом… решили они зачем-то яму выкопать. Девушка к родичам убежала и вскоре померла. Но прежде рассказала, что муж ее в земле нашел «глаз духа тундры» и, вместо того чтобы вернуть его, взял себе. Дух разгневался и насылал на них напасть за напастью. Удача в охоте пропала, болезни всякие взялись одолевать. Беглые умерли, а селиться в пустом зимовье никто не стал. Боялись люди, обходили то место стороной. С тех пор так и повелось. Дурная слава прилепилась намертво. Долганы с того места ушли, чтобы не тревожить злопамятного духа.
– Скоро и моя помрет, – кивая головой, говорил оленевод. – Тогда совсем никто не знай. Духа тундры тревожить нельзя. Молодые слушать не хочет, никто слушать не хочет. Моя надоело. Моя скоро уходить…
Глава 12
Москва
Обязанности Багирова в компании «Сибирь-нефть» временно перешли к его помощнику. Недостаток опыта заставлял того нервничать и совершать массу лишних движений. Служба безопасности держалась на порядке, установленном прежним начальником, но порядок этот требовал ежедневных, порой ежечасных корректив. Помощник чувствовал себя матросом, которого вдруг призвали на капитанский мостик и заставили управлять кораблем. Он терялся и действовал наугад. Это вызывало недовольство подчиненных.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.