Дождя сегодня не будет

Я повел карандашом вниз, чтобы найти нужную развилку, подняться по боковому отростку и добавить дядюшке год 1990-й. Рядом с именем отца увидел незнакомое: «Люси, урожденная Меркюр». Значит, женщина, которую я так любил, не была моей матерью?! Впрочем, теперь это не имело значения. Да и тогда не имело. Но Орс был на тринадцать лет старше, он помнил Люси. Вот что погнало тебя из дома, брат мой Орс.

Кто-то тряс меня за плечо. Я выпустил фамильное дерево, и оно само сложилось по сгибам.

– Добрый день, господин Оргель! – бессмертный то ли Глот, то ли Леш. – Вам посылка. Передали во время затишья.

Сверток проштемпелеван со всех сторон: «Проверено на токсичность», «На взрывоопасность», «На содержание вредных микробов». Я сломал сургучную печать и развязал шнурок. В коробочке лежала на боку модель из серии «Первые паровозы». И записка: «Баки заправлены. Кнопка зажигания спереди. Надеюсь на лучшее. К. Ч.»

Я потрогал мизинцем красные коленки шатунов. Мирное маленькое чудо с расширяющейся трубой. Здесь, сейчас от него перехватывало горло…

Заложило уши, я сел прямо и сглотнул. Не помогло. Сундук странно уплывал из-под меня, стоя на месте. Несколько полицейских пятились по коридору, и среди них офицер в шлемофоне натужно орал:

– Скорей, ребята, скорей! Пока не нащупали резонансную волну!

Сундук образумился, полицейские приободрились. Потом началось опять. Ко мне протолкался доктор.

– Что новенького?

– Говорят, инфразвук. Но вы не бойтесь, господин Оргель. Источник обнаружен. Накроют из дальнобойных. Нам все-таки проще – законно защищаем жизнь клиента. А «Юнион» вынужден маскироваться.

С той минуты, как доктор узнал о наследстве, он слишком говорлив. В тоне проскальзывают подобострастные нотки, от которых сводит скулы.

– Не бойтесь, господин Оргель, дом крепкий.

Да, дом крепкий. Некогда он был модным загородным отелем с просторными внутренними холлами на каждом этаже. При перестройке под квартиры холлы разделили перегородками на темные кладовки. Я откупил у соседей их часть и восстановил холл. Там нет окон, это удобно для Дороги. Полицейские снова попятились. Я влез на плывущий сундук посмотреть. Плита, закрывающая вход в кабинет, необъяснимо струилась. Стена справа и слева от нее дрожала, словно пытаясь скорчиться. Судороги приобретали ритмичность. Нащупывали резонансную волну, понял я. Кусок потолка обвалился и придавил офицера. Стена треснула наискось и выперла в коридор. Снаружи свистело и ухало – источник накрывали дальнобойными. Офицер тонко, по-детски стонал, и доктор не спешил на помощь.

– Пристрелялись!

– Накрыли!

– Вы спасены, Гео… господин Оргель!

Мир вокруг утрачивал реальность. Восторженная улыбка доктора… «Вы спасены… Скрепите подписью… Наша контора работает в обычные часы… Ужас тишины… Три, две, одна, ноль!..»

В торце коридора у меня за спиной дверь к Дороге. Я сунул Библию в сундук и отодвинул его одной рукой. В другой я держал паровозик. Он будет пыхать настоящим паром.

Указательный палец лег в неприметную ямку. Дверь пропустила меня и сомкнула створки. (Патентованный замок «Юниона».)

Я постоял в темноте, опасаясь обнаружить развалины. Зажег свет. Подошел к колпаку, попробовал несколько кнопок. Дорога была цела!

Очки. Наушники? Для паровоза нет подходящей кассеты, но сейчас это неважно. Все равно какофония снаружи погубила бы все впечатление.

Вилку питания в сеть. Восемь вагончиков. Глазок транслятора прикреплю на предпоследнем – так я увижу и свою страну, и паровозик на поворотах.

Мягко опускаю поезд на рельсы. Щелкаю тумблером и включаю зажигание кончиком карандаша. Зажмурившись, низко-низко сгибаюсь над столом, стараясь расслышать. Паровозик задышал. Сначала с паузами, потом все чаще. Но поезд еще стоит – мы разводим пары.

Вот дернулись. Вагончики пошевелились, толкаясь буферами, но к хвосту движение угасло. Неужели он не осилит такой состав?

Еще рывок, еще – и поехали. Просто он не умеет трогаться иначе. Едем!

Я поднял голову и смотрел теперь из окна вагона. Скоро холм. Там у меня не хватает горстки ульев. Но я их увидел, как тогда, сквозь сон, – семь желтых коробочек, рассыпанных по Медовому холму.

Я выбрал самый извилистый путь и на поворотах любовался своим паровозом. Он пыхал настоящим паром, и ветерок смахивал настоящий дым с его трубы. И окрестности, быстро убегавшие назад вблизи полотна и медленно-медленно разворачивающиеся вдалеке, удивительно оживали от его присутствия.

Крутобокий и крепкий, немного одышливый на подъемах, он сливался и с пейзажем, и с архитектурой. Черепичные крыши, узкие улочки, горбатый мостик через ручей. И к городку подкатывает поезд, обдавая станцию дымом и паром. Большущие колеса, гордая черная труба.

Где-то сзади пулеметные очереди. Наддать пару! Наугад включаю стрелочника на развилке.

Мы свернули к Горному озеру, и я обрадовался. Как давно я там не был! Горное озеро – моя первая железнодорожная любовь. Я устраивал и прихорашивал его бесконечно, прежде чем показать Рену. Рен посмотрел: «Знаешь, Гео, слишком красиво. Не верю».

И я забросил озеро. Когда я последний раз доливал туда воды?

Впереди круто стояла поперек полотна рыжая скала. Глыбы, поросшие лишаями, нависли над головой… Оглушительный грохот.

И мрак.

Мрак и многократно отраженное камнем эхо: тоннель. А когда мы вырвались снова к свету, они остались со мной – пыхтенье паровоза, перестук колес, поскрипывание буферов. Они остались!

Торжествуя, я дал свисток. Сипловатый, но залихватский, он огласил предгорья. И в ответ начали оживать прочие звуки: певучий шум букового леса, гул мачтовых сосен, стрекот сороки…

Дорога втянулась в ущелье, стало прохладней. Паровозный дымок смешивался с запахом цветущих трав. Горы расступились, распахнулось мне навстречу озеро, до краев полное воды.

Оно было прекрасно.

Поезд остановился у старой, потемневшей платформы. Я спрыгнул с подножки, и доски упруго отозвались на мои шаги.

Зашипел, окутался паром, лязгнул шатунами паровоз. Тронулся.

Я шел к берегу.

Уезжал, скрывался за поворотом поезд. Я закинул голову, и взгляд утонул в глубокой синеве. Дождя сегодня не будет.