До третьего выстрела

— Когда прыгали через прилавок? — Знаменский прикидывает, каково было брать такой барьер.

— Ну да. Носки, рубашки, все полетело!

— А где они сейчас? — вмешивается Кибрит.

— Вон отдельно сложены. Упаковка загрязнилась, протереть надо.

Кибрит начинает осторожно перебирать и осматривать указанные продавщицей вещи, упакованные в целлофановые пакеты.

— Не помните, как они валялись, эти пакеты? — спрашивает она продавщицу-кассиршу.

— Да почти по всему полу.

— На бегу от кассы к двери можно было наступить?

— Почему ж нельзя…

— А до возвращения вашей напарницы кто-нибудь в магазин входил?

— Никто.

— У вас какой размер обуви? — обращается Кибрит к Настасье.

— Тридцать седьмой. — Она снимает с ноги тапочек и предъявляет в доказательство.

— Один неполный след есть, Пал Палыч.

Кибрит опыляет след. Входит Томин.

— Скрылся. Никто его и близко не видел!

Кибрит кладет на пол пакет с отпечатком следа, который теперь виден отчетливее, и фотограф щелкает его сверху; Томин вздыхает:

— Эх, от следа до человека…

А человек преспокойно идет по улице — уже без кепки, плащ на руке. Заворачивает в обувной магазин.

— Обслужите меня, пожалуйста.

— Только если быстро, — предупреждает продавщица. — Закрываем.

— Я все делаю быстро, милая девушка, — и скидывает старые ботинки.

В милицейском микроавтобусе друзья возвращаются с места происшествия.

— Ты бы все-таки назначил ревизию, Паша, — советует Томин. — Магазины у нас грабят редко.

— Замаскированная недостача? Почему бы тогда не сказать, что выручку отдали?

— По-моему, на инсценировку не похоже, — замечает Кибрит.

В городе уже ночь, по лицам скользят тени и свет.

— Неизвестно, кого искать, — снова нарушает молчание Томин. — То ли дурака, которому повезло, то ли умника, который промахнулся.

— В смысле?

— Сейчас, Зинуля, объясню. Примем для начала вариант дурака. Местный дурак. Шел мимо, учуял, что в галантерее сегодня деньгами пахнет, и думает: где наша не пропадала! Взял какой-нибудь пугач или крашеную болванку и отправился на дело. И случай уберег его от всех напастей. Ухватил дурак сколько успел, забился в свою норку и радуется: я от дедушки ушел, я от бабушки ушел!

— В принципе, возможный вариант, — соглашается Кибрит.

— Разберем противоположную модель. Человек опытный, бывалый. Все взвесил до мелочей. Точно выбрал маленький магазинчик в тихом переулке. Точно знал, какой куш его ждет. Точно рассчитал момент — час до закрытия и по телевидению международный футбол. Кстати, наши выиграли: три — два.

— Ура — ура.

— Мужское население следит за мячом, а наш умник отправляется грабить. И потом мастерски уходит от погони. Но пожилая грузная женщина проявила со страху фантастическую прыть. Теперь он сидит и злится, что не удалось взять всю кассу.

— Опять похоже.

— Вот видишь, Зинуля, это две модели. Не исключены и гибридные. Скажи хоть, сколько у этой модели в холке.

— Сейчас посчитаю, — заглядывает в записную книжку, красновато освещенную проплывающей мимо рекламой, и бормочет. — Ширину каблука множим на три и девять, получаем полную длину следа. Отсюда выводим рост… Сантиметров сто шестьдесят семь. Посмотрю таблицу, завтра скажу точнее.

Ранним утром следующего дня, когда во дворе лишь воробьи, дворники да владельцы собак, веснушчатый пятнадцатилетний Сенька Гвоздарев помогает матери: они метут, в четыре руки вытряхивают урны; работают слаженно, явно не впервой.

— Ну чисто, сынок, пошли чай пить. — Гвоздарева развязывает низко надвинутую от пыли косынку и сразу молодеет.

— Ага, ты ставь, я сейчас.

— Куда, Сеня?

— Нужно. Минут на пятнадцать.

У Сеньки дело в квартале пустых домов. Подобрал старый стул, заглядывает в окна: «Ага, кресло тоже сгодится!»

Пытается отодрать доску, которой наискось забита дверь, доска не поддается. А кресло дразнит.

Досадливо что-то бормоча, Сенька направляется к сараю, чтобы раздобыть какой-нибудь рычаг. Отыскав ржавую лопату, возвращается к дому и повторяет попытку открыть дверь. Лопата гнется. Сенька снова идет в сарай, видит в дальнем углу лом. Через кучу хлама лезет туда. И вдруг останавливается, ошеломленный, а затем медленно, затаив дыхание, опускается на колени. Среди мусора перед ним лежит большой черный пистолет…

Тем же утром, но попозже, на бульваре встретились двое. Один — тот, что удирал от милицейских свистков, ограбив кассиршу, Бондарь, старый вор-рецидивист. Другой — Виктор Лабазников, его подручный, парень лет двадцати трех. Тенниска обтягивает налитые мускулы, голова ладно сидит на загорелой шее, лицо почти приятное, если б не уклончивый, рыскающий взгляд.

Разговор между ними вполголоса, но крутой:

— Нету? — шипит Бондарь. — Как нету? Искать надо уметь!

— Каждый сантиметр носом перекопал, маэстро. Клянусь!

— Значит, не в том сарае!

— Строго по вашим координатам: дом с голубятней, скамейка, две липы.

— Сарай к дому дверью? — проверяет Бондарь.

— Нет, боком. Дверь на одной петле.

— Ну там и есть! Неужели самому лезть после вчерашнего?

— Бесполезно, маэстро. Нету, — Виктор сокрушенно вздыхает и повторяет: — Нет.

В расстройстве Бондарь опускается на скамью.

— Влетела мне твоя поганая галантерея… Себе дороже.

— Главное — сами целы! Как за вами рванули на мотоцикле, я думал — конец. И все-таки не пустой ушли.

Бондарь пренебрежительно машет рукой.

— Еще кое-что я наколол, — спешит задобрить Виктор. — Во-первых, кассу взаимопомощи в одной конторе, где я взносы собираю как страховой агент. В получку они все по червонцу складываются и на следующий день решают, кому давать ссуду. А ночь денежки лежат у казначейши в письменном столе…

— И мне ты сватаешь эти паршивые червонцы?! Мне нужен настоящий, жирный кусок! В идеале надо работать полчаса в году. Остальное время путешествовать… на просторах родины чудесной.

— Есть жирный кусок, маэстро. Директор мебельного магазина. Козел в золоте и при нем коза в бриллиантах. Три комнаты битком добра, деньги прямо под ногами шуршат. Насчет имущества мы с ними уже договорчик оформляем. Дальше думают сынка застраховать — от законного брака.

— От чего?

— Это новую штуку придумали: родители страхуют парня или дочку, предположим, на тысячу рублей, платят взносы, а к свадьбе молодым выдается вся сумма на руки. Но после восемнадцати за каждый холостой год полагается надбавка от Госстраха.

— Не бреши.

— Да какой брех! Дотерпел до двадцати пяти — огребаешь четырнадцать процентов чистой прибыли. Для парней прямо клад: чуть какая заикнется про загс, а он ей нашу квитанцию — плюнем, дорогуша, на формальности, не наноси мне материальный ущерб. Мой козел заблеял от удовольствия, как услышал. Не знает, во сколько и оценить своего козленочка. Уточню, когда дома не бывают, и можно действовать без риска.

— В такой квартире без хозяина мороки часов на пять: что в подушки зашито, что по щелям рассовано. Надо самого просить, чтобы тайники выскребал. А он резонно спросит, на каком основании? Если я показываю калибр, вопросы отпадают. И на будущее острастка.

— Да с него ножа хватит! Даже вообще голыми руками. У него от 02 на пальце ожег будет!

— С голыми руками ходи сам. А холодным оружием я брезгую, да и не привык. Мне нужен пистолет.

— Как же вы его кинули?

— Потому что меня могли взять, дурень, уже в загривок дышали. Я не кинул, я аккуратно пристроил. Не впервые расстаемся, и всегда он ко мне возвращался. — Бондарь утирает потный лоб. — Не верю, что пропал. Куда ему за ночь деваться? Или ты продрых? Продрых?

— Обижаете, маэстро! Только-только первых прохожих дождался, чтобы не бросаться в глаза. Между прочим, до ночи еще вечер был. А там шпана шляется. Может, свести знакомство? Послушать разговоры и вообще?