Муссон

Хэл откусил от яблока и закрыл глаза от удовольствия.

— Пища богов, — сказал он. Сок заполнил его рот и, как сладкое масло, потек в горло. — Мой отец говорил, что цингу вызывает отсутствие свежей пищи, — сказал он врачу и откусил большой кусок.

Доктор Рейнольдс с сожалением улыбнулся.

— Ну, капитан, не в обиду вашему безупречному батюшке будь сказано — весь мир знает, что он был великим человеком, — но сухари и соленая свинина — отличная пища для любого моряка. — Доктор Рейнольдс умудренно покачал головой. — Иногда приходится слышать самые удивительные теории от людей, не сведущих в медицине, однако болезнь вызывает морской воздух и ничто иное.

— Как мои сыновья, доктор? — спросил Хэл, искусно меняя тему.

— Томас — здоровое молодое животное, и, к счастью, почти не пострадал. Рана неглубока, я зашил ее кишками, и она очень быстро заживет, если, конечно, не воспалится.

— А Гай?

— Я уложил его на койку в вашей каюте. Его легкие были заполнены морской водой, и иногда это порождает болезненный выпот. Но, думаю, через несколько дней последствия его ныряния пройдут.

— Благодарю вас, доктор.

На палубе вдруг возникло какое-то смятение.

Аболи схватил за плечо одного из готтентотских мальчишек, поднимавшегося по лестнице с корзиной фруктов.

— Эй, красивый мальчик! — сказал он. — Да мальчик ли ты?

У его жертвы было лицо сердечком, безупречная золотистая кожа и раскосые азиатские глаза. Действия Аболи вызвали поток произнесенных высоким голосом оскорблений на необычном щелкающем языке, мальчик вырывался из больших рук Аболи. Аболи со смехом сорвал с его головы шляпу, и на плечи мальчишки упала копна густых черных волос.

Аболи одной рукой поднял отбивающуюся жертву в воздух, а другой сдернул ее шаровары до колен.

Экипаж радостно завопил, увидев полный желтый зад и полные бедра, между которыми размещался темный треугольник — признак явной женственности.

Вися высоко в воздухе, девушка кулаками била Аболи по лысой голове, а когда это не помогло, впилась ему в глаза длинными острыми ногтями, отчаянно пинаясь при этом.

Аболи подошел к борту и выбросил девушку за него легко, словно бродячего котенка. Товарищи втащили ее в лодку и привели в порядок ее одежду. Девушка — с нее потоками текла вода — выкрикивала оскорбления смотревшим на нее с борта морякам.

Хэл отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и прошел туда, где у грот-мачты в окружении близких стоял мистер Битти; вся семья смотрела на берег и оживленно обсуждала новую землю. Хэл приподнял перед женщинами шляпу, и миссис Битти расплылась в довольной улыбке.

Каролина, напротив, избегала смотреть ему в глаза. Так повелось с той ночи в пороховом погребе.

Хэл обратился к мистеру Битти:

— Мы простоим здесь на якоре много дней, возможно, даже недель. Я должен дождаться прибытия «Йомена», и у меня есть здесь и другие дела. Уверен, вы хотите перевезти семью на берег, чтобы женщины отдохнули от тесных кают и могли размять ноги. Я знаю в городе достаточно удобных квартир.

— Отличная мысль, сэр! — с воодушевлением отозвался мистер Битти. — Я уверен, сэр Хэл, что на вас это не сказывается, но нам, жителям суши, корабельная теснота весьма досаждает.

Хэл кивнул в знак одобрения.

— Я отправлю с вами на берег молодого Гая. Думаю, вам пригодится на суше секретарь.

Он был доволен, что добивается осуществления двух целей: во-первых, разделяет Тома и Гая, во-вторых, разлучает Тома с Каролиной. И те и другие обстоятельства в любой момент могли взорваться, как бочонок с порохом.

— Я перевезу вас на берег, как только удастся спустить шлюпки, хотя, вероятно, сегодня уже поздно. — Он посмотрел на заходящее солнце. — Соберите вещи к утру.

— Вы очень добры, капитан.

Мистер Битти поклонился.

— Вам было бы неплохо нанести при случае визит вежливости голландскому губернатору. Его зовут Ван дер Штель, Симон ван дер Штель. Я буду очень занят на корабле, и вы окажете мне большую услугу, взяв на себя эту обязанность от моего имени и от имени Компании.

Битти опять поклонился.

— С большим удовольствием, сэр Хэл.

Прошло больше двадцати лет с тех пор, как Хэл со своим экипажем бежал из заключения в подземелье крепости, и едва ли в поселке его узнали бы. Но он по-прежнему оставался осужденным преступником, приговоренным к пожизненному заключению. Во время бегства из крепости он и его люди, защищаясь, вынужденно убили множество тюремщиков и преследователей, но голландцы посмотрят на это по-другому. Если его узнают, он может предстать перед голландским судом, обвиненный в былых преступлениях, с перспективой отбывать прошлый срок или даже расплатиться за свои прегрешения на виселице, как его отец. Официальный визит к губернатору колонии — неразумный шаг. Гораздо лучше послать Битти.

С другой стороны, он должен собрать в поселке как можно больше новостей. Все корабли, идущие с востока, независимо от своей принадлежности, останавливались на мысе. А самые лучшие свежие новости можно получить в тавернах и публичных домах, протянувшихся вдоль побережья. Извинившись, он отошел от семьи Битти и подозвал Большого Дэниела и Аболи.

— Как стемнеет, отправимся на берег. Приготовьте шлюпку.

Через четыре дня — полнолуние. Гора, темная и чудовищная, нависала над моряками, когда они гребли по мерцающей воде к освещенному луной берегу; ее ущелья и утесы были тронуты серебром.

Хэл сидел на кормовой банке между Аболи и Большим Дэниелом. Все трое закутались в плащи и шляпы, под плащами скрывались пистолеты и сабли. Гребцы — двенадцать надежных матросов под командованием Уила Уилсона — тоже были вооружены.

Атлантическая волна, шипя на песке пенным гребнем, вынесла их на берег. Едва она начала отступать, гребцы выскочили и вытащили шлюпку на сухое место.

— Не упускайте людей из виду, Уил. Не позволяйте им уходить на поиски выпивки и женщин, — предупредил Хэл Уилсона. — Возможно, возвращаться придется в спешке.

Они вместе прошли по мягкому песку и, как только обнаружили тропу, направились к группе строений под крепостью. Кое-где в окнах горели огни, и, приблизившись, моряки услышали музыку, пение и пьяные крики.

— С нашего прошлого посещения мало что изменилось, — сказал Аболи.

— Да, дела тут по-прежнему процветают, — согласился Большой Дэниел и прошел в дверь первой таверны на краю поселка.

Свет был таким тусклым, а облако дыма таким густым, что прошло несколько секунд, прежде чем их глаза привыкли.

В помещении было множество темных фигур и остро пахло потом, табачным дымом и дрянной выпивкой. Шум оглушал, и, когда они остановились на пороге, в дверь, шатаясь, вышел матрос. Он споткнулся возле песчаной дюны, опустился на колени, и его громко и обильно вырвало. Он упал ничком в лужу собственной рвоты.

Троица вошла в комнату и пробилась через толпу в дальний угол, где отыскала столик на козлах и скамью, на которой спал пьяный. Большой Дэниел поднял его, как ребенка, и осторожно уложил на испачканный коровьим навозом пол, Аболи смел со стола пустые кружки и тарелки с объедками, а Хэл уселся на скамью спиной к стене, чтобы хорошо видеть всю тускло освещенную комнату и людей в ней.

В основном здесь гуляли шумные матросы, хотя было и несколько солдат из гарнизона крепости в голубых мундирах с белыми поясами.

Хэл вслушивался в их разговоры, но улавливал только проклятия, безудержное хвастовство и гогот.

— Голландцы, — презрительно сказал Аболи, садясь на скамью рядом с Хэлом. Некоторое время они слушали. Все трое, чтобы выжить, вынуждены были за время заключения изучить голландский язык.

За столом неподалеку сидела группа из пяти с виду бывалых моряков. Они казались не такими пьяными, как остальные, но говорили громко, чтобы расслышать друг друга в общем гуле. Хэл какое-то время слушал их разговор, но ничего интересного не услышал. Служанка-готтентотка принесла кружки с пенящимся пивом.