Знахарь. Трилогия

– Нам туда, – Павел двинулся в сторону дороги.

* * *

– Голодранцы! Прочь с дороги! – кучер, проезжающей мимо, кареты стегнул кнутом Мове. Тот закричал, больше от гнева и унижения, чем от острой боли. Так‑то его встречает родина!

– Он принимает нас за наших недавних хозяев – негров. Загорели мы дочерна, – попытался оправдаться Мове перед Павлом.

– На благородного эльфа ты еще долго не будешь похож! – засмеялся Павел.

– За зиму загар сойдет на нет.

– Не рассчитывай. Года два тебя будут принимать за быдло.

– Моего счастливого настроения своими мелкими подковырками ты не испортишь.

– Прохладно босиком и в коротких штанишках.

– Зато спина не так болит.

Друзья весело пикировались до самой столицы, где первый же патруль потащил их в каменную клетку. Сокамерники устроили Павлу и Мове «прописку», избив их за то, что ни еды, ни денег, ни хорошей одежды у них нет.

Мове почти сразу потащили на допрос, и, уходя, он видел, что Павла продолжают бить, хотя тот уже не пытается сопротивляться. Пока тюремщики неторопливо связывались с начальством Мове, пока подтвердили его статус, прошло полдня. Вернувшись в камеру свободным эльфом, умытым, сытым и одетым, Мове не увидел ни Павла, ни кого другого. Тот сбежал и забрал с собой других сидельцев.

Павел Ильич.

Мове увели. Избиение Павла оживилось, скоро большинству надоело это развлечение, но двое садистов разошлись не на шутку. Один особо удачный удар в голову сломал Павлу височную кость. Что‑то «перемкнуло», или наоборот «сломало плотину» в голове Павла. У него в деревянной бутылочке оставалось яда еще на два десятка смертельных доз. Павел вел себя как сомнамбула – он «впрыснул» этому, рьяному садисту одну дозу в мозг. Бандит застыл на месте, и стал медленно оседать на пол. Второй бандит продолжал ожесточенно пинать скрюченное тело Павла, а тот наслаждался хлынувшей в него силой. Он стал наркоманом, жажда стала нестерпимой, как только он сделал первый глоток магии. Павел отчетливо понял, что убивает бандита не из мести, или самозащиты, а только из «жажды магии», но сделать ничего не мог, будто бы он стал марионеткой в руках второго, «животного» Я. Он не дал несчастной жертве быстрой смерти, Павел пил и пил его мучения. Мгновения растянулись в бесконечное наслаждение, Павел «взлетел в небеса» и прошла вечность, когда он вернулся назад. Обескровленное, иссушенное тело жертвы била мелкая дрожь. Рассудок Павла окончательно помутился, и он стал «плеваться ядом» во всех своих сокамерников. Только через три часа Павел очнулся. Его второе Я было вполне разумно. Павел Второй, довольный и сытый не был расслаблен, напротив он сделался осторожным и чрезвычайно подозрительным. Кроме бандитов в камере лежал мертвый вертухай. Павел В. не помнил, как он его убил. Нужно было спешить. Павел В. очистил камеру от трупов, переоделся в форму охранника, она повисла на нем мешком. Смена Павлом внешности на старика эльфа, ветерана Пятой Континентальной Войны прошла привычно, быстро, старые навыки не забылись. Подозрительность Павла В. стала маниакальной, ему показалось неестественным поведение его друга эльфа, и он отправился на поиски, желая расспросить, или скорее допросить Мове. Не успел Павел В. в личине эльфа дойти до конца коридора, как встретил своего друга. Беззастенчиво порывшись в голове у Мове, Павел В. не удивился предательству эльфа. Его это не возмутило, не расстроило, а даже вроде бы обрадовало, подтвердилась гнусная подозрительность и неверие в искреннюю дружбу. Павел В. не захотел заметить душевных мук Мове, который пожертвовал своей дружбой ради служебного долга. «Что, сучонок? Любишь жену?! Целители‑маги стали бессильны, никто тебе не поможет!» – ущербный импотент Павел В. не смог придумать ничего страшнее, чем заузить кровеносные сосуды в паху эльфа. «Жить будешь! Любить – нет!» – Павел В. ушел телепортом в Роззе счастливый и довольный своей местью.

* * *

В его комнате в Роззе царила разруха. Пахло помойкой. Опустившаяся старуха сорока с лишним лет в компании троицы тщедушных и опухших мужчин, с горящими от «жажды» глазами. Девочка семи‑восьми лет грязная, с синяками и ссадинами, в обносках с чужого плеча.

– Дядя Паша! – узнала старуха Павла В. в образе старика‑эльфа.

– Ты кто? – на автомате откликнулся Павел В., залезая в мозги к старухе.

– Рушка.

В голове старухи была такая же помойка, что и в самом доме. Павел В. выбросил мужчин на улицу.

– Ты …, изменилась.

– А ты нет. Остался прежним, хотя и нацепил маску, – невнятно прошамкала старуха. Рушель с трудом встала, и направилась к Павлу В. Только тут он понял, что у неё проблемы с глазами. Подбежала девочка и привычно помогла Рушель.

– Мама, обопрись на мою руку. Рушель проигнорировала дочь.

– Ты весь светишься от избытка силы. Злой силы. Черной силы.

– Молчи, ведьма!

– А ты изменился, я не сразу почувствовала это. Черная сила тебе, такому к лицу. Павел В. ударил её не жалея силы. Старуху впечатало в стену вместе с дочкой. Рушель захрипела, сползая по стене. Девочка изломанной куклой застыла на полу, отлетев в угол. «Ишь ты! Мнение своё имеет. Крыса с помойки. Магиня убогая. Подыхай! То, что я ублюдка твоего, девчонку убил, так это ей только лучше. Отмучилась!» – Павел В. подошел к девочке, коснулся шеи, нащупывая пульс. Глаза у ребенка открылись. Пронзительный взгляд удивительно знакомых глаз посмотрел Павлу куда‑то внутрь, всё дальше и дальше …, он задохнулся и потерял сознание.

Глава 11. Одиночество

Рушель.

Рушель пришла в сознания от пронзительного крика дочери.

– Папа! – кричала дочь так, что звенело в ушах.

– Маму! Не хватай! – поднимала еще на тон выше свой крик Рэ.

Дочка светилась от избытка силы нежно розовым светом, таким ярким, что Рушель хотелось закрыть глаза, которыми она и так ничего не видела. «Ограбила папашку, и не поперхнулась! А моей любимой дочурке всё на пользу! Сила не бывает черной или белой, всё зависит от человека, от его сути», – поняла Рушель. В горле у Рушель пересохло, в груди горел огонь.

– Вина! Дай мне вина! Рэ, помоги! Умираю, так хочется пить! Но Рэ никак не реагировала на крики матери, только продолжала трясти отца. Тот сдулся, лишенный силы, и лежал на полу кучей тряпья, черный и худой.

– Не бей меня головой о стену. Больно! – шептал он девочке, но та не слышала его.

– Где ты был, сволочь!? Кем стала мать за эти десять лет? Посмотри! Как я живу среди этих подонков? Зачем ты нас бросил? Я ни разу за девять лет не ела досыта! Это ты виноват! Она стучала головой папаши в стену после каждого слова.

– Ты меня убьешь, – шептал Павел.

– Ты выбьешь мне остатки мозгов.

– У тебя их нет, и никогда не было! – уже без всякого энтузиазма продолжала стучать по стене головой отца Рэ.

– Пожалей.

– Я не знал о твоем существовании.

– Врешь, мерзавец!

– Вина! Дайте мне вина! – в никуда взмолилась Рушель.

– Помолчи пропойца, – осмелела Рэ. Всхлипнула, – До чего ты довел мать! Моя любимая мамочка!!! Как же она тебя любила!!!

– … и ждала, – не удержался Павел. За это он получил двойную дозу оплеух и потерял сознание.

– Это мой старый знакомый. Он не твой отец. Ты обозналась, – попыталась спасти Павла Рушель.

– Не папа? Посторонний? – растерялась Рэ. Ярость мгновенно сменилась истерикой. Рэ разрыдалась, размазывая сопли по грязным щекам.

– Сбегай к нищему на площади. Он бывший маг‑целитель. Позови его. Не объясняй зачем, он не поверит, что у тебя есть сила. Скажи, что я заплачу, – попросила Рушель дочь.