Муссон

Том одной рукой потер поврежденное горло, а другой вытащил из ножен собственный кинжал.

— Отличная речь, брат, — угрюмо сказал он. — Теперь посмотрим, сможешь ли ты сделать то, чем хвалился.

Он пошел на Гая, выставив правую ногу вперед, передвигаясь на кончиках пальцев, кинжал в его руке раскачивался, как голова кобры, глаза не отрывались от лица брата. Гай отступал.

Хэл быстро сделал шаг вперед и открыл рот, чтобы приказать им остановиться, но не успел произнести ни звука: Аболи взял его за локоть.

— Нет, Гандвейн! — Голос его звучал негромко, но настойчиво, и за криками женщин и воем матросов его слышал только Хэл. — Никогда не разнимай дерущихся псов. Этим только дашь одному преимущество.

— Во имя Господа, Аболи, они мои сыновья!

— Они больше не дети. Они мужчины. Обращайся с ними как с мужчинами.

Том прыгнул вперед, опустив кинжал, и сделал ложный выпад, целясь Гаю в живот. Гай отступил, едва не споткнувшись. Том обогнул его справа, и Гай попятился в сторону носа. Матросы расступались, давая им место, и Хэл понял, что делает Том: он, как собака овцу, гнал Гая на нос корабля.

Его лицо отражало холодное напряжение, но оставалось бесстрастным; сверкающими глазами смотрел он в лицо брату.

Хэл дрался со многими противниками и знал, что такой холодный угрожающий взгляд бывает только у самых опасных фехтовальщиков, когда они приняли решение убить. Он знал, что Том больше не видит перед собой брата: он видит врага, которого нужно уничтожить. Том стал убийцей, и Хэл испугался так, как редко боялся за себя. Не в его власти было остановить схватку. Он не мог позвать Тома — это все равно что звать нападающего леопарда.

У Тома из пореза на боку по-прежнему шла кровь.

Края распоротой рубашки завернулись, показалась белая кожа и на ней рана, этакий улыбающийся рот, из которого сочилась красная жидкость. Она текла на палубу, и в башмаках Тома хлюпало при каждом шаге. Но Том не чувствовал раны: он видел только того, кто ее нанес.

Гай отступил к самому борту. Левой рукой он ухватился за поручень у себя за спиной. Он понял, что загнан в тупик, и выражение дикого гнева в его глазах уступило место страху. Он быстро осмотрелся в поисках спасения.

Вдруг его пальцы коснулись пики — эти пики лежали на стойке под поручнем — и страх Гая растаял, как морской туман под лучами солнца. Яростная радость озарила его лицо, он выронил кинжал и выхватил пику из стойки.

Увидев перед собой тяжелое копье с зазубренным стальным острием, Том отступил на шаг. Гай улыбнулся. Его рот казался кровавым разрезом.

— Вот теперь посмотрим, — насмешливо сказал он, опустил острие копья и бросился вперед.

Том отскочил, и Гай, целясь длинным копьем, находясь вне досягаемости кинжала в правой руке Тома, пролетел мимо. Собрался и снова напал. Том бросил кинжал, кинулся в сторону, чтобы уйти от блестящего наконечника, прыгнул вперед, прежде чем Гай снова смог напасть, и перехватил древко.

Сцепившись, они взад и вперед передвигались по палубе, разделенные древком копья; толкали и тянули, теряли кровь, выкрикивали божбы и оскорбления.

Мало-помалу Том снова прижал Гая к борту. Они стояли лицом к лицу, грудью к груди, удерживая между собой древко пики.

Том медленно надавливал на древко, пока оно не оказалось под горлом у брата, а тогда нажал изо всех сил.

Гай изогнулся, перегнулся спиной через борт. Древко было под подбородком.

В его глазах снова плескался страх: он слышал, как под ним за бортом шумит вода; его ноги отрывались от палубы.

Он падал, а он не умеет плавать, вода приводит его в ужас.

Том расставил ноги, прочно упираясь ступнями в палубу, но под ним оказалась лужа его собственной крови. Он поскользнулся и тяжело упал. Гай освободился и, шатаясь, добрался до снастей фок-мачты; он глотал воздух, его рубашка промокла от пота. Ухватившись за свисающие снасти, чтобы не упасть, он оглянулся.

Том встал, пригнулся, поднял кинжал и, как нападающий леопард, устремился к Гаю.

— Остановите его! — в ужасе закричал Гай. — Пусть остановится!

Но крики зрителей оглушали, дикое возбуждение нарастало, они звучали все громче: с кинжалом в руке и безумием в глазах Том приближался.

Охваченный паникой, Гай повернулся и полез на мачту.

Том задержался, только чтобы взять кинжал в зубы, и последовал за ним.

Зрители на палубе закинули головы.

Никто никогда еще не видел Гая на мачте, и даже Хэла поразило то, как быстро он двигался. Том догонял его с трудом.

Гай добрался до рея и встал на него. Он посмотрел вниз, и у него закружилась голова.

Но тут он увидел под собой лицо Тома — он карабкался по фалам, быстро приближаясь. Гай видел безжалостно сжатый рот и кровь, залившую лицо и пропитавшую рубашку. Он в отчаянии посмотрел наверх, на мачту, но тут дух его дрогнул при виде того, как высоко ее вершина; к тому же Гай понимал, что с каждым футом подъема преимущество все больше будет переходить на сторону Тома. Оставался единственный выход, и Гай с трудом пополз по рею.

Он слышал, как движется за ним Том, и эти звуки подгоняли его.

Гай не мог смотреть на зеленую воду, ревущую далеко внизу. Он всхлипывал от ужаса, но продолжал ползти, пока не добрался до конца рея. Здесь он оглянулся.

Том был в шаге за ним. Гай — в западне и совершенно беспомощен. Том остановился и сел на раскачивающемся рее. Он вынул кинжал из зубов. Том был страшен: весь в крови, с лицом белым и напряженным от гнева, со сверкающим клинком в руке.

— Пожалуйста, Том, — взмолился Гай. — Я не хотел тебя ранить.

Он вскинул обе руки, защищая лицо, потерял неустойчивое равновесие на рее, отчаянно закачался, размахивая руками и отклоняясь все дальше, и наконец с диким криком упал; он летел, поворачиваясь в воздухе, рухнул в воду клубком рук и ног и исчез под поверхностью.

Том застыл; гнев, туманивший его мозг, рассеялся; он в ужасе смотрел на то, что натворил.

Гай бесследно исчез под зеленой поверхностью, в кильватерном следе корабля не показалась голова.

Он не умеет плавать! Эта мысль так ошеломила Тома, что он покачнулся. «Вот оно. Я убил родного брата». Его охватил библейский ужас перед подобным деянием. Он встал на рее, распрямился и посмотрел вниз, в воду.

И увидел поднявшегося на поверхность Гая; тот размахивал руками, его крики звучали слабо и жалобно, как крики чайки.

Том услышал, как внизу отец кричит рулевому:

— Корабль в дрейф! Спустить шлюпку! Человек за бортом!

Но прежде чем корабль успел ответить на поворот руля и повернуть нос по ветру, Том прыгнул, далеко оттолкнувшись от рея. Он изогнулся и вытянулся, высоко подняв руки над головой, выпрямив ноги. Без всплеска вошел в воду и погрузился так глубоко, что темная вода сомкнулась и сдавила ему грудь.

Потом он повернулся и ринулся к поверхности. Выскочил, поднявшись в воде по пояс и шумно дыша. Корабль уже прошел мимо и поворачивал носом по ветру.

Том оглянулся на корабельный след и ничего не увидел, но все же быстро поплыл, выбрасывая руки, бороздя воду, которая вспенивалась позади. Соленая вода почти не жгла рану. Он примерно представил себе, где в последний раз видел Гая, остановился и заколотил по воде, с трудом дыша, озираясь. Ни следа брата.

«О Боже, если он утонет, я никогда…»

Он не закончил мысль, набрал полную грудь воздуха, изогнулся так, что голова нацелилась на глубину, взмахнул в воздухе ногами и исчез под поверхностью.

Широко раскрытыми глазами он видел только зелень, прорезанную лучами солнца, и плыл на глубину, пока не почувствовал, что ему разрывает грудь. Надо было вернуться, чтобы глотнуть воздуха.

Тут он что-то увидел под собой: бело-синее пятно, рубашку и куртку Гая; они поворачивались, как безжизненный клочок плавучих остатков крушения.

Несмотря на боль в легких, Том продолжал погружаться, пока не коснулся плеча брата. Схватил его за воротник куртки и потянул наверх. Хотя он отталкивался изо всех сил, тяжелое тело замедляло подъем. Секунды тянулись с бесконечной болью.