Во всем виноват Гоголь

Глава VII

Ускорение в бездну торгового зала

Большая стрелка циферблата на привычной для неё быстроте выползла на третий круг. На улицах муниципальной столицы, как и в переулках города NN, по обыкновению промозгло и небезопасно. Там тоже уже завязался третий час ночи. Добросовестные и прочие налогоплательщики спят беспробудным сном. Отдельные граждане бодрствуют. По-английски обложившись бутылками и грелками и закутавшись в одеяла, они читают и думают. Здесь обожают книжные строки и умные мысли. О власти здесь тоже думают, но обожают её прохладно.

В круглосуточном оптово-розничном книготорговом учреждении «Мудрецов», в стенах которого нам уже удалось познакомиться с мыслителем Афанасием Петровичем Бронькиным, возлюбить, невзлюбить или даже пожалеть этого мужа — тишь и гладь. Кто помнит, виделись мы с ним на минус первом этаже этого культового вместилища знаний и современных систем управления персоналом. В дополнение сообщим вам, что и на первом главном этаже этого гиганта оптово-розничной торговли книжностями сейчас, как и в красном уголке — на минус первом — всё складывалось по-семейному спокойно и безветренно. Заспанный таджикский юноша-охранник Эшонкул сидел мирно. По-жокейски оседлав табуретку, он что-то бормотал своим усам, изредка облизывая губы изумрудно-зелёным языком. По всему видно, что Эшонкул был всем доволен и блажен. Родной брат его папы, дядюшка Ибрагим-бек — глава всей стражи усердно хранимого им комплекса и руководитель здешней диаспоры их аула, бдительно, но не часто всхрапывал, свернувшись калачом под пальмой на диване. Его кареглазая и ресницыстая племянница и сестрица Эшонкула Зульфия сквозь амбразуру кассы нацелила зеницы в мигающий за окном рекламный щит, заменяющий все покойные от старости фонари площади им. Октября (в народе — Октябриновича), и остановила их на экране: воцердуМ, воцердуМ — жёлтым, красным, жёлтым, зелёным… …воцердуМ… Невозможно сомневаться, что малышка Зуля уже успела многократно удовольствоваться неторопливо откушанным настоящим чаем с сахаром и что ей сегодня хорошо, тепло, сухо и комфортно.

Но вот створки входных дверей учреждения дерзко разлетаются по сторонам, и толстая чёрная кошка, дотоле дремавшая на тощей полке «Литературы для детей и юношества», валится доской ниже. Вслед за ней на пол падают сумасшедшие апельсины и саньки бицепсы, мультяшные красотки, жёлтый Пикачу с уродливым хвостом, Космобой, Шрек и прочие другие гоблины. От их грохота и вида бэтманов кошка пронзительно визжит, таранит броню ведра, опрокидывает швабру и ловко ныряет под длиннющие стеллажи с увесистыми товарами, как в суперобложках, так и без них, скованных одним ценником — 999 копеек за кг веса. Дядя Ибрагим-бек прерывает храп, но сладко и продолжительно чмокает губами, Эшонкул что-то поспешно глотает и срывается с насиженного места, Зульфия щупает правой коленкой тревожную кнопку, ведро цепенеет и скрывается в пене. Пена шипит.

Необыкновенно грациозная модераторша движимой офисной мебели зала с высшим образованием и неоднозначным опытом работы в экстремальной бухгалтерии, коротающая здесь ночь от аутсорсинговой компании «Отрадное», а по совместительству восхитительная и деликатная звеньевая уборщиц клининговой компании «Мыло» Гулянда — каменеет. Затем она приходит в себя и во избежание производственных неприятностей для любой из представляемых ею фирм и до выяснения не на шутку встревоживших её обстоятельств мышкой ныряет за ширму в закуток со швабрами. Перед закутком привычно многолюдно. Здесь два красавца в небрежно наброшенных на плечи старомодных милицейских пиджаках шумно режутся шахматными фигурами то в Чапаева, то в поддавки, но уже в шашечной расстановке, и продолжают затянувшийся спор о преимуществах картёжной дамы над шашечной дамкой или наоборот. Они зорко берегут от банд местных вандалов стальной банкомат, постоянно рискуют своей жизнью, а потому уже немало выпивши и в развитие любых других происшествий, порой здесь случающихся, сейчас, как и обычно, не вмешиваются. Проблемы учреждения здесь всегда и так решаются сами по себе, а вопросы от перепуганной кошки ими не принимаются. Они не влияют на покой и зарплату, а потому сегодня у этих красавцев на смене всё путём, по-домашнему уютно и спокойно.

Совершенно внезапно, непонятно зачем и надолго ли, но с лёгкостью почти что военного человека в зал стремительно врывается господин — «…не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж, и не так, чтобы слишком молод». Пожалуй, всё-таки слегка полноват, хотя вполне стройный господин, и Koffer у него под мышкой пухлый, симпатичный, заслуживающий вполне похвального и даже отдельного обсуждения. Он в длинном кашемировом пальто цвета увядающей кремовой астильбы — нараспашку. В отутюженном костюме брусничного цвета с искоркой и модном галстуке наваринского пламени с дымкой. В столь глубокий час уже гладко выбрит и свеж Глаза учтивые, внимательные, в приёмах и движеньях что-то солидное. Заполняет объём утонченным ароматом Bleu de Chanel. Выполняет несколько категорических шагов вперёд и понимающе огибает расплескавшуюся вокруг ведра пену. Эфирно изысканным поклоном головы одаряет кассиршу Зульфию, болигарду кивает слегка протокольно, «…сохраняя почтительное положение головы несколько набок…», цепляет отбившуюся от подружек и потому с виду сиротливую тележку для покупок и сообщает ей надлежащее ускорение в бездну торгового зала. Грезившая этим мгновением телега нетерпеливо срывается с рабочего места, по-девичьи восторженно визжит и отбывает с глаз долой, ликующе поскрипывая правым задним колесом и оставляя за собой мокрый извилистый след на отшлифованных бахилами посетителей ламинате.

— Доедет ли она до Курган-Тюбе? — размышляет себе Эшонкул, меланхолично барабаня пальцами по кобуре, где у него покоятся опечатанный сургучом и выданный гендиром казённый перцовый баллончик и личные фисташки.

— А куда ж она денется? — реактивно реагирует на его сомнения сестрёнка, щупая левой коленкой тревожную кнопку, и пунцовеет от утончённо-приятного импульса незнакомца. — А вот до Турсунзаде с такой прытью она точно не доедет. Зря она рванула так со старта, — раздумывает Зульфия дальше и вдругорядь нацеливается в рекламу, проворно погружаясь мыслями в вечные темы о маме, маминой шурпе и дивных московских духах, что презентовал ей в начале этой смены Гаврюшка Селифанофф. Теперь она вдругорядь разомлела и одновременно подумала о том, что сегодня как никогда и счастлива, и сыта, и душиста.

Лишь тем читателям, кто не знаком с внешне грубым, безжалостным и жадным бригадиром таксомоторных бомбил города NN господином Селифаноффым, кратчайше скажем о нём, хотя и не факт, что вздумается вам вдруг рискнуть и двинуть по городу именно с Лифанычем. К тому же заметим, что из города NN дорог уже дальше никуда и нет, разве что в крайцентр, но это уже ближе, а не дальше. А в городе вместо дорог есть только исторически сложившиеся традиционные направления для перемещения ТС и пешеходов по непрямым улицам и сбегающим к реке Нюхе кривым старинным переулкам. И всё же сообщим, что Гаврила Лифанович Селифанофф потомственный таксист. Обычно за рулём он сидит в хмуром и молчаливом состоянии. Это совсем не типично для остальных жизнерадостных бомбил его бригады, часто рыдающих от смеха при встречах с одураченными агрессивной рекламой местных красот туристами, гостями города и наивными гражданами, что пытаются прокатиться задёшево.

В общем, представить Селифаноффа с дивными московскими духами в руках возле Зульфии несбыточно даже праздношатающимся местным аборигенам. Гаврила обычно настолько несловоохотлив и пасмурен, что даже опытнейшим гаишникам при участии точнейших измерительных приборов в большинстве случаев не удавалось даже остановить его, не говоря уж о том, чтоб определить степень его реального опьянения на фронтальных и рокадных маршрутах девственного бездорожья. А потому в извечных внутрикорпоративных дискуссиях на эту тему многие из гаишников терпели в спорах друг перед другом существенные материальные издержки, а то и прямые финансовые потери. Один лишь Гаврюша и знал свою меру, да и хранил этот секрет не хуже Мальчиша-Кибальчиша. Есть у Селифаноффа при себе и «…доброе чутьё вместо глаз…», а потому он «…зажмуря глаза, качает иногда во весь дух и всегда куда-нибудь да приезжает». Добавим и ещё для спокойствия вашего, что в городе NN Гаврила всегда легко открывает любую дверь ногой, включая даже ту, что следовало бы открывать в его сторону.