Страница 37 из 42
Алиса медленно опустила голову; золотые волосы упали на лицо, скрыв его выражение.
– …Не прощу.
«Меч душистой оливы» в ее правой руке, возможно, чувствуя гнев хозяйки, издал мелодичный звон.
– Какое бы преступление они ни совершили – разве им не дана человеческая жизнь? Отобрать у них… разум и чувства, не только воспоминания, как у Рыцарей Единства, запереть в крохотных шкафчиках, кормить хуже, чем зверей… здесь ни чести, ни достоинства и близко нет.
Договорив, Алиса смело вскинула голову и твердыми шагами вошла в комнату. Я в панике бросился за ней.
Несмотря на появление девы-рыцаря, сверкающей даже в темноте, взгляды старейших не оторвались от окон Стейсии. Алиса повернула влево и встала перед одним из шкафчиков. Стоя сзади-сбоку от нее, я уставился на бледное лицо старейшего.
Возраст и даже пол его определить было невозможно. Неужели вообще ничего человеческого не осталось в этих созданиях за бесчисленные месяцы и годы, проведенные в этом темном зале – нет, тюрьме?
Алиса мягким движением подняла «Меч душистой оливы». Я подумал было, что она собирается разбить шкафчик, но золотое острие направилось туда, где у старейшего полагалось быть сердцу. У меня перехватило дыхание, я смог лишь коротко прошептать:
– Алиса!..
– Ты не считаешь, что оборвать эту жизнь… будет милосердно?
Ответа у меня не нашлось.
Судя по всему, даже если их воссоединить с «фрагментом памяти» – который не факт еще, что существует, – они, скорей всего, не вернутся к прежнему состоянию… Напрашивается мысль, что Пульсветы старейших уже сломаны безвозвратно и не подлежат восстановлению.
Однако Кардинал (или даже Администратор), быть может, способна все-таки дать им что-то лучшее, чем смерть. С этой мыслью я протянул руку к наплечнику Алисы, чтобы остановить ее.
Однако мгновением раньше по помещению разнесся какой-то странный звук, заставивший и меня, и Алису застыть на месте.
– Ааа… ааа!..
Это был протяжный, пронзительный крик.
– Аа, нет, аа, госпожа первосвященник, это не стоит того, аа, нет, аа, оо!..
Слушая этот бессвязный набор восклицаний, мы с Алисой вопросительно переглянулись.
Голос был мне абсолютно незнаком. Непохоже, чтобы он принадлежал кому-то молодому, но и на старческий не тянул. Единственное, в чем я мог быть уверен, – обладатель (или обладательница) этого голоса был настолько возбужден, что потерял всякое самообладание.
На ярость Алисы словно холодной водой плеснули; дева-рыцарь убрала меч и повернулась на голос. Я тоже вгляделся в том же направлении.
В противоположной стене цилиндрической комнаты был проход, такой же, как тот, через который мы вошли. Оттуда и доносились безостановочные вопли.
– …
«Идем», – Алиса показала мечом в сторону прохода. Я кивнул, и мы оба пошли, стараясь шагать потише.
В комнате не было ни колонн, ни мебели, за которой можно было бы спрятаться, и мне пришлось набраться смелости, чтобы пересечь ее вот так, в открытую; однако люди, торчащие из стен, на нас не смотрели – похоже, кроме жидкой пищи из кранов в их мире не существовало ничего. Я не мог не посочувствовать стражу подземной тюрьмы и девушке, управляющей лифтом, когда узнал про их обстоятельства, но здесь… я бы слишком мягко выразился, если бы назвал положение старейшин «трагическим».
То, что кто-то здесь, рядом с этим кошмаром испускает громкие вопли, – бессмыслица какая-то. В любом случае – ясно, что это не друг.
Алиса явно думала так же: на ее побледневшем лице проступила тень гнева, совсем не такая, как раньше. Алиса тихо пересекла комнату и заглянула в коридор. Я остановился у нее за спиной и тоже посмотрел, что там.
В конце коридора, такого же удивительно узкого, как и предыдущий, была комната приличных размеров (хотя и меньше, чем та, через которую мы прошли). Она была неярко, но все же освещена, так что мы могли без проблем разглядеть, что внутри.
Мое первое впечатление – какая-то совершенно нелепая комната.
Вся мебель блестела золотом. От крупной (комода и кровати) до мелкой (круглого столика и тумбочек) – все ослепительно сверкало, отражая свет, и било в глаза даже с такого расстояния.
На всем этом валялись либо торчали из ящичков игрушки – колоссальное количество игрушек, больших и маленьких, самых разных типов.
В основном это были мягкие игрушки кричащих расцветок. Куклы с пуговичными глазами и соломенными волосами; звери – собаки и кошки, лошади и коровы; даже какие-то отвратные монстры, которых я вообще не узнавал; они были здесь, там, повсюду, на полу, на кровати – целые кучи. Еще были кубики, деревянные лошадки, музыкальные инструменты и тому подобное – как будто сюда переехала лавка игрушек из пятого квартала Центории.
И, наполовину зарывшись во все это, спиной к нам сидел обладатель голоса.
– Хоооооо!!! Хоооооо!!!
Существо, деградировавшее настолько, что могло так бессмысленно орать, тоже можно было описать лишь как «нелепое».
Круглый. Шарообразная голова на почти шарообразном туловище – как снеговик. Только этот человек был не белый – он был одет в костюм шута, красный справа и синий слева. На рукавах, покрывающих пухлые ручки, тоже шли продольные красные и синие полоски; казалось, если вглядываться в это одеяние слишком пристально, глаза заболят.
Круглая голова была белая и совершенно лысая, как у старейших, мимо которых мы прошли, но, в отличие от них, у этого она лоснилась от жира. И сверху на голове торчала шляпа, такая же аляповато-золотая на вид, как и мебель.
Я придвинул лицо к уху стоящей впереди Алисы и спросил как можно тише:
– Это и есть распорядитель?..
– Да, это Чуделкин.
Ответ девы-рыцаря прозвучал столь же тихо, но в нем слышалось нескрываемое отвращение. Я вновь уставился на спину, затянутую в костюм шута.
Если это распорядитель, то он занимает равное положение с командующим Беркули – сильнейший спец по Священным искусствам, одна из важнейших персон во всей Церкви Аксиомы. Но несмотря на это, у него чуть ли не написано было на спине большими буквами слово «беззащитность». Похоже, все его внимание было сосредоточено на том, что он держал в руках.
Что именно это было, я толком разглядеть не мог – мешала его круглая спина; но похоже, что Чуделкин смотрел в здоровенный стеклянный шар. Короткие ножки распорядителя дергались и он испускал всякие «ааа» или «хооо» синхронно с мерцанием в шаре.
Я-то был уверен, что у нас будет напряженный обмен репликами, а потом великая битва, как тогда, с Дюсолбертом и Фанатио; но что, черт побери, мне делать сейчас? Пока я лихорадочно пытался что-нибудь придумать, ход сделала Алиса, которая явно не в силах была сдерживаться. Она ринулась вперед, даже не пытаясь приглушать шаги.
Впрочем, ей всего-то пять шагов потребовалось сделать. Я отчаянно пытался догнать золотой шквал, ворвавшийся в комнату, но Алиса оставила меня далеко позади; раз – и она уже схватила Чуделкина за свободный ворот его шутовского наряда. Когда распорядитель крутанул головой, Алиса уже рванула его вверх.
– Хоооооааа?!
Алиса вытянула верещащего толстяка из моря мягких игрушек и подняла в воздух. В этот момент я наконец-то ее догнал и первым делом окинул взглядом комнату. Конечно, искал я Юджио, которого Чуделкин забрал из ванны, но его нигде не было видно. Слегка упав духом, я вновь посмотрел в центр комнаты, и мой взгляд упал на стеклянный шар, в который только что вглядывался распорядитель.
Шар был как минимум полметра в диаметре; там, внутри, в вихре света виднелось трехмерное изображение. Роскошные простыни, на них небрежно сидит девушка, откинув в сторону согнутые в коленях ноги. Длинные серебряные волосы загораживают лицо, но тело ее полностью обнажено.
Удовольствие от этой картины начисто пропало, как только я понял, что она и послужила причиной странных воплей Чуделкина; и тут я заметил, что перед сидящей девушкой есть еще кто-то. Я придвинулся, чтобы вглядеться повнимательнее, но тут шар залила белая вспышка, и изображение исчезло – по-видимому, из-за того, что Священное искусство оказалось прервано.