Где распростерся мрак…

Арни поплелся за Магнусом в кабинет инспектора. Нет, такое объяснение его не устраивало, однако он уже привык ошибаться в полицейских делах. Арни давно извлек для себе полезный урок: не надо слишком зацикливаться на собственных проколах, не то никакой работы не получится.

По извилистой дороге Вигдис ехала в Хруни. От Рейкьявика два часа в один конец; прямо скажем, немалый путь ради одной-единственной задачи — поставить галочку возле очередного названия в списке. Балдур, однако же, настаивал, что надо проверять каждый пункт в еженедельнике Агнара, вот и настало время разобраться с многозначным «Хруни».

За всю дорогу ей встретились две-три машины, а после съезда в долину глазам наконец-то открылся Хруни, затерянный среди скалистых утесов. Как и предупреждала Раднвейг, здесь не было ничего, кроме кирхи, дома приходского священника да панорамного вида на пажити в далеких горах.

Воскресная служба, надо полагать, только-только кончилась. На парковке возле церкви стояли три машины. Пока Вигдис заруливала, две из них успели отъехать. Перед входом задержались двое: крупный мужчина и крошечная старушка, глубоко погруженные в беседу. Похоже, хрунский пастор и одна из его прихожанок.

Вигдис держалась в стороне, пока разговор не завершился. Пожилая дама с пунцовым румянцем торопливо проковыляла к своему миниатюрному автомобилю и уехала.

Пастор обернулся к Вигдис. Вблизи он выглядел еще внушительнее, настоящий гигант с густой бородой и темной шевелюрой с проседью. На секунду она устрашилась его богатырской внешности, однако ее успокоил вид клерикального воротничка. Недоуменно приподнялись кустистые брови. Что ж, к такой реакции Вигдис уже привыкла.

— Детектив Вигдис Ойдарсдоттир, столичное полицейское управление, — представилась она.

— Неужели?

Вигдис вздохнула и достала удостоверение. Пастор внимательно ознакомился с документом.

— Мы могли бы поговорить?

— Конечно, — кивнул пастор. — Заходите. — Он пропустил Вигдис внутрь и провел ее в кабинет с множеством книг и рабочих бумаг. — Прошу вас, присаживайтесь. Не желаете ли чашку кофе, дитя мое?

— Я не дитя, — заявила Вигдис. — Я сотрудник полиции. Впрочем, спасибо, с удовольствием.

Она переложила стопку пожелтевших журналов на пол, освободив себе местечко на диване, и стала разглядывать кабинет пастора. На широком письменном столе беспорядочно разложены раскрытые тома, полки заставлены книгами. Все свободное место на стенах отведено под старинные гравюры и эстампы со сценками из исландской истории: мужчина на спине кита или колоссальной рыбины; обрушивающаяся церковь (надо полагать, та самая, из местного фольклора); три-четыре офорта с видами на извергающийся вулкан Гекла и тому подобное.

За окнами стояла современная хрунская кирха: красная с белым, без единого пятнышка, чуть ли не щегольская, зато в окружении древних могильных плит и корявых голых деревьев.

Вернулся пастор с двумя чашками кофе и уселся в убогое кресло, застонавшее под его весом.

— Итак, милочка, чем могу быть полезен? — спросил он низким звучным голосом.

Пастор улыбался, однако его глубоко посаженные темные глаза смотрели с вызовом.

— Мы расследуем смерть профессора Агнара Харальдссона, убитого в минувший четверг.

— Да, я читал об этом в газетах.

— Как мы понимаем, Агнар наведывался в Хруни совсем недавно. — Вигдис сверилась с блокнотом. — Двадцатого числа, то есть в прошлый понедельник. Он приезжал к вам?

— Совершенно верно. Во второй половине дня, если я правильно помню.

— Вы были с ним знакомы?

— Нет. Встретились впервые.

— И о чем же он хотел с вами поговорить?

— О Сэмунде Мудром.

Вигдис знала это имя, хотя в школьные годы недолюбливала историю. Речь шла о знаменитом средневековом историографе и писателе. Кстати, отметила Вигдис, на одной из гравюр в кабинете изображен как раз этот древний мыслитель.

— Так, и что там с Сэмундом?

Несколько секунд пастор отмалчивался, бросая на гостью критические взгляды. Вигдис невольно заерзала. Испытываемый ею дискомфорт не напоминал знакомое чувство, возникавшее всякий раз, когда исландцы оторопело разглядывали чернокожую женщину. Нет, здесь что-то иное. Вигдис запоздало сообразила, что следовало захватить с собой кого-то из коллег.

Впрочем, за свою карьеру она привыкла, что на нее пялятся самые разные типы, в том числе и весьма отталкивающие, так что пусть этот пастор и не надеется вогнать ее в краску.

— Вы верите в Бога, дитя мое?

Вопрос оказался неожиданным, однако Вигдис постаралась скрыть удивление.

— К расследованию это не имеет никакого отношения, — решительно заявила она, не желая, чтобы пастор перехватил инициативу.

Мужчина насмешливо хмыкнул.

— Меня всегда забавляло, с каким упорством чиновники стараются увильнуть от ответа на столь простой вопрос. Можно подумать, они стыдятся своих религиозных чувств. Или их полного отсутствия. Вы здесь на какой позиции стоите?

— На позиции сотрудника правоохранительных органов. Который сам опрашивает людей, — ответила Вигдис.

— Да, вы правы, это действительно не связано с вашим расследованием напрямую. Чего не скажешь о моем втором вопросе: Вигдис, а вы верите в дьявола?

— Нет! — не удержалась женщина.

— Удивительно. Я бы скорее подумал, что в ваших кругах эта концепция вполне уместна.

— Если в моем характере и есть хоть какая-то склонность к религиозным предрассудкам, это исходит только от исландских генов.

Пастор зашелся раскатистым, сочным смехом.

— Пожалуй, тут вы правы, хотя сейчас я не имел в виду суеверия… или, во всяком случае, дело не только в них. Исландцы веруют не так, как другие народы, иначе и быть не может. Каждый день вокруг себя мы видим добро и зло, весь ландшафт нашей страны этим пронизан. И мы не просто видим: мы это слышим, обоняем, физически чувствуем. Ни с чем не сравнится красота полуденного солнца, отраженного глетчером, или умиротворенное великолепие фьорда. Однако мы все переживали ужас вулканического извержения и землетрясения, мучились страхом заблудиться и сгинуть в зимней пурге, ежились от черного зияния лавовых пустынь… Наша страна пахнет серой, вы заметили? Однако даже среди голых и мертвых полей застывшей магмы встречаются крошечные приметы новой жизни, упрямо пробивающейся сквозь лед и золу. Лишайники потихоньку грызут лавовые комья, превращая их в прах, которому через несколько тысячелетий суждено стать плодородной почвой. Вся наша страна есть не что иное, как процесс творения. — Пастор улыбнулся. — Здесь до Бога рукой подать. — Он помолчал. — И до дьявола.

Вигдис напряженно слушала, несмотря на весь свой скептицизм. Неспешный глубокий рык пасторского голоса приковывал к себе внимание, зато глаза мужчины вызывали беспокойное чувство. Вигдис вдруг испытала прилив паники, безотчетное желание выскочить из кабинета и кинуться прочь со всех ног — но ее словно парализовало.

— Так вот, Сэмунд отлично разбирался в дьяволе. — Пастор мотнул головой на гравюру в простенке. — Как вы знаете, он и образование-то получил у сатаны, в парижской школе черных ремесел. Легенда гласит, что он неоднократно натягивал нос дьяволу, а как-то раз даже уговорил его обернуться тюленем, сам сел сверху и так добрался из Франции в Исландию. При всем при этом именно Сэмунд оказался самым первым, а может статься, и самым великим исландским летописцем. Хотя его труды не дошли до нас, мы знаем, что создатели саг с восторгом черпали из его «Истории норвежских конунгов». Удивительный человек. Изучению его биографии я посвятил свою жизнь.

Он махнул рукой в сторону пары десятков общих тетрадей, выстроившихся на полке рядом с письменным столом.

— Дело идет туго. Впрочем, мне удалось сделать несколько любопытных находок. Профессор Агнар хотел узнать о них поподробнее.

— И вы ему рассказали? — наконец обрела голос Вигдис.

— Разумеется, нет! — отрезал священнослужитель. — Со временем все это будет опубликовано, однако придется подождать несколько лет. — Он улыбнулся. — Конечно, мне было приятно, что наконец-то хотя бы один из университетских профессоров признал, что скромный сельский духовник смог внести вклад в академическое наследие нашей страны. Между прочим, Сэмунд и сам был пастырем в Одди, это неподалеку.