Маша Орлова. Тетралогия

Маша ни капли не смутилась.

– Хорошо, – она качнулась на табуретке и теперь сидела, почти навалившись грудью на край стола. – А кто такой Ано, вы знаете?

Загрохотала тарелка – Гала обернулась на них, бледно‑жёлтая от прыгающих свечных огоньков, она переводила взгляд с Судьи на Машу, и, как рыба, открывала рот, но ничего не могла произнести.

– Ано, – повторила Маша, переведя взгляд на замершую Судью. – И только не говорите, что это не моё дело.

– Вообще‑то и правда не твоё, – медленно шевеля челюстью, словно проверяя её на дееспособность, проговорила та. – Понятия не имею, как ты об этом разнюхала, но лучше бы ты занималась работой.

– Разнюхала, – хохотнула Маша, с шумом отодвигая стул. Она поднялась и прошла к дверному проёму, ведущему в небольшой переход между прихожей и остальными комнатами дома. – Я всё‑таки следователь. И занимаюсь я непосредственно тем, что вы мне поручили. Итак.

Она поковыряла ногтем пятнышко на дверном косяке и немного нервно обернулась назад. Там по крашеной стене плясали тени всех четверых. Огоньки свечей легли, но тут же поднялись, и всё успокоилось.

– Вы ешьте, ешьте, – кивнула она обернувшейся Судье. – Это очень хорошо, что вы едите.

Та бросила ложку на стол.

– В чём дело, я спрашиваю? – Тон её стал угрожающим.

– Это я должна спрашивать, в чём дело. – Маша, отступив в тень, привычно пощипала себя за подбородок. – Вчера я даже не знала, что делать. Разве что считалочкой вас считать. Кто последний останется, тот и убийца.

Сабрина медленно отодвинула штору. В прежней темноте, повисшей над посёлком, появился сизый туман. Раньше на фоне тёмно‑серого неба она могла разглядеть силуэты соседских домов, теперь вряд ли бы увидела хоть что‑то на расстоянии вытянутой руки.

Сабрина отвернулась от окна и вдруг заметила, какой взгляд у Маши. Не удивительно, что Судья растянула губы в такой улыбке. От такого взгляда Сабрина и сама бы растянула. Гала подняла ложку и снова уронила – пальцы разжались.

Маша помолчала, оперевшись локтем на дверной косяк.

– Вчера. Но сегодня я кое‑что поняла. Вы же были на войне, да? Неприятное время, люди обычно не любят вспоминать о таком. А маги, маги ещё больше вспоминать не любят.

Гала смотрела на неё умоляюще, прижимала пальцы к губам, как будто хотела сказать: замолчи, прекрати, уходи отсюда. Но сама молчала. Маша смотрела себе под ноги. Переступила – крашеный пол скрипнул.

– Вы же маг, – просто сказала Маша.

Сабрина оглядела Судью, как будто видела её в первый раз. В ней ничего не изменилось: старая кофта, растянутые рукава, залатанные штаны с начёсом. Почти седые волосы, обрезанные грубо, словно в одну минуту, перед зеркалом. Или даже без зеркала.

– С чего ты это взяла? – криво усмехнулась Судья. Ухмылка страшно сползла в сторону, словно и правда была пластиковой.

– Этот Ано. – Маша постучала кончиком пальца по губам, ни на кого не глядя. – Я всё думала, куда же во всей этой истории девать его. А потом я поняла, кто отец ваших детей.

С грохотом упала на пол табуретка – Судья встала. Во всей её фигуре, в позе медведя, готового к нападению, в сцепленных судорожно кулаках Сабрине почудилась такая угроза, что она схватилась за меч. Это вышло само собой.

Словно ничего не замечая, Маша потрясла в воздухе указательным пальцем – ни дать, ни взять, профессор, на занятии которого студенты слишком уж расшумелись. На Судью ей приходилось смотреть снизу вверх.

– М‑да. Он похоронен на кладбище. Под вашей человеческой фамилией. Со своим именем. С именем мага.

Она подняла глаза: Судья стояла на прежнем месте, сжимая и разжимая кулаки. Маша смущённо улыбнулась.

– Я видела. Странно, но мне помог второй костёр Комиссара. Я видела могилу Ано.

Судья тихо разжала кулаки. Её напряжённые плечи поникли.

– Вы сильная, – сказала Маша без иронии.

Сабрина медленно опустила меч на стол. Ни один свечной огонёк не дрогнул, только горячий воск стекал на жестяные подставки. Там уже было очень много воска, тёплого и остывшего. Тихо плакала Гала, вытирая щёки передником. Разложенная по порциям, но так и не выставленная на стол картошка остывала.

– Я расскажу всё или вы? – спокойно произнесла Маша, проходя обратно, на своё место и потирая уставшие ноги.

Судья покачала головой.

– Давайте вместе, – как капризному ребёнку, предложила Маша. – Я начну, пожалуй. Очень давно, ещё до моего рождения, шла война между людьми и магами, она вышла небольшой по географическим меркам, но очень уж кровопролитной. Вы родились и выросли в этой деревне, вы ни о чём ещё не знали, когда добровольцем – ведь так? – пошли сражаться. А потом каким‑то чудом или по его собственному умыслу вы встретили его – Ано.

Магическое имя оказалось таким тяжёлым и горьким, что захотелось проглотить горячую картофелину, лишь бы растворился этот привкус. Маша покусала губы.

– Он предлагал вам дезертировать вместе?

– Я отказалась, – сухо отозвалась Судья, глядя в почти пустую тарелку, пятнистую от засохшей гречи. – Сразу.

Тяжёлый вздох содрогнулся в её груди. Сабрина теребила шелковистую кисточку на шторе, глядя в пол. Поднимать взгляд тоже почему‑то не хотелось. Рядом пошевелилась, поджимая одну ногу под себя, Маша.

– Хорошо, – медленно произнесла она, и, подобрав слова, выразительно рассказала: – Разумеется, он увидел в вас магию и сказал об этом. Вы не сразу поверили, что родители ваши совсем не те люди, которых вы привыкли считать родителями. Но потом поверили.

Громко тикали часы в соседней комнате. Стало слышно даже, как ветер бьётся в тонкие стёкла. С шорохом листьев, писком летучих мышей и запахом болота. А может быть, это лишь казалось.

– Что же на самом деле произошло с Комиссаром, я могу только предполагать. Он был другим. И звали его по‑другому. Должно быть, он сделал что‑то ужасное, предал, например. Он притворился мёртвым, чтобы спастись. Выходит, он очень боялся, раз загнал себя в эту дыру на пожизненный срок.

Одна свеча почти полностью оплыла, огонёк задёргался в предсмертных судорогах и погас. Маша неотрывно смотрела на горку оплавленного воска. Наверное, тёплого ещё.

– Комиссар предпочёл, чтобы его считали умершим, а потом явился в деревню в облике такого сумасшедшего. Никто его не прогнал, конечно. До него никому дела не было.

Она постучала кончиками коротких ногтей по столу, покрытому бледной клеёнкой. Судья смотрела в ту же точку – на погасший огонёк, и от неяркого света её кожа казалась серее тумана, что поднимался за окном.

– Я не знаю, что он сделал, – произнесла она отрывисто. Прядь волос, заправленная за ухо, упала её на лоб, но Судья даже не шевельнулась, чтобы стряхнуть её. Даже не поморщилась.

– На счёт Алины всё совсем просто. Она сбежала от родителей, натворила что‑нибудь, наверное.

Молчание саваном темноты крыло свечи. Задрожал и погас ещё один огонёк. Попросить бы Галу найти ещё пару восковых палочек, но нет. Нет.

– Ано погиб. Комиссар спрятался. Алина натворила дел. Всё, что вы разузнали? – сквозь сжатые зубы процедила Судья.

– Ещё не всё, – покачала головой Маша.

Теперь между ними горели всего две свечи, и невидимая преграда как будто рушилась, вот только кому от этого было хуже – ещё неясно. Сабрина провела пальцем по лезвию меча. Само собой вышло. Но так – спокойнее. Теперь Маша была рядом с ней, значит, защитить её будет проще.

– Но теперь вы же не будете отрицать, что сами устроили тут эпидемию? – уже вполголоса произнесла Маша и спрятала пальцы в безразмерные рукава свитера – только кончики ногтей показывались.

Судья подняла голову. Приоткрытые губы были полны словами, но она так ничего и не произнесла. Маша попробовала повторить её искусственную улыбку – вышло так себе.

– Конечно, вы считали, что я обвиню во всём Алину. Ведьма же, и взялась непонятно откуда, и ещё внучка знахарки, а никому не помогает. За эти убийства ей светил немаленький такой срок. Конечно, вы знали, что ничего я не докажу, потому что доказательств нет. И вы ей всё‑таки отомстите за гибель сыновей. Вот только Алина тут совершенно не причём. И не стала бы Алина пакостить у меня под носом, не соорудив пару‑другую улик против вас. Месть местью, но вам убитых людей‑то не жалко?