Особый штаб «Россия»

Политика «двойных стандартов», продемонстрированная представителями из лихтенштейнского правительства, весьма возмутила Смысловского. Особенно его поразила настойчивость, с которой Фроммельт убеждал его перейти в оккупационную зону французов. Но Борис Алексеевич не соглашался. Смысловский, как отмечает Петер Гайгер, вынашивал идею покушения на Фроммельта, который, как думал генерал, намеревался выдать его командованию 1-й французской армии[633].

Чиновники из правительства продолжали гнуть свою линию. И скоро было принято решение пригласить в Вадуц находящуюся в Швейцарии советскую комиссию по репатриации, чтобы совместно с ней снять все накопившиеся вопросы. 14 августа 1945 г. в Лихтенштейн приехала советская группа по репатриации из Берна в составе подполковника Н. В. Новикова, подполковника Каминского, майора Смиренина и переводчика П. Астахова. Их сопровождал представитель и переводчик Федерального политического департамента Раймонд Пробст. В ходе диалога между советскими офицерами и Алоизом Фогтом сотрудники репатриационной группы проинформировали председателя правительства о готовности начать репатриацию советских граждан. К таковым относились те, кто на 22 июня 1941 г. находился на территории СССР, включая районы Западной Украины, Западной Белоруссии, а также Прибалтики. По словам Н. В. Новикова, Советский Союз рассматривал военнопленных, которые были привлечены Германией к военной службе, как невиновных и обещал им предоставить «полную амнистию». Те же, кто вызывал недоверие и не желал возвращаться, должны были быть репатриированы, в том числе и с помощью силы, если возникнет в том необходимость[634].

Князь Лихтенштейна Франц-Иосиф II с невестой графиней Джиной фон Вильчек

16 августа в городской ратуше Вадуца, куда заранее собрали всех оставшихся солдат и офицеров 1-й РНА, состоялась первая встреча с советской репатриационной комиссией. Смысловский принципиально отказался говорить по-русски с сотрудниками репатриационной группы, поэтому обязанности переводчика исполнял уполномоченный князем русский эмигрант барон Эдуард фон Фальц-Фейн. Контакт с комиссией более-менее поддерживал второй комендант лагеря в Руггелле подполковник К. Е. Истомин, но его роль была незначительной, скорее чисто внешней, чтобы соблюсти протокол[635].

Представители советской репатриационной комиссии беседуют с К. Истоминым. Август, 1945 г.

Советские офицеры обратились к интернированным с речью. Они убеждали их, что в СССР им будем предоставлена полная амнистия, никаких уголовных дел на них заводить не станут, в том числе и на тех, кто воевал против Советского Союза в вермахте, исключая, однако, лиц, участвовавших в военных преступлениях. После этой речи, пишет Петер Гайгер, еще 80 человек заявили о своем возвращении[636].

По воспоминаниям переводчика П. Астахова, интернированные встретили советских военных холодно, репликами типа: «Кончайте агитировать, господа!», «Добровольцев ищите в другом месте». А один из рядовых чинов прямо заявил: «Знайте, мы служили в Красной армии, мы любим свою Родину — Россию, свой народ и оставленных там близких. Но знайте и то, что до тех пор, пока в Советском Союзе будет существовать Сталин и клика его приспешников, наш возврат на Родину не состоится». Были и другие взгляды. Военнослужащий Петр Анкудинов высказался за возращение домой. «Пусть нам будет трудно, — сказал он, — нас ожидает разоренная страна, но мы ее граждане, мы вернемся на родную землю, где все близко и дорого. Так думаю не только я»[637].

Вспоминая через много лет этот эпизод, Смысловский в разговоре с историком Н. Д. Толстым попытался ответить на вопрос, какие причины побудили многих солдат его армии вернуться в СССР. На некоторых, говорил он, оказало почти гипнотическое действие «появление тех, от кого еще недавно они полностью зависели, другие боялись, что их в любом случае вышлют силой [к тому времени в Лихтенштейне уже стало известно о трагических событиях, произошедших с русскими добровольцами в Лиенце и Кемптене. — Примеч. авт.], третьи поверили в обещание амнистии, а четвертые просто изнывали от ностальгии»[638]. Следует привести мнение и с другой стороны. Ветераны КГБ СССР, боровшиеся в 1941–1943 гг. с разведчиками и диверсантами фон Регенау, отмечали, что часть «смысловцев» попросилась в Советский Союз, «ибо как человек не в силах уйти от самого себя, так он и не в силах уйти от своей Родины, если он еще человек»[639].

Конечно же, среди подчиненных Бориса Алексеевича были те, кто хотел возвратиться на Родину. Но далеко не все из них руководствовались этим желанием, ведь были и те, кто хотел попасть в страну для ведения разведывательной деятельности. Видимо, поэтому, по одной из версий, добровольцы (Симон-Томин называл таких военнослужащих в дневнике «добровольцами смерти»; среди них был и он сам[640]), отправившиеся в советскую оккупационную зону в Австрии, в 1946 г. были вывезены на территорию Венгрии и там расстреляны[641].

Митинг репатриантов

Между тем, ситуация в Лихтенштейне подходила к критической точке. 18 августа на заседании ландтага (парламента княжества) рассматривался «русский вопрос». Алоиз Фогт заявил о необходимости как можно скорее выдворить всех русских из страны. Парламентарии такую постановку вопроса поддержали, и никто за солдат Смысловского не вступился. 21 августа 69 добровольцев вместе с советской репатриационной комиссией покинули пределы Лихтенштейна. 25 августа состоялся еще один, «последний разговор» с военнослужащими в городской ратуше Вадуца, после чего еще 50 человек согласились вернуться в СССР. 28 августа подполковник Н. В. Новиков, снова приехавший в Вадуц, в грубой форме потребовал, чтобы 80 советских граждан, которые отказались вернуться (в их число не входили эмигранты), были возвращены в принудительном порядке. Ландтаг Лихтенштейна выразил готовность прибегнуть к самым жестким действиям, чтобы снять и этот вопрос. В результате 29 августа княжество покинуло еще 24 человека[642].

30 августа правительство Лихтенштейна попыталось окончательно разрешить проблему с интернированными. В одном из спортивных залов Вадуца, куда пригласили всех оставшихся чинов 1-й РНА, должна была состояться самая последняя встреча. При этом солдат и офицеров предупредили, что те, кто откажется прийти добровольно, будут доставлены полицией. Однако Смысловскому и его людям удалось привлечь внимание местной общественности к своему положению, и в стране стало нарастать недовольство возможностью насильственной репатриации[643].

На следующий день председатель правительства Алоиз Фогт срочно выехал в Берн для переговоров с советскими представителями и швейцарскими чиновниками. Советская сторона настойчиво требовала, чтобы Швейцария оказала Лихтенштейну самое настоящее «вооруженное содействие» и помогла репатриировать советских граждан. Со стороны швейцарских представителей последовал отказ, но было дано обещание взять на себя транспортировку транзитом тех, кто добровольно согласится вернуться, но не тех, кого полиция Лихтенштейна передаст путем принуждения. Таким образом, образовалась юридическая «лазейка», оставлявшая армии Смысловского шанс на спасение[644].

633

Ibid. S. 207. Эпизод с подготовкой покушения на доктора Антона Фроммельта лишний раз только подтверждает, что Смысловский ни до перехода в Лихтенштейн, ни во время пребывания в княжестве не собирался сдаваться французам.

634

Ibid. S. 91–93.

635

Ibid. S. 37; Дробязко С. И. Эпопея генерала Смысловского… С. 130.

636

Ibid. S. 37.

637

Личный архив И. В. Грибкова.

638

Толстой Н. Д. Жертвы Ялты… С. 451.

639

Богданов A. A., Власов Г. Г., Иванов Б. И., Левин Б. Д., Павлов Н. С. В поединке с абвером. Документальный очерк о чекистах Ленинградского фронта. 1941–1945. М., 1968. С. 291.

640

Geiger P., Schlapp M. Russen in Liechtenstein… S. 345.

641

Дробязко С. И. Эпопея генерала Смысловского… С. 131.

642

Geiger Р., Schlapp M. Russen in Liechtenstein… S. 37–38.

643

Geiger P., Schlapp M. Russen in Liechtenstein… S. 38.

644

Ibid.