Страница 407 из 420
Стрелы Сермяшка нашел первым – целых две, одну обломанную, другую – целую. Алексей пристально осмотрел находки и сам себе кивнул – они. Те! Точно такие же, какой и был убит подросток там, в далеком будущем, на Черном болоте.
– Вижу – знакомые стрелицы?!
– Да уж… Ну, и глаз у тебя, Сермяшка! Я б без тебя ни одной стрелы не нашел.
Парнишка от похвалы зарделся, опустил ресницы… пушистые, как у матери… у Василисы… И глаза у него такие же – васильковые.
Поморгал да тихо молвил, потупившись. Вроде бы хвастал:
– Я тут много чего на болотине находил… раньше‑то.
– А что именно?
– Да всякое… непонятное… мать потом выкинула или сожгла. Говорит – не наше это, будто я сам не знаю, что не наше. А она не знает – чувствует! Нет, ведьмой ее зря называют, она хорошая… добрая…
Протопроедр улыбнулся:
– Что, не таскают ее сейчас церковные?
– Не, не таскают, – весело откликнулся мальчик. – Наоборот, все ее теперь уважают – сам отче Варфоломей, владыко, к нам заезжал, не побрезговал. Обещал меня зимой в обители грамоте поучить. Не самолично, конечно, – Сермяшка смешно прищурился. – Но все‑таки… Грамотеи ведь много где нужны, так?
– Так, – Алексей со смехом потрепал парнишку по волосам. – Учись, учись, парень. Так ты про находки‑то не дохвастал… что за вещи‑то?
– Да не хвастал я, – пастушонок отозвался как‑то обиженно. – Вот, ей‑богу, не хвастал! А не верит никто… и ты не поверишь. Один раз суму нашел… такую… углами…
Чемодан – догадался протопроедр.
– Пустой оказалась… Другой раз – не поверишь! – книжицу. Листы – тонкие‑тонкие, и картины есть – а на картинах тех люди неведомые, города…
Алексей покачал головой – значит, просачивается сюда кое‑что из другого мира, из будущего. Что ж – почему бы и нет?
Они с Сермяшкой явились в село уже после полудня – в церкви уже звонили к вечерне.
– Эй, эй, Алексий! – углядев путников, сверху, с холма, побежал навстречу Онфимко.
Вприпрыжку бежал, шибко, остановиться вовремя не сумел, едва Сермяшку не опрокинул. Тот обиделся:
– Вот как дам сейчас! Скаженный!
– Дядько Алексий… дядько Алексий… – Онфимко все никак не мог отдышаться, и Алексей тихонько стукнул его по спине:
– Да не блажи ты, говори толком!
– Так я и говорю… Епифан Кузьмич послал, сказывал – пономарь наш в город ездил, вот, вернулся… Ты про купцов заморских спрашивал, в татарские земли да валашские…
– Ну‑ну! – насторожился протопроедр.
– Так вот – едут. В пятницу, утречком, уезжают. Через Литву в валашский Белгород…
– В Белгород?! – еще не веря своему везению, быстро переспросил Алексей. – В валашский Белгород?
– Ну да, вроде так и сказывали…
– И им, значит, умелые воины нужны?
– А кому не нужны? Нужны, всяко.
В валашский Белгород! Молодой человек замычал от радости – это ж в Молдавии, на Черном море… ну там рядом…
Ах, здорово, черт побери, здорово!
– В пятницу, ты говоришь, едут?
– Да, так, в пятницу! Епифан сказал, что ты просил, если…
– Ай, славно, ай, здорово… В пятницу, значит… в пятницу…
Глава 15Зима 1454 г. Константинополь
Лишь не гляди на то, что есть, смотри на то, что будет…
Михаил Глинка.
Тюремные стихи
…ах, славно!
С купцами Алексею повезло – добрался до молдавского Белгорода безо всяких приключений, да и дальше, до Константинополя доплыл на рыбацкой фелюке, не убоявшейся осенних штормов, впрочем – зимних уже, уже начинался декабрь, последний год старого 1454 года. Что принесет новый, 1455‑й? Нового султана Селима, новый штурм, новое имя – Стамбул? Не дай бог! Алексей делал все, чтобы ничего этого не случилось.
Сразу, едва сойдя на берег в бухте Золотой Рог, Алексей заглянул в родное учреждение… где к его появлению отнеслись без особого удивления. Первые замы – близнецы Лука и Леонтий, конечно, обрадовались, но никак не делали вид, будто бы их начальник возвратился из какой‑нибудь там страны мертвых – привыкли уже к его частым и необъяснимым отлучкам, привыкли.
– Честно сказать, мы тебя раньше зимы и не ждали! Дома‑то был, господин протопроедр?
Алексей усмехнулся:
– Не до того… Помыться бы, переодеться… Кстати, и за жалованьем съездить. Как там старина Филимон, жив еще?
– Недавно заезжал, как же, – кивнул Леонтий. – О тебе справлялся – мы ответили, как всегда: на задании. Он лишь головой мотнул да велел, как явишься, сразу к нему.
– Вот‑вот, к нему я и собираюсь. Лука, кажется, у тебя в доме когда‑то имелась ванна…
– Целый бассейн, господин протопроедр! Только, увы, во дворе.
Алексей громко расхохотался, хлопнув давнего приятеля по плечу:
– Вот и хорошо, что во дворе! По крайней мере, не жарко.
Да уж, не жарко. На улице, по всем прикидкам, было градусов десять‑пятнадцать, естественно, выше нуля – жуткий, конечно, холод. Да и вода в бассейне Луки оказалась примерно такой же… Ничего! Пару раз нырнув, Алексей, завернувшись в покрывало, вбежал в дом, выхлестал бокал подогретого красного вина, поданный гостеприимной супругой своего подчиненного, потом отдался в руки специально приглашенного цирюльника, привел в порядок уже успевшую отрасти шевелюру, подстриг бородку, еще выпил, на этот раз – на пару с Лукою, после чего хитро прищурился:
– Ну? Найдется у вас красивое венецианское платье?
– Венецианское? – молодые супруги озадаченно переглянулись. – М‑м‑м…
– Хотя… не обязательно венецианское, сойдет и бургундское…
Лица супругов вытянулись еще больше.
– На худой конец – и наше, только приличное.
– У нас все приличное, господин протопроедр.
– Да верю, верю… шучу. Сойдет и любое. Только побыстрее, старик Филимон, верно, уже закончил на сегодня прием… Но меня примет, примет! Лука, не надо меня сопровождать, займись пока текущими делами. Кстати, что там с Родинкой?
– Есть кое‑что. Так, по мелочи.
– После доложишь в подробностях, сейчас же – в путь, в путь!
Дорога от площади Быка, возле которой, на тихой, усаженной каштанами улочке располагался двухэтажный особнячок Луки, до обиталища господина императорского советника протовестиария Филимона Гротаса – прямо напротив старого дворца базилевса – не заняло много времени. Двадцать минут – и протопроедр, вымытый, надушенный и побритый – без особого благоговения входил в приемную начальства. Все ж таки старик Гротас был его давним покровителем и, можно сказать, другом. Когда‑то начинали вместе, точнее, начинал‑то Алексей, Гротас и тогда уже был настоящим сыскным волком. Теперь вот возросли в чинах. И ведь не зря, не зря – трудились не покладая рук, расчищали «авгиевы конюшни» хитроумного и коварного царьградского преступного мира. И не только преступного… Со шпионами тоже боролись и весьма успешно.
– Ого! Кого я вижу? – сухощавый, с морщинистым лицом, но молодым, пронзительным и цепким взглядом, Филимон Гротас, подняв глаза, тут же велел своим помощникам и секретарям освободить кабинет. После чего, подмигнув, самолично достал из небольшого резного шкафчика серебряный кувшинчик и два высоких кубка синего полупрозрачного стекла. Кивнул на кресло:
– Садись, рассказывай. Твои тебя потеряли… м‑м‑м… кажется, у пекарни некоего господина Филоса, так?
– Да, так…
– Ты их всякий раз предупреждаешь, чтобы тебя не искали, или они это и так знают?
– И так…
– Зря! Можешь и в самом деле сгинуть – искать не будут. Лучше условься на какой‑то момент – неделя, две…
Соглашаясь, протопроедр молча кивнул – старик Филимон говорил дело. И – не дожидаясь дальнейших расспросов – кратенько поведал… о том, что все это время провел в самых низах общества – на Артополионе, в развалинах, на побережье…
– Роман Родинка не зря ошивался вокруг пекарни – он назначал там встречи, весьма любопытные встречи… Думаю, разбойник связан с турками!
– С турками? А что им до него? – старый сыскарь внимательно взглянул прямо в глаза собеседнику.