Страница 9 из 11
Дважды безуспешно пробовал пробраться в резиденцию, дабы вынудить главнокомандующего к откровенному разговору. В первый раз переоделся монахом, но вызвал подозрение охраны безбородостью и торчащей под рясой рукояткой кортика. Не пустили. Вдругорядь разобрал черепицу на крыше особняка графов Вербжицких, где, собственно, и квартировал фельдмаршал, но заблудился в темноте и попал в спальню хозяйки дома и во избежание скандала вынужден был остаться до рассвета.
Только сегодня удача вроде бы улыбнулась — Людвиг Стефанович Геллер провел капитан-лейтенанта в приемную, клятвенно пообещав при первой же оказии пропустить в кабинет светлейшего. Пришлось замаскироваться, прикрывшись недельной давности газетой, и долго-долго ждать. Успел даже немного вздремнуть, пользуясь случаем. Но вот громкий голос фельдмаршальского адъютанта возвестил о свершившемся чуде:
— Денис Васильевич, заходите!
Давыдов подскочил с диванчика, довольно неудобного, надо заметить, и ринулся в кабинет. У самых дверей опомнился, расправил плечи, сбил с рукава несуществующую пылинку и решительно шагнул вперед:
— Ваша светлость, капитан-лейтенант Давыдов по…
— Что же вы так кричите, голубчик? — Михаил Илларионович перебил доклад и знаком попросил сесть в кресло напротив. — Неужели я не знаю своих титулов, а вы собственного звания? И что явились, тоже вижу. Вот лучше мне такую вещь скажите: а зачем явились?
— Желаю принести пользу Отечеству в роковые минуты вражеского нашествия!
— А кто же мешает? Пойдите и принесите.
Денис Васильевич смутился:
— Хотелось бы предложить прожект летучего отряда, действующего на неприятельских коммуникациях.
— Партизанить, значит, желаете?
— Так точно, ваша светлость.
— Вот о том и нужно говорить, а то развели турусы на колесах! Чай, не девку красивыми словами уламываете. Польза Отечеству — это хорошо, но в чем вы видите эту самую пользу, господин капитан-лейтенант?
— В скорейшем разбитии французской армии и последующем ее выдворении из пределов Российской империи.
— Молодец! — похвалил Кутузов. — А вот мы с государем как есть дурни и бестолочи, не могущие постигнуть всю глубину стратегической мысли капитан-лейтенанта Давыдова! Разрешите, молодой человек, склонить перед вами голову?
В противоположность своим словам главнокомандующий не стал кланяться. Наоборот, смотрел насмешливо единственным глазом, а черная повязка лишь подчеркивала глумливое выражение лица.
На самом деле Михаил Илларионович играл и в глубине души искренне сожалел о предстоящем погублении энтузиазма молодого офицера, но обстоятельства того требовали. Зря, что ли, столько сил потрачено на выманивание Наполеона из разгромленной им Австрии? Тонкая дипломатическая игра, несколько десятков пудов золота, засевшие в нужное время и в нужном месте меткие стрелки… Да мало ли чего? А тут скорейшее разбитие предлагает, а? Ну куда такое годится?
— Простите, ваша светлость, но…
— Этих «но» несколько, Денис Васильевич, — опять перебил фельдмаршал. — И главным из них является то, что французскую армию вовсе не нужно выдворять из пределов. Убегут, и что потом? Лови их по всей Европе.
Давыдов не выдал разочарования, хотя хрустальный звон разбивающейся вдребезги мечты звучал в ушах и рвался наружу каким-нибудь резким словом. Напротив, он напустил на себя как можно большую почтительность — единственное средство младшего по званию выразить негодования действиями старшего.
Но, слава богу, все оказалось не столь печально, как виделось поначалу. Светлейший взял лежавшую на столе указку и обвел большой овал на разложенной карте.
— Будете иметь базирование в этом городе. Дам два эскадрона гусар специального назначения и казачью полусотню. Больше, увы, не могу, вы не один такой. Не делайте удивленное лицо, юноша, партизанская война известна со времен Батыева нашествия, и нелепо думать, что мы не воспользуемся сей проверенной веками тактикой. Вам понятно?
— Так точно, ваша светлость! — Во рту у Дениса Васильевича пересохло от нечаянной радости, и слова давались с трудом. — Но вот только…
— Что-то смущает?
— Янов находится в такой глуши, что французы вряд ли туда сунутся. Кругом леса и болота и… и все.
— Тем лучше. Или вы собираетесь всю кампанию просидеть в ожидании супостата, которого потребно встретить нерушимой стеной обороны стальной? Нет. Господин капитан-лейтенант, под вашу ответственность отдается дорога от Кобрина до Пинска.
— Так это же без малого триста верст! — непочтительно перебил воодушевленный открывшимися перспективами Денис Васильевич.
— Именно! — подтвердил Кутузов. — И если по этому пути к Наполеону проскочит хоть одна телега с провиантом, я буду лично ходатайствовать перед государем-императором об образовании Камчатской военной флотилии во главе с неким прытким пароходным офицером. Надеюсь, понятно изъясняюсь?
— Так точно! — выпалил Давыдов, в уме уже прикидывающий направления ударов.
— Да, и еще! — Строгий голос фельдмаршала сбил восторженность мыслей. — Будете держать связь с дивизией генерал-майора Тучкова и соотносить свои действия в соответствии с их планами. А то не хватало на одну телегу с двух сторон нападать — перестреляете ведь друг друга, энтузиасты.
Последние слова светлейший произнес со странным выражением, и было непонятно, одобряет ли он сей термин или высказывается уничижительно.
— Да, но где же искать Красную гвардию?
— Они вас сами найдут, не беспокойтесь. — Главнокомандующий достал из стола запечатанный конверт, вскрыл, исправил что-то, еще одну строчку дописал и протянул бумагу Давыдову: — Вот приказ, можете ознакомиться.
Четыре дня спустя. Где-то между Дрогичиным и Яновым.
— Долго еще, Михаил Касьянович?
Вообще-то вопрос командира отряда предназначался не младшему лейтенанту Нечихаеву, а проводнику. Но тот изъяснялся на дичайшей смеси из польских, русских, малороссийских, нескольких немецких и прочих слов, видимо, сохранившихся с глубокой древности, и капитан-лейтенант его не понимал. Здесь в каждой веске свое наречие, причем местные жители разговаривают друг с другом без каких-либо проблем, но постороннему человеку приходится трудно. А Нечихаев — или не человек, или не посторонний, но языковых проблем не испытывает и потому назначен в дополнение к командованию первым эскадроном, ответственным за разговоры с хмурым и нелюдимым полещуком. Именно так называют себя жители здешних болотистых лесов, отказываясь признавать родство с литвинами, ляхами и расположенными чуть южнее волынцами.
— К вечеру будем, Денис Васильевич! — откликнулся юный гусар и добавил со странной для его лет рассудительностью: — Надо бы разведку выслать.
— Казаков? — Давыдов оглянулся на растянувшихся по дороге донцов. — А они в лесу как?
— В каком смысле?
— Ну здесь же не степь.
— Есть какая-то разница? Лес — это та же степь, только заросшая деревьями. — Нечихаев приподнялся на стременах и крикнул: — Урядник!
— Здесь, вашбродь! — откликнулся здоровенный казачина с роскошной черной бородой самого разбойничьего вида. И дал коню шенкелей, принуждая догнать едущих впереди офицеров. — Звали, Михаил Касьянович?
Было заметно, что прозвучавшее в голосе уважение отнюдь не наигранное, а идет от души. Интересно, что могло заставить пожилого, почти сорокалетнего, урядника так относиться к юному гусару? У самого на груди два креста да четыре медали, а тот едва ли шестнадцатый год разменял. Что в этом возрасте можно увидеть, кроме Суворовского училища? Только оттуда сержантами выходят, а не младшими лейтенантами. Загадка… Вроде не старые времена, когда в гвардию при рождении капралами записывали, сейчас, слава богу, такого нет. Или есть? Непонятно… И уже командир эскадрона, в котором половина подчиненных ему в отцы годится. Дело ясное, что дело темное.
— Абрам Соломонович, господин капитан-лейтенант предлагает произвести разведку окрестностей Янова и по возможности самого города.