Страница 46 из 66
Мы сидим с ней вдвоем, склонившись над пакетом. Бонни берет письмо и читает его про себя.
— Надо же до такого додуматься! Несусветная чушь! И мне ко всему прочему придется за все платить!
— Бонни, может, все-таки объяснишь, в чем дело?
Она прижимает письмо к груди, будто желая спрятать от меня.
— Даже не знаю, стоит ли тебя сюда впутывать. Это семейное дело, да еще с таким мерзким привкусом…
Я внимательно разглядываю металлическую коробочку и пытаюсь понять, какие страшные секреты она может таить.
— Мне уйти?
Я ведь живу у нее, вторглась в ее интимное пространство, ей даже поплакать негде, негде душу отвести. Может, она хочет остаться наедине со своей коробочкой и нареветься всласть?
— Хочешь, я пойду спать в твою комнату, а ты посидишь здесь и обо всем подумаешь?
— Ты хочешь оставить меня с этим одну? Не надо, прошу тебя, — умоляет она. — Я так рада, что ты со мной. Мне страшно! Ты даже не представляешь, как мне страшно!
Она вздрагивает. Я обнимаю ее за плечи и массирую спину. Бонни ненадолго расслабляется, а потом вновь погружается в чтение. Не буду я больше мучить ее расспросами. Всему свое время.
Она кусает губы, щурит глаза и читает, слегка подрагивая.
— Принести тебе виски?
Сама не знаю, зачем я это предложила. Должно быть, у меня тоже нервы пошаливают. Это только в детективах невозмутимые следователи успокаивают психующих героинь посредством крепких напитков. Бонни Мэйлер к виски даже не притронется.
— Да, — неожиданно соглашается она. — Только не разбавляй и льда положи.
Я мчусь на кухню. Обнаруживаю в шкафчике позади целого ряда «Перье» бутылку виски и наполняю стакан. Вернувшись в гостиную, я невольно вскрикиваю: Бонни в обмороке. Она лежит без сознания на диванчике, вытянув руки вдоль тела, с запрокинутой головой и открытым ртом. Я кидаюсь к ней, кричу: «Бонни, очнись!» Она подпрыгивает от неожиданности, смотрит как сомнамбула, выхватывает у меня стакан и залпом осушает.
— Налить еще?
— Нет, мне нужно сохранять трезвость ума…
Тогда я тоже решаю выпить и устремляюсь на кухню, выворачивая шею, чтобы не терять Бонни из виду. На лету сдергиваю с полки стакан и с бутылкой под мышкой возвращаюсь в комнату. Бонни хватает бутылку и жадными глотками отхлебывает прямо из горлышка.
— Прости, пожалуйста, — говорит она, вытирая губы. — Ужас какой-то, все тело как будто чужое. Я совершенно себя не контролирую…
Я снова обнимаю Бонни, массирую ей плечи, расстегиваю верхнюю пуговицу и застежку на юбке, развязываю шнурочки на туфельках и укладываю на диванчик. Мы дружно потягиваем виски. Майя косо поглядывает на нас со своего подоконника. Ухо сидит на ней просто чудесно, как родное.
Бонни ставит стакан на столик, садится, потирает руки. Вылитая леди Макбет. Я еле удерживаюсь от вопроса: «Неужели все так плохо?»
— Это Рональд, — роняет она наконец, указывая на металлическую коробочку в упаковке из-под мороженого.
— Как ты сказала?
— Рональд, мой второй муж…
У меня отвисает челюсть. Стальная коробка, пакет… При чем здесь Рональд?
— Это у него шутки такие?
— Здесь пепел. Все, что осталось от Рональда. Он умер в Лас-Вегасе в «Цезар Палэйс» в постели у какой-то дряни, за которой волочился… Я его ненавижу! Ненавижу! — запричитала Бонни, лязгая зубами о стакан. — Она была шлюха, это все знали! Спала с ним за деньги! А ведь я так его любила… Какой подлец!
Очевидно, эта коробочка попала сюда по какому-то странному стечению обстоятельств. Пепел Рональда, шлюха… Никакой логики во всем этом не просматривается, но терзать Бонни вопросами я не смею. Она сжимает кулаки, заходится в крике:
— Мерзавец! Скотина! Его обнаружили пожарники[43]. Завещание было при нем… Знаешь, что он потребовал? Он пожелал, чтобы его кремировали, а пепел развеяли над океаном, ибо в душе он был моряком. И видимо, поэтому не пропускал ни одной юбки! И вот теперь… на, прочти сама!
В письме, адресованном Бонни и написанном сугубо юридическим языком, адвокат Рональда сообщал, что его клиент скончался при весьма странных обстоятельствах и воля покойного такова: он хочет, чтобы тело его кремировали, а прах в присутствии пятерых совершеннолетних белых свидетелей развеяла над океаном: а) его мать; б) его сестра, а в случае если ни одна из них не согласится на вышеозначенную процедуру, его вдова, при условии, что свидетели будут внимательно за ней присматривать в ответственный момент, учитывая неустойчивость ее психики. Поскольку мать и сестра покойного категорически отказались участвовать в траурной церемонии, адвокат решился передать останки своего клиента Бонни Мэйлер, дабы его последняя воля была исполнена. В завершении письма он сообщал, что, пользуясь случаем, высылает счет, чтобы Бонни выплатила положенный ему гонорар. Аппетиты, надо сказать, у юриста были не хилые! Вполне понятно, что семья покойного проигнорировала его письма!
— Разве вы не разведены? — удивляюсь я.
Бонни колеблется и наконец признается, что разведены они не были. Она не стала официально оформлять разрыв, боялась огорчить родителей.
— Понимаешь, для них было так важно, что я замужем… У меня просто не хватило смелости…
— В таком случае поздравляю, ты действительно его вдова…
— И что мне теперь делать? Куда девать эту коробку?
— Откуда я знаю? Можно отправиться в порт, у меня там подружка живет недалеко… Или сделать все это в выходные в Саузхемптоне… Или доплыть на пароме до статуи Свободы…
— Я ни цента не потрачу на этого негодяя! Умереть в постели проститутки! Верх несуразности! Что же мне делать? Скажи, что мне делать?
Она снова наливает себе виски, и я следую ее примеру. Я в растерянности. Что можно посоветовать одинокой женщине, в распоряжение которой только что поступил прах бывшего мужа, угодившего в крематорий прямиком из борделя?
— У вас нет какого-нибудь фамильного склепа, где его можно было бы втихую захоронить? Места понадобится немного…
Бонни качает головой.
— К тому же, — говорит она, — это все равно не решает проблему. Он хотел, чтобы его прах был развеян над морем, и, если я не исполню это предписание, мне придется иметь дело с его адвокатом. А может, еще и судиться с матерью и сестрой! Слава богу, что он не попросил меня читать молитвы и привести на церемонию симфонический оркестр в полном составе! Господи, ну что же делать? Что мне делать?
Она опускается на колени рядом с коробкой и склоняется над ней, с трудом сохраняя равновесие и кипя от негодования. Юбка у нее задралась, колготки поползли.
— А свидетели? Где я ему найду пятерых свидетелей? Друзей я попросить не могу… Что они подумают? А моя репутация? И шарики «Крискис»? Боже мой, аппетитные шарики «Крискис»! Только бы никто не узнал! Поклянись, что никому не расскажешь! Никому. Надо мной все будут потешаться. Поклянись!
Я вытягиваю руку и торжественно клянусь. Бонни проверяет, не скрестила ли я пальцы за спиной, на мгновение успокаивается и начинает стенать с новой силой:
— За что мне это? Где это видано, чтобы порядочная женщина получила в наследство оскверненные останки бывшего мужа? Я лично о таком никогда не слышала. И что мы в результате имеем? Дело за полночь, а у нас на руках бывший труп.
— И такой компактный, — отмечаю я, поглядывая на коробку. — Как все-таки мало места мы занимаем в этом мире!
— Это не совсем так, — уточняет педантичная Бонни. — Пепел — это одно, а живая плоть — совсем другое.
Я вспоминаю папочку в огромном гробу, его воскресный костюм, парадные ботинки, четки, заботливо вложенные меж скрещенных рук. Дыра на кладбище Сен-Крепен у подножия гор тоже показалась мне огромной, два на два метра, не меньше. Четверо местных жителей несли гроб, который под звуки скаутского гимна был опущен в землю. Светило солнце. Тото крепко сжимал мою руку. Из-за этой дурацкой песни на глазах у него выступили слезы. «Ужас, — бормотал он, — они специально ее поют, чтобы мы заревели…» Я перестала плакать, растроганная красотой сельского кладбища, торжественной песни и всего происходящего. В эту минуту я была почти готова опуститься на коврик рядом с Иовом и вручить Господу свою душу.
43
В американской практике на экстренный вызов приезжает ближайшая бригада — пожарные, врачи или полицейские.