Страница 293 из 301
Следующим, кто очень бурно и импульсивно возмутился деспотичному диктату ангелов‑патриархов, стал Роже. Вскочив на ноги и быстро превратив свой идиотский, суконный мундир в обычный костюм, этот рыцарь‑тамплиер подбежал к моему трону, повернулся к своим друзьям и сказал громким, возмущенным голосом:
‑ Если кто‑нибудь это еще помнит, то я уже принес однажды Михалычу клятву и ничто не заставит меня нарушить её! К тому же, друзья мои, где это сказано, что я должен присягать своему другу дважды? Так что ваши ангелы‑патриархи могут забыть о том, что я дал им сдуру какое‑то слово. Если Михалычу действительно претит сама мысль о том, что мы будем клясться ему в верности стоя на коленях, да еще в этих дурацких балахонах, то лично я предпочитаю послушаться его и дождаться того момента, когда он сам потребует от меня принести ему клятву верности или решит, что настало время просто распить со мной бутылку доброго вина вместо этого.
В ответ на эти слова, сказанные моим другом, я встал и, обойдя кушетку Сцинии, крепко пожал ему руку. Гелиора, задрапировавшись в легкое, полупрозрачное сари уже взобралась с ногами на кресло в первом ряду. Роже, продефилировав перед своими друзьями, демонстративно занял соседнее кресло и тут же стал, улыбаясь и жеманничая, перемигиваться с ней. Остальные же мои спутники по прежнему стояли на коленях и их лица были крайне строгими и скорбными. Даже подлинные дочери Маниту, в которых, как ни в ком другом, преобладал рассудок и здравый смысл, и те впали в этот маразм. Хотя пауза затягивалась до неприличия, так как от меня явно ждали разрешения на зачтение текста клятвы, я решил молчать до последнего. Тишину нарушила Гелиора, которая прикрикнула на своих упрямых домочадцев:
‑ Галла, Фламарион, немедленно идите ко мне! Поверьте мне на слово, Ольгерд сегодня не намерен шутить и ваши клятвы ему совершенно не нужны. Он не хочет, чтобы ему клялись подобным образом, а если вы будете упрямиться, то оба окажетесь внизу, но тогда учтите, мои дорогие, я обязательно покину вас и стану подругой Ольгерда!
Фламариона такая перспектива совершенно не устраивала, но еще меньше его устраивало то, что нарушив слово, данное патриархам, он окажется вне своего племени. Поэтому он обратился ко мне с мольбой, впервые назвав меня по отчеству:
‑ Михалыч, для меня нет чести большей, чем иметь такого друга как ты! Но поверь мне, наши патриархи совершенно правы, до тех пор, пока в Парадиз Ланде есть бессмертные существа обладающие знанием высшей магии, ни один из небожителей не будет уверен в том, что кто‑то из нас не захочет свергнуть тебя с престола и узурпировать власть. Это вовсе не вопрос нашего упрямства и скудоумия, такова сложившаяся ситуация! Гелиора не давала слова мастеру Уриэлю‑старшему, она только сказала, что даст тебе свою собственную клятву, но мы то дали это слово не только добровольно, но и осознанно. Мы не можем вызывать подозрений у простых обитателей Парадиз Ланда. Создатель Яхве был велик не только потому, что он гений, но еще и потому, что никто не мог сравняться с ним в могуществе кроме тебя. Ты не восстал против старины Яххи, но нет гарантии, что завтра я, не будучи связан клятвой, не восстану против тебя и не нанесу тебе предательский удар в спину, поэтому я и хочу принести её в этом рубище, пребывая в полном смирении перед тобой.
Именно этого я и боялся более всего. Слуги и рабы по определению не могут стать Создателями. Это прерогатива личностей свободных и независимых, гордых и самостоятельных, тех, кто никогда не был ни рабом, ни униженным. Про это нигде не было написано, но это было так очевидно, что, на мой взгляд, даже не нуждалось в каких‑либо дополнительных объяснениях. Яхве не требовал от темных ангелов рабской клятвы верности. Он просто взял с них слово, что они будут молча ждать Избавителя и не дрыгаться.
Фламарион оказал мне очень большую услугу тем, что он поднял вопрос о клятве и тем более такой конкретной. Теперь меня уже ничто не сдерживало и я мог объяснить своим спутникам, что произойдет в том случае, если эта клятва будет произнесена. Прежде всего я лишу Господа Бога целой когорты Создателей. Если же я не приму этой клятвы, то тем самым действительно нарушу покой и гармонию в Парадиз Ланде, что тоже было не сахар. Нужно было что‑то срочно предпринимать и прежде всего объяснить этим тугодумам, к чему приведет их клятва. Прикинув кое‑что к носу и увидев, что из этого получается неплохая бородавка, я сказал:
‑ Так ребята, нам всем нужно серьезно подумать, как нам всем выбираться из этого дерьма! Ваша клятва откладывается на пару часов, ‑ это раз! Принять её я не могу, так как этому старому кретину, доблестному папаше нашего друга Ури, видимо, совершенно не ведом тот факт, что тогда всем вам будет навсегда закрыта дорога в Создатели, а это, после того как вы все приняли Божью Благодать в виде моих оберегов, да вдобавок ко всему еще и Яххи причастил вас своими кексами, продуктом все той же Божьей Благодати, может повлечь за собой самые неприятные последствия как для Парадиз Ланда, так и для Зазеркалья, ‑ это два! Вы все, тем не менее, должны будете принять на себя все обязательства по отношению ко мне, чтобы не ломать картины, но, само собой разумеется, без какой‑либо вонючей, рабской клятвы, ‑ это три! А теперь дайте мне текст вашей долбанной клятвы и позвольте малость поработать мозгами, а еще снимите с себя эти ваши гнусные гнидники и сядьте в кресла, как нормальные люди. Все равно из этого зала никто не выйдет, пока все не решится к всеобщему согласию.
Фламарион, пораженный моими словами о запрете на профессиональную деятельность больше других, который чуть было не коснулся его, вскочил на ноги первым и сгоряча, просто разорвал на себе суконные одежды в клочья. При этом наш тихий и всегда спокойный ангел взревел как раненый лев:
‑ Ури, друг мой, прости, но я этого идиота, твоего папашу, превращу в осла! До меня только сейчас дошло то, как он подставил Ольгерда со своими дурацкими требованиями.
Асмодей, поднимаясь на ноги, строго спросил Узиила:
‑ Узи, это что, заговор? Тут же на лицо прямое вредительство и саботаж! Ты хоть понимаешь теперь, что на всех, кто носит в себе обереги Создателя Ольгерда и получил причастие от Создателя Яхве, снизошла Божья Благодать и нам самим Господом Богом отныне суждено стать Создателями? Если этого не произойдет, то на кого по твоему падет гнев Господень? Да на всех нас без исключения! Господи, и как только этого старого ишака сподобило на такую глупость? А я, старый кретин, куда я‑то смотрел?
На Узиила было больно смотреть. По его лицу градом катил пот, а губы дрожали. Чтобы хоть как‑то привести архангела в чувство, я спросил у него:
‑ Мастер Узиил, ты дашь мне наконец текст этой треклятой клятвы? Или мне что, на колени встать перед тобой?
Узиил стал судорожно выворачивать все свои карманы и, наконец, подал мне, сложенный в четверо, лист пергамента, протертый на сгибах чуть ли не до дыр. Уже из одного этого я понял, что клятва была отнюдь не шутейной, так как была написана очень давно, да и все эти клоунские наряды, от которых мои друзья стали поспешно избавляться, тоже что‑то, да означали. На пергаменте же было написано крупными, красиво отрисованными буквами на латыни:
Перед Всевидящим Оком Господа Бога, смиренно склонив голову, я клянусь Защитнику Мироздания, что ни единой мыслью, ни единым словом, ни единым жестом и ни единым делом своим я не восстану против его воли. До скончания дней своих я буду его преданным слугой и безмолвным рабом всех его повелений. Клятва моя будет так же крепка, как крепка священная гора Обитель Бога, подпирающая небесный свод и будет нерушима до тех пор, пока стоит эта твердыня Парадиз Ланда. Если же я нарушу свою клятву, то будут навеки прокляты все мои потомки вплоть до двадцатого колена и да постигнет меня смерть от карающей десницы Господней, а душа будет обречена на вечное скитание вне Дома Господня. Аминь.
Господи, какая радость что текст этой дурацкой клятвы писал какой‑то болван, совершенно не знакомый с истинным положением вещей! Это значительно упрощало мою задачу и позволяло решить все малой кровью. Расхохотавшись во весь голос, я хлопнул Узиила по плечу и сказал: