Страница 4 из 162
Книга Иова составлена в промежуток времени между Моисеем и пленом Вавилонским, всего вероятнее, в век Соломона.
Если время написания кн. Иова может быть определено более или менее правдоподобно, то личность ее автора остается совсем неизвестною. Им не был, конечно, Моисей, а считать автором Соломона, как предполагают Григорий Богослов и отчасти Иоанн Златоуст, имеется столько же оснований, сколько и какого-нибудь мудреца его времени. Кейль делает, напр., предположение, что автором был Еман. Неизвестному автору еврею принадлежит, впрочем, только современная редакция кн. Иова; в основе же ее лежит, как думают, запись не еврейского, а арабско-идумейского происхождения: «Происхождение кн. в Аравии подтверждается, - говорит проф. Юнгеров, - обнаруженным в ней близким знакомством с жизнью народов, обитателей Аравии; напр., подробным описанием добывания золота, принятого в Аравии ( XXVIII: 1–11 ); понятным слушателям Господа описанием аравийских коней ( XXXIX: 19–25 ), страуса, онагра, единорога, павлина ( XXXIX: 1–18 ). У библейских писателей евреев ничего подобного не встречается, так как в густо населенной Палестине не могли водиться эти животные, любящие аравийский степной пустынный простор. Богатство Иова состояло, между прочим, из верблюдов ( I: 3 ), а они признаются собственностью жителей пустынь (Ис XXX: 6), степей, кочевников и номадов (Суд VI: 5; 1 Цар V: 21; Иер XLIX: 29). Ни в одной из библейских книг нет далее описания крокодилов, или левиафанов, как в речи Господа (XL–XLI). Это можно объяснить из того предположения, что евреем, в своем Иордане не видевшим чего-либо подобного, могло быть непонятно такое описание, а арабам, бывавшим в Египте со своими караванами (Быт XXXVII: 25–28, 36) и видевшим в нильских водах сих животных, оно могло быть понятно. Вообще, иностранное, не еврейское, происхождение книги видно из молчания писателя и описываемых им лиц об евреях, еврейском ветхозаветном законе, событиях еврейской истории и т. п». (Православный собеседник 1906. Март, с. 336–337). Если же, несмотря на свое нееврейское происхождение, кн. Иова излагает чисто библейское учение о Боге, творении Мира, шеоле, добрых и злых духах и совпадает в языке с другими ветхозаветными книгами, то это объясняется тем, что первоначальная запись истории страданий и верований Иова ( XIX: 24–27 ) сделалась известною какому-либо еврейскому богодухновенному писателю, знакомому с арабским языком. Он перевел ее на еврейский язык, сделал, может быть, известные переделки, приблизил к библейским ветхозаветным воззрениям и при участии Божественного вдохновения составил каноническую книгу (Ibid, с. 339). Следы подобной переработки указывают, между прочим, в симметричном исчислении детей и имущества Иова: 7 сыновей и три дочери, 7 000 овец и 3 000 верблюдов; 500 волов и 500 ослиц; - в приурочении бедствий к одному дню, а равно и в строго выполненном плане, постепенности в ходе мыслей, постоянном параллелизме членов и т. п.
Состав и основная мысль книги Иова. Состоящая из 42 гл. книга Иова распадается на пять частей: пролог - I–II гл.; разговоры Иова с друзьями - III–XXXI; речи Елиуя - XXXII–XXXVII; речи Господа - XXXVIII–XLII: 6; эпилог - XLII: 7–36. Из них пролог содержит, как и во всякой драме, завязку действия, - трижды возобновлявшегося спора Иова с друзьями. Не приведший к разрешению вопроса о причинах его страданий, так как спорящие остались при своих взглядах, он близится к концу, благодаря речам младшего друга Елиуя: они вызвали вмешательство Господа, сопровождающееся развязкою действия в эпилоге. В подобные рамки и вставлено содержание кн. Иова, раскрывающее ту главную мысль, что страдания праведника, составляя проявление борьбы между семенем жены и семенем змия (пролог), суть в то же время и показатели ее результатов, - конечного торжества правды, победы добра над злом. Пораженный по клевете сатаны всевозможными бедствиями, Иов остается верен Богу при лишениях материального характера ( I: 21–22 ; II: 10 ), не изменяет Ему и в том случае, когда подвергается искушениям духовного свойства. Они заключаются в возможности утраты веры в Бога, как правосудное существо, в отречении от Него. И действительно, Иов близок к подобному состоянию. В моменты наибольшей возбужденности, наивысшего отчаяния он представляет Бога существом произвольным, губящим одинаково правых и виновных ( IX: 22–24 ) поддерживающим злодеев и нечестивых ( XII: 6–10 ; XXI: 1–16 ). Всемогущий, не терпящий и не признающий возражений, Господь ( IX: 4–12 ) нарушает правду и по отношению к отдельным лицам и целым народам. Управляющая их судьбами божественная премудрость сказывается и проявляется в различного рода катастрофах, приводящих к гибели целые нации ( XII: 16–25 ). Подобный взгляд на божественное мироправление равносилен для Иова отказу от прежнего религиозного миросозерцания, одним из главных пунктов которого являлось представление о Боге, как правосудном существе ( XXIX: 1–5 ). Но отказаться от того, с чем сроднилась душа, что составляло ее жизнь, заветные убеждения, нельзя без борьбы. С новым представлением о Боге, сложившимся под влиянием страданий и особенно разговоров с друзьями, не мирятся ум и сердце страдальца. Последнее жаждет видеть в Боге милостивого, правосудного Судию ( XIV: 13–15 ; XXIII: 3–7 ); на помощь ему является рассудок, придумывающий целый ряд соображений, при помощи которых Иов старается оправдать отношение к себе Бога, представить Его существом правосудным ( X: 2–12 ). В результате подобной борьбы вера побеждает сомнение ( XVI: 19 ; XIX: 25–27 ). На Иове оправдываются его собственные слова, что поражаемый бедствиями «праведник будет крепко держаться пути своего, и чистый руками будет больше и больше утверждаться» ( XVII: 9 ). В силу вековой борьбы добра со злом страдания праведников, - представителей правды, - неизбежны. В качестве же факта личной, субъективной жизни они находят оправдание, возмещение в своих результатах, - в укреплении праведника в добре - «я крепился бы в моей беспощадной болезни, ибо я не отвергся изречений Святаго» ( VI: 10 ).
Подлинность книги Иова. Библейская исагогическая литература не знает примера отрицания подлинности всей книги Иова. Сомнению подвергаются лишь отдельные части: пролог (I, II), эпилог ( XLII: 7–17 ), речь Иова о божественной премудрости с предшествующим рассуждением о наказании нечестивых ( XXVII: 7 и д. XXVIII), описание бегемота и левиафана (XL: 10–XLI) и, наконец, речи Елиуя (XXXII–XXVII).
Подлинность пролога и эпилога отвергаются прежде всего на том главном основании, что в противоположность остальным частям книги они написаны прозою. Но если, по справедливому замечанию Кейля, середина книги без исторического введения и заключения была бы торсом без головы и ног, то, с другой стороны, написанные прозою пролог и эпилог носят несомненный поэтический характер. За это ручается соразмерность в исчислении животных ( I: 3 ), описание небесного совета ( I: 6 ), поэтический параллелизм в речи Иова ( I: 21 ). Другое данное для отрицания пролога и эпилога заключается в предполагаемом противоречии их идее книги. В то время как она высказывает свой особый, глубокий взгляд на страдания, автор введения, особенно заключения, держится обычной ветхозаветной (Моисеевой) теории мздовоздаяния. Но что касается пролога, то содержащееся в нем учение о загадочности страданий Иова (небесный совет неизвестен ни ему, ни его друзьям) составляет несомненное указание на то, что при его составлении автором были приняты во внимание взгляды книги на данный предмет. Эпилог, действительно, проводит Моисееву теорию о мздовоздаянии и применяет ее к Иову. Но это объясняется тем, что одно словесное оправдание Иова без возвращения земного благосостояния не в состоянии удовлетворить ветхозаветного человека. В качестве признаков неподлинности пролога и эпилога указывают, наконец, на употребление в них божественного имени Иегова, - в поэтической части оно не встречается, а заменяется именами Элогим, Шаддай, на противоречие между I: 18–19 , и XIX: 17 и учение о сатане, - продукт персидского влияния. Первое возражение основывается на простом недоразумении. Имя Иегова дважды встречается в поэтической части ( XII: 9 ; XXVIII: 28 ) и не менее пяти раз в речах Господа ( XXXVIII: 1 ; XL: 1 , 3 , 6 ; XIII: 1 ). Более частое употребление в речах Иова и его друзей имен Элогим, Шаддай объясняется стремлением автора сообщить всему действию колорит патриархального, домоисеевского периода, в виду чего он и избегает имени Бога завета - Иегова (ср. Исх VI: 3. Толков. Библ. I т., с. 291). По поводу второго возражения см. объяснение XIX: 17 и третьего - конец отдела «Введения» «о времени написания кн. Иова».