Страница 37 из 48
В бесславном падении Троцкого, чего столь долго добивался Зиновьев — глава Коминтерна, Всемирной коммунистической партии, в которой наша партия большевиков была всего лишь одной из секций, — теперь никто не мог усомниться. И Зиновьев вынужден был выискивать того врага Льва Давидовича, который низверг его, героя Октября.
После объединения недавних врагов, Троцкого и Зиновьева, в рядах так называемой «новой оппозиции» враг нашелся быстро. Тот состав Политбюро, из которого вывели этих леворадикалов.
«Новая оппозиция» вобрала в себя большинство думающих большевиков, оказалась необычайно мощной, а потому поспешила продемонстрировать свою силу. Провела 7 ноября 1927 г. в Москве и Ленинграде многотысячные демонстрации и… проиграла. Проиграла партократам-конформистам. Готовым исповедовать любые идеи. Вот тогда-то и потребовалось «завещание Ленина». Но не как документ, якобы дискредитирующий Сталина. Ведь тогда о нем мало кто и знал. Так, в основных официальных идеологических «катехизисах», предназначенных для школьников, студентов, вообще для трудящихся, — учебнике политграмоты Бердникова и Светлова, «Азбуке коммунизма» Бухарина и Преображенского, краткой истории РКП(б) Зиновьева имя Сталина просто не упоминалось.
«Завещание» потребовалось с иной целью — добиться возвращения Троцкого и Зиновьева на высшие посты в партии и государстве.
Вот к этому-то моменту и относится вроде бы биография Шаламова в представлении Досталя. Режиссера, который счел лишним рассказ о рождении Шаламова как поэта. О его встречах с лефовцами — наиболее леворадикальной группировкой отечественной литературы и искусства. Лишним для Досталя оказалось все то, что заставило его героя стать троцкистом. Зато не поскупился режиссер на карикатурное изображение троцкистов. Якобы крохотной группки молодых евреев, хотя большинство комсомольцев — и русские, и украинцы, белорусы, грузины, латыши, поляки, да еще руководители, вожаки уездных, городских, губернских комитетов — мечтали, что доживут до коммунизма. А для того примут участие в мировой революции. В рядах Красной Армии с лозунгами: «Даешь Варшаву», «Даешь Берлин!»
Собирались они, комсомольцы-троцкисты, на свои конспиративные собрания в убого обставленных комнатенках, а не в роскошных нэпмановских хоромах с прислугой. И не наряжались они так, как увиделось почему-то Досталю, а носили юнгштурмовки — защитного цвета, стянутые ремнем с портупеей гимнастерки с отложными воротничками, под которыми были рубахи и галстуки, в того же цвета бриджах или юбках. Словом, в той униформе, которая подчеркивала их близость к военнослужащим. К тем, вместе с которыми и готовились они к «последнему и решительному бою».
Комсомольцы-троцкисты (а среди них был, к примеру, и будущий писатель Анатолий Рыбаков) готовы были отстаивать свои идеи любой ценой. Даже ценою жизни. Не предполагали они лишь одного — жертвовать собой им придется не в капиталистических странах, а у себя дома…
В конце двадцатых годов никто в СССР не скрывал, что в стране сохраняются тюрьмы. Да и не только они. Были еще и исправительно-трудовые дома или трудовые колонии. В них в обстановке полусвободы содержали преступников, отбывших более половины срока заключения. Содержали для испытания — исправился ли человек, готов ли он вернуться к честной жизни. И тюрьмы, и колонии — для уголовников: убийц, насильников, бандитов, воров, казнокрадов, мошенников. Для политических существовали политизоляторы (их в то время на всю страну было всего четыре) да концлагерь СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения. Где никого не принуждали к работе. Только изолировали от «вредного влияния» на неокрепшие умы сограждан.
Вся пенитенциарная, или исправительная, система рухнула в одночасье летом 1930 г., когда по инициативе Ягоды создали печальной памяти ГУЛАГ. Лагеря, куда по доброй воле никто — ни инженеры, ни рабочие — не поехал бы. На Таймыре, Колыме, иных глухих, неблагоустроенных местах, где нужны были только геологи да чернорабочие. Чтобы строить шахты, добывать золото, платину, потом никель, олово, урановую руду.
Начиная с 1935 г. число заключенных, содержащихся в ГУЛАГе, неуклонно возрастало. Постепенно дошло до своего максимума — миллион с небольшим условно на 1 января каждого года. Но к концу войны, и особенно после Победы, чуть ли не 90 % заключенных составляли либо уголовники, либо коллаборанты всех мастей — бандеровцы, «лесные братья» из Прибалтики, власовцы. Число же политических довольно быстро довели чуть ли не до нуля. В начале войны почти всех, дабы они не создавали проблемы для НКВД, расстреляли.
Но это сюжет для совершенно иного, нежели «Завещание Ленина», фильма.
Не спешите с утверждениями!
Четыре канала телевидения — Первый, ТВ Центр, НТВ, «Звезда» — и газета «Комсомольская правда» не смогли обойти круглую, да еще и симметричную дату — 55 лет со дня смерти Иосифа Сталина. Правда, почему-то в излюбленной средствами массовой информации манере с завидным единодушием задались всего лишь одним, ими же самими и измысленным вопросом: а не был ли Сталин убит кем-либо из своих ближайших соратников?
Следует огорчить доморощенных Холмсов, Пуаро и тетушек Марпл. Еще в Древнем Риме знали — хочешь найти убийцу, ищи того, кому выгодно данное преступление. Так вот, в кончине Сталина, и именно 5 марта 1953 г., НИКТО не был заинтересован. Более того, смерть в тот день оказалась ненужной, преждевременной и для и.о. председателя Совмина СССР Берии, и для и.о. первого секретаря ЦК КПСС Маленкова. Только сошедшихся в последней решающей схватке за власть — за право стать наследником Сталина. В схватке, завершившейся лишь 26 июня — арестом Берии.
Приходится снова и снова напоминать: Сталин был смертельно болен, с февраля 1951 г. полностью отошел от политической деятельности. Уже не занимался государственными делами. Такое утверждение некоторые его поклонники пытаются опровергнуть тем, что Иосиф Виссарионович написал в то время две большие работы. В 1950-м — «Марксизм и вопросы языкознания», в 1952-м — «Экономические проблемы социализма в СССР». Мол, работа над ними и является ярчайшим свидетельством его неувядаемой активности.
Позволю не согласиться с таким утверждением. Напомню, что уже тогда, при жизни Сталина, у всех вызвало неподдельное удивление появление книги, осуждающей, развенчивающей теорию Марра. Начались пересуды: с чего бы это в самый разгар «холодной войны» вождь вдруг вспомнил о давно умершем филологе и решил — с запозданием в двадцать лет — развенчать «классовый характер» развития языков мира?
Ну а что касается «Экономических проблем…», то следует помнить: эта работа возникла в ходе «частного» консультирования группы авторов во главе с Шепиловым, создававших учебник политэкономии.
Теперь задумаемся: Сталин не вникает в вопросы внешней политики, не занимается внутренними проблемами страны, но находит время, в общем-то, на пустяки. Не связано ли такое странное увлечение наукой именно тем, что впервые за многие годы у Иосифа Виссарионовича появился досуг, чтобы он вдруг сосредоточился лишь на явно неактуальном, на второстепенном, если не третьестепенном?
Сталин действительно отрешился от государственных дел, потому что был очень болен, смертельно устал. Не случайно еще в ноябре 1944 г., давая интервью американскому журналисту Кессиди, все время приговаривал, отвечая на вопросы о том, что будет делать после Победы: «Если доживу, если доживу…»
Разумеется, для подтверждения либо опровержения моих утверждений требуются более весомые доказательства. Чем больше, тем лучше. И непременно — надежные, убедительные, бесспорные. Те, что найти можно только в архивах. Там же слишком многие документы «эпохи Сталина» по-прежнему держат под грифом «Секретно». Мол, материалы эти — давно не существующих органов несуществующей партии несуществующей страны — содержат страшную государственную тайну.
Похоже, так оно и есть. Иначе зачем руководителям Архивной службы РФ — и прежнему Р. Пихоя, и нынешнему В. Козлову — упорно прятать от исследователей ключевые для раскрытия нашего прошлого материалы фондов таких отделов ЦК, как: