Страница 31 из 33
— Хорошо, что не прямо с пастбища, — заметил я.
— С пастбища не украдешь, там счет по головам, — отмел мой незатейливый юмор Уколов. — Наших клиентов нужно брать только с поличным, потому что они во время кольцевого завоза мясо везут по нормальным, правильным документам. Но всем законным получателям не догружают по сто — двести килограммов и сразу же сбрасывают лишек на точках общепита…
— Понимаю, — кивнул я. — Интересно, к Ахмету тоже повезут? Меня не побоятся?
— А чего им вас бояться? — удивился Уколов. — Они же потерпевшие…
— Ну, все-таки… Должны какую-нибудь опаску иметь?
— Да что вы, Борис Васильевич, они бояться отвыкли, считают, что «все схвачено»! А монета каждый день нужна, так что повезут, не сомневайтесь… Кстати, в ОБХСС почти уверены, что повезет «левое» мясо Плахотин.
— Если повезет, это логично, он ведь с винокуровской компанией не рассчитался, долг за ним. Что нам с тобой делать?
— Ждать до завтра. Как только Плахотин загрузит на продбазе грузовик, ребята нам звонят, и мы выезжаем…
24 глава
— Я разрешил вам вчера свидание с сыном Александром, вы у него были? — спросил я. Отец молча кивнул, а мать торопливо сказала:
— Да, спасибо вам большое, больше часа с Сашенькой видались…
Мы сидели в большой комнате их крепкого просторного дома. Когда я вошел, Степанова пригласила:
— Пройдемте в зало…
«Зало» было обставлено современной полированной мебелью, не имеющей индивидуальных примет, никогда нельзя по ней определить, живет здесь доцент или колхозник. Разговор не клеился — отец каменно молчал, а мать, подвижная моложавая женщина, сетовала, плакала, жаловалась на неукротимые характеры сыновей.
— Нрав у Сашки трудный, — говорила она. — Он ведь каждой бочке затычка, так жить с людьми нельзя. Не любят они, когда им в нос тычут… И с Вадиком сладу нет… Мы ведь с отцом всю жизнь горбили, для них добро наживали, а Вадик на каждое слово — «мещанство», «пошлость»… Третьего дня сказал мне: «У вас создание мелкобуржуазное»! Надо же, а?..
Неожиданно заговорил отец:
— Мы с матерью всю жизнь спину гнем — и мы же буржуи! А как сердиться на него? Со всех сторон говорят: он у вас талант, он молодой гений…
— Конечно, теперь вся надежда на него… — почтительно сказала мать. — Вон учительница по математике из школы, Белла Семеновна, так и сказала — гений он у вас…
— Очень может быть, — подтвердил я. — А отношения у братьев хорошие?
— Ой, да что вы! — удивилась Степанова, а отец кивнул. — Отец-то наш в Сибирь ездил на заработки, на Шпицберген вербовался, так Сашка был Вадику и брат, и отец, в воспитатель! Он ведь раньше какое влияние на него имел! На семь лет старше! Правда, учиться после армии не захотел. И говорил всегда: наш Вадька большим профессором еще станет…
— Вы сказали «имел влияние». А что, сейчас не имеет?
— Нет, я, наверное, не так сказала, имеет, конечно. Но Вадик уже почти взрослый, с учеными людьми больше, вот у него свои мнения, они с Сашкой часто спорят, не соглашаются…
— О чем спорят? В чем не соглашаются?
— Да мы с отцом не вмешиваемся, они молодые, современные. Не знаю я толком, но Вадик часто говорит, что Сашка неправильно живет…
На крыльце протопали быстрые шаги, и в комнату вошел Вадик.
— Мама, быстренько поесть, я убегаю… — увидел меня и замер.
Неуверенной походкой направился ко мне, протянул руку.
— Здравствуй, Вадик… Вот заглянул к вам, посоветоваться хотел…
Степанова вскочила, засуетилась.
— Сейчас, сынок, сейчас тебе яишенку сжарю. Сыр, кофе с молоком будешь? А ты, отец, вставай, иди переключи баллон с газом…
Они вышли из «зало». Я спросил спокойно и доброжелательно:
— Жизнь, как и у всех, в гоньбе и спешке?
— Да, ничего не поделаешь… Мне руководитель предложил очень интересную тему — поля Янга-Миллса… Здесь можно было бы применить алгебраическую геометрию… Очень перспективно! Только времени все не хватает…
— Вадик, я хочу задать тебе вопрос, на вид бессмысленный: куда ты так торопишься?
— Сейчас? Или вообще? — удивленно посмотрел на меня Вадик.
— Вообще. Ну… в жизни.
Он усмехнулся, и в улыбке его был тонкий налет снисходительности. И я понял, о чем они спорили с братом до того, как Сашка попал в тюрьму.
— Я думаю, что творческому человеку отпущено довольно мало времени. И, кто опоздал в молодости, тому нечем заниматься в старости. Между прочим, князю Александру Невскому на Чудском озере было двадцать три года. Великий математик Эварист Галуа вывел свои замечательные «Ряды Галуа», когда ему было восемнадцать. А Лермонтов в двадцать шесть уже умер…
Мы помолчали, я слышал, как Степанова гремит сковородкой и чайником на кухне, тяжело тикали часы в углу «зало». Я спросил неожиданно:
— Ты своего брата любишь?
— Конечно! — поспешно сказал Вадик, и еле уловимая тень смущения промелькнула на его лице. — Он ведь мой брат…
— Да, он твой брат. И хорошо бы тебе почаще вспоминать об этом…
— А я и не забываю! — придушенно сказал Вадик, и лицо его привычно залилось румянцем.
— Я не верю тебе. И не верю, что ты проспал все события на автостоянке.
Глядя в сторону, Вадик пробормотал:
— Но… почему…
— Сейчас решается судьба твоего брата, — сказал я сухо. — Подумай об этом…
— Я вам показал на допросе все… — голос его вдруг окреп, стал жестким. — Все что необходимо и достаточно… Мама, ты дашь мне поесть наконец?!
25 глава
Прямо из дома Степановых я поехал в тюрьму. Не знаю, как, почему, что сдвигает последний затвор на пути мысли, но вдруг на свет появляется истина, голенькая, слабая, неоформившаяся. Уже живая. Очевидная. И начинаешь дивиться собственной тупости: как же это раньше тебе не пришло в голову? Ведь это было прямо перед глазами, это было так понятно!
Александра Степанова привели в следственный кабинет, и я с трудом, дождался, пока вышел конвойный. Сдерживая изо всех сил внутреннюю дрожь, я сказал:
— Все! Больше убеждать тебя в необходимости правды я не буду…
— Ну и слава богу! Скорее в суд пойду… — он закурил сигарету и спросил как бы равнодушно, но и не без ехидства: — А правда больше не нужна?
— От тебя не нужна. Я и сам наконец понял. Как говорят, лучше поздно…
— И что же вы поняли? — с прорвавшимся волнением сказал он.
— Все. Или почти все. Мне теща объяснила…
— Теща? — поднял брови Степанов.
— Ну да. Когда мой пацан был поменьше, она ему сказку рассказывала. Притчу. Вышла козочка хозяйская на лужок перед домом и съела молодую траву. Хозяйская собака увидела потраву, стало ей это обидно, загрызла глупую козу. Палка хозяина рассердилась, что собака испортила добро, бросилась на собаку и убила ее. Огонь в очаге пришел еще в большую ярость — полыхнул и сжег палку. Вода в лохани решила наказать огонь за горячность, плеснула — загасила очаг. Явился бык и в гневе на воду выпил ее всю… Как, интересная сказочка?
— Пока еще трудно сказать…
— Тогда слушай дальше. Пришел сосед хозяина, возмутился и зарезал быка. Ангел смерти в ярости поразил соседа за самоуправство молнией. И явились они все к богу. А тот всех наказал и объяснил: каждый из вас был прав в своем суде, да только никто вам права судить не давал… Тебе понятно?..
— Не совсем… Я-то кого судил? Винокурова? Карманова?
— Нет, Степанов, ты закон судил. Ты ни мне, ни закону не доверял, ты нас решил под свое разумение подмять. Ты в трудную минуту поверил не в людскую справедливость, не в мудрость закона, не моему сердцу, ты свою особую правду выдумал, вот и пришлось подпевать жуликам, которых сам ненавидишь и презираешь! Поэтому и оказался тот самый счастливый случай, о котором ты говорил, на их стороне… И теперь они потерпевшие, а ты в тюрьме…
— Я не поэтому в тюрьме, — глухо сказал Степанов.
— Да знаю я уже, почему ты здесь… — махнул я на него рукой. — Я ведь тоже кое-что в жизни повидал. Были случаи: сидит бандит-рецидивист, трогательно раскаивается в совершенной им кражонке или мелком грабеже. Так обложит себя доказательствами — иголку не просунешь. А где-то там, глубоко, на самом дне висит на нем убийство или разбой…