Особый штаб «Россия»

Более того, костяк офицерского состава 1-й РНА составляли бывшие сотрудники Зондерштаба «Р», давно работавшие со Смысловским. Здесь можно вспомнить таких специалистов, как Борис Золотун, Алексей Хоментовский, Рихард Бенц, Сергей Каширин, Георгий Неронов и др. Опыт их подготовки был высокий, и они им делились с рядовыми и унтер-офицерами, проходившими интенсивные разведывательные курсы.

Говоря о личном составе частей Бориса Алексеевича, обратим внимание на то, что основу его армии составили те военнослужащие, которые еще до создания 1-й PHА обучались в Вайгельсдорфе и Эшенбахе. С августа 1944 г. по январь 1945 г. через одну Вайгельсдорфскую разведывательную школу прошло от 1,5 до 2,5 тыс. человек. И это не считая разведывательных подразделений и диверсионных групп, обучавшихся по отдельной программе или уже действовавших на Восточном фронте.

Еще в Вайгельсдорфе Смысловский приступил к подготовке кадров для ведения повстанческих действий на территории Восточной Европы и СССР. В Эшенбахе эта работа продолжилась. Для ведения партизанской войны, как и положено в таких случаях, отбирались люди, имевшие боевой опыт и ходившие за линию фронта. В апреле 1945 г., когда проходило формирование 1-й РНА, у Смысловского, безусловно, имелись подготовленные боевые кадры, в противном случае запланированный отход в Лихтенштейн не имел бы шансов на успех.

Откровенно лживыми являются заявления Ряснянского о том, что в течение второй половины апреля Смысловский дважды хотел избавиться от подчиненных. В первый раз, когда он якобы сообщил о желании германского командования отправить строевой состав в чешские горы для партизанских действий, а второй — когда он якобы пытался убедить офицеров в необходимости сдаться французским войскам в Западной Баварии. Обе «инициативы» якобы отвергли офицеры штаба ввиду их несуразности[556].

Во-первых, возмущение Ряснянского по поводу желания германского командования направить части 1-й PHА в чешские горы для ведения партизанских действий может только удивлять. Возникает ощущение, что Сергей Николаевич так и не понял, где он оказался. Ведь это была не служба в пограничной страже в Королевстве СХС, не работа в должности преподавателя военных наук в Николаевском кавалерийском училище в Белой Церкви, а служба в должности начальника штаба 1-й восточной группы фронтовой разведки особого назначения Генерального штаба ОКХ, часть личного состава которой как раз готовили для повстанческих действий. Сам Ряснянский носил псевдоним «Репнин» и обязан был выполнять указания, поступавшие от органов немецкой разведки и своего командира[557].

Во-вторых, Смысловский совершенно не собирался сдаваться в плен. Как пишет Фогельзанг, «Хольмстон не хотел капитулировать перед американцами или французами так как была слишком велика вероятность, что его сдадут Красной армии»[558].

Помимо этого, Борис Алексеевич, державший при себе двух польских и одного английского офицеров, продумывал варианты, как их лучше использовать, чтобы найти для своей армии убежище. Смысловский планировал отправить их вместе с Блюмером в Швейцарию для установления контакта с англичанами. Но в Меммингене он отказался от этого плана, так как возникли трудности с переходом границы. К тому же, как вспоминал Генрих Блюмер, если бы не удалось проскочить в Лихтенштейн, три иностранных офицера могли бы выступить посредниками в переговорах с американцами или французами[559].

Словом, Борис Алексеевич о плене даже не помышлял. В отличие от Власова, он знал о договоренности союзников выдавать русских коллаборационистов советской стороне.

Генерал Б. А. Смысловский в Лихтенштейне. 1945 г.

И, в-третьих, нелепыми выглядят заявления Ряснянского о том, что офицеры штаба могли отвергать какие-либо инициативы Смысловского, считать их несуразными. Исходя из этой абсурдной логики, следует, что именно штаб во главе с Ряснянским принял решение идти в Лихтенштейн. Однако это было не так.

Борис Алексеевич прочно держал власть в своих руках и никому не давал спуску, о чем свидетельствует такой факт. Во время марша в некоторых подразделениях 1-й РНА появились тенденции к разложению. Крайне изнурительные переходы, постоянные удары авиации по колоннам негативно отражались на моральном состоянии военнослужащих. Наряду с этим, в самые трудные дни марша, за несколько дней до подхода к нейтральной границе Швейцарии обострились отношения между офицерами-эмигрантами и группой, состоявшей из бывших советских офицеров и солдат. Эмигранты стали подозревать, что в частях действуют «коммунистические шпионы и комиссары». Вскоре поступили сведения о дезертирстве восьми человек, еще 20 готовились к побегу, но сбежать так и не сумели. Борис Алексеевич приказал штабу исключить этих людей из списков части и расстрелять. Еще два человека было расстреляно в Оберштауфене. Приговор привели в исполнение перед строем. Эти карательные меры достигли цели: больше желающих нарушать порядок и дисциплину не было[560].

Надо сказать, что в последние месяцы войны, когда в германской армии все чаще отмечались случаи деморализации и дезертирства, расстрелы стали частым явлением. Подразделения полевой жандармерии и отряды СС беспощадно вешали на деревьях солдат и офицеров, покинувших свои части[561]. Смертные приговоры, отмечает историк П. Гайгер, выносились и в войсках КОНР, где также боролись с «советскими шпионами» и «разложенцами», которых становилось все больше[562]. Немецкий исследователь Роланд Кальтенэггер, в частности, приводит факт деморализации военнослужащих частей 1-й дивизии ВС КОНР генерал-майора C. K. Буняченко. «В подразделениях дивизии, — пишет он, — отмечался упадок сил и недостаток дисциплины. Солдаты грабили население, уходя к баварско-чешской границе. Части их удалось даже просочиться в Баварию»[563].

Собственно говоря, на этом фоне эксцессы, произошедшие в 1-й РНА, выглядят обычным явлением, с той лишь существенной разницей, что Смысловскому удалось железной рукой восстановить порядок и двигаться дальше.

А вот о том, как себя проявил полковник Ряснянский во время марша, знают немногие. Борис Алексеевич, доверив ему командование частями своей армии (о чем он, кстати, пишет прямо: «Выполняя мои директивы, мой начальник штаба, ген. штаба полковник Ряснянский, повел кадры Первой Русской Национальной Армии в направлении Меммингена»[564]), надеялся, что пока он будет решать последние вопросы в ОКХ, Сергей Николаевич выведет людей в назначенный район и будет строго и точно выполнять все поступающие приказы. Но на деле все вышло иначе. В дневнике лейтенанта Г. Симона-Томина, шедшего на соединение с 1-й РНА, встречаем запись от 19 апреля 1945 г.:

«…Штаб сматывается и уезжает, а с нами как-то потом разыгрывается "Венская" история. Наконец, обещают сегодня автомобиль в 1 ч. дня, но этому ни я, ни другие не верят.

А вот как уедет начальник штаба, то пропадет и последняя надежда на чью-либо помощь, и тогда опять надо будет действовать только по собственной инициативе.

…5 ч. вечера. Штаб уезжает маленьким грузовиком. О нас не думают, спасая свою шкуру. Теперь ясно, что о нашей шкуре нам надо самим заботиться»[565].

Может быть, полковник Ряснянский потом прислал автомобиль, чтобы подобрать группу Г. Симона-Томина? Находим в дневнике запись от 21 апреля 1945 г.:

556

См.: Александров K. M. Армия генерала Власова… С. 320.

557

Geiger P., Schlapp M. Russen in Liechtenstein… S. 59.

558

Vogelsang H. von. Nach Liechtenstein — in die Freiheit… S. 17.

559

Geiger P., Schlapp M. Russen in Liechtenstein… S. 76.

560

Geiger P., Schlapp M. Russen in Liechtenstein… S. 64.

561

Бивор Э. Падение Берлина… С. 165, 320.

562

Geiger Р., Schlapp M. Russen in Liechtenstein… S. 64.

563

Кальтенэггер Р. Фердинанд Шернер. Генерал-фельдмаршал последнего часа. М., 2007. С. 304.

564

Хольмстон-Смысловский Б. А. Избранные статьи и речи… С. 32.

565

Geiger P., Schlapp M. Russen in Liechtenstein… S. 337.