Город Цветов

Сандро ждал в монастыре Святой Марии из виноградника. Он чувствовал себя одиноким, слоняясь вокруг Малого монастыря и наблюдая за монахами, которые пололи сад.

— Сегодня нет работы? — спросил Сульен.

Сандро пожал плечами:

— Ничего нового.

— Может быть, ты сделаешь кое-что для меня? — предложил ему Сульен. — Мы с братом Тино собираемся готовить ликер.

У Сандро заблестели глаза. Он пойдет в лабораторию, которая всегда его восхищала, и Угорь его за это не отругает.

Энрико попросил его узнать все, что он сможет, о монахе-аптекаре. Но Сандро решил не рассказывать хозяину ни о чем из того, что узнает.

Работа Сульена над списком рецептов продвигалась медленно. Он изготовлял новую партию ликера «Vignales», который был гордостью монастыря и рецепт которого сохранялся в тайне от всех, кроме других монахов. И Сандро, и Скай были польщены, что им доверили хотя бы часть тайны.

— Откуда вы знаете, как его делать, если у вас еще нет рецепта — спросил Скай.

— Способ приготовления ликера передается от одного монаха к другому, — объяснил Сульен. — Я готовил его под руководством старого брата Антонино, моего предшественника. Несколько раз. Но рецепт никогда раньше не записывали.

Потребовались часы, чтобы наполнить нечто вроде котелка сахаром, алкоголем, добытым из забродившего винограда, и различными травами и специями, которые хранились в ярких керамических банках. Выполняя просьбы брата Сульена, мальчики подавали ему эти банки, Скай вскоре понял, что Сандро не умеет читать, и Сульен старался давать ему распоряжения, которые тот мог бы понять: «Принеси мне, пожалуйста, голубую банку в левом конце нижней полки». Или «Семена аниса в высокой зеленой банке с розовой крышкой» и так далее. Скаю он просто говорил «Мне нужна корица» или «Дай мне корень имбиря».

Стопка пергаментов с рецептами духов, лосьонов, эликсиров, настоек и лечебных отваров медленно росла, но «Vignales» был важным дополнением. Три человека работали без перерыва несколько часов, пока над котелком не начал подниматься пар от мутной клейкой синей жидкости; ее запах немного напомнил Скаю запах микстуры от кашля. Тем не менее, Сульен уверял обоих мальчиков, что это дорогой напиток, который ценится очень высоко, а они, конечно, могли подтвердить, что его пары издают сильный запах. Сандро, который не ел целый день, начал шататься от голода.

— Достаточно, — сказал Сульен. — Теперь мы должны его оставить, чтобы он охладился, а завтра его можно будет разливать по бутылкам. Должно быть, уже поздно. Нам с братом Тино сейчас надо идти на обед к герцогу, а тебе, Сандро, насколько я понял, нужно поесть где-нибудь поближе. Иди к брату Туллио и скажи, что ты полдня помогал мне и я просил дать тебе что-нибудь поесть.

Сульен взял с полки бутылку синего «Vignales».

— Из моей предыдущей партии, — объяснил он, — Герцог будет рад этому подарку.

— Вот то, что я сделал раньше, — прошептал Скай.

— Он просто чудо, не правда ли? — сказал Сандро Скаю, имея в виду Сульена, и Скай подивился тому, какое сильное впечатление произвел на грубого и дерзкого уличного мальчишку мягкий ученый-монах.

— А я-то думал, ты говорил, что он отравитель, — прошептал он.

— Я не считаю, что он действительно может им быть. Ты со мной согласен? — прошептал в ответ Сандро. Скай успел только покачать головой — пришла пора им с Сульеном отправляться на Виа Ларга.

— Почему мы принимаем у себя этих беллеццких шарлатанов? — спросил князь Фабрицио, стирая незаметное грязное пятно со своей белой гофрированной рубашки. — Я полагал, что они наши злейшие враги.

—Если ты думаешь, что дипломатия заключается только в том, чтобы принимать людей, которые тебе нравятся, ты ничему у меня не научился, — строго ответил отец. — Родольфо действительно Стравагант, а в его помощнике, как он теперь его называет, чувствуется что-то зловещее. Я не забыл, что в смерти Фалко есть и его вина — как можно это забыть? Но в настоящее время у нас возникли проблемы, имеющие более важное значение, чем Страваганты. Меня пытались отравить не они.

— Нуччи что-то замышляют, я в этом уверен, — произнес Фабрицио. — Они не будут надолго откладывать месть за смерть Давиде.

И отец, и сын знали, кто виновен в этой смерти, но они не говорили об этом ни слова, даже когда в комнате находились только члены семьи. Выражение «у стен есть уши» как нельзя лучше подходило для дворца ди Кимичи на Виа Ларга.

— Кроме того, — добавил герцог, как будто он и не думал о Нуччи, — я обязан обходиться с регентом Duehessa с должным уважением,

— Ха! — сказал Карло. — Как будто она была очень любезна с нами, когда отвергла Гаэтано и убежала из Реморы после смерти бедного Фалко.

Никколо повернулся к Карло, и тот подумал, не зашел ли он слишком далеко.

— Я не допущу, чтобы о Duchessa было сказано хотя одно плохое слово, — произнес герцог. — И надеюсь, что с ее отцом вы будете вежливы, как с дамой.

Гаэтано помнил, какого труда ему стоило убедить отца в том, что Арианна не собиралась показывать неуважение к ним — ни когда отказалась от брака с членом семьи ди Кимичи, ни когда поспешила назад в свой город. Что касается самого Гаэтано, ему будет совсем не трудно обходиться вежливо с Лучано, который являлся его другом, а перед Родольфо он испытывал истинное восхищение.

Однако он не мог спокойно думать о том, что ничего не знает о замыслах отца.

Скай нервничал, входя в palazzo ди Кимичи с братом Сульеном. Одно дело — исследовать его с Сандро, который это делал не раз, или вбежать во дворец в случае крайней необходимости, как в тот день, когда Никколо ди Кимичи отравили, и совсем другое — войти туда в качестве званого гости герцога. Стоящая у ворот стража ввела их во внутренний двор с бронзовым Меркурием, откуда другой лакей проводил их в личные приемные комнаты герцога.

Скай, который не видел их раньше, ощутил благоговейный трепет, Слуга открыл двойные деревянные двери и провел их в комнату. Юноша из двадцать первого века никогда не видел ничего более величественного. Но его благоговение вскоре сменилось восхищением. Герцог, очевидно, был страстным любителем искусств.

Каждая стена была увешана картинами. Учитель Ская по рисованию рассказывал ему, что картины этого типа называются картинами с оптической иллюзией или обманом зрения. Все столбы, колонны, лестницы и балконы, казалось, росли из стен, но на самом деле это были эффекты полотен художников, имеющих два измерения. Боги и богини наклонялись с балконов, а нимфы, за которыми гнались сатиры, танцевали вокруг колонн. Скай стоял перед картинами, раскрыв рот, пока чей-то тихий голос не вернул его к действительности.

— Брат Сульен, я вижу, ваш послушник — поклонник искусств, — проговорил герцог.

— Это действительно так, ваша светлость, — ответил Сульен. — Он весьма очарован всеми несравненными красотами города вашей семьи.

Скай заметил, что герцог Никколо совершенно выздоровел. Он видел его уже в третий раз. Герцог был колоритной личностью Высокий и хорошо сложенный, с благородными чертами лица - у него были хорошо очерченные скулы и тонкий костистый нос. Коротко подстриженные белые волосы и серебристая борода были ему к лицу. Герцог был в малиновой бархатной мантии, надетой поверх отделанной кружевами рубашки, и в черных брюках. «Похож на пирата-аристократа», — подумал Скай.

Молодых князей и княжну. представили монахам, как будто они уже не познакомились в той безумной борьбе за спасение жизни герцога. Но сегодня они были совсем другими — в нарядной одежде, со сдержанными манерами, — будто видели Скай и Сульена впервые. Скай старался запомнить каждую деталь, чтобы, вернувшись домой, рассказать обо всем Николасу.

Княжна Беатриче, такая грациозная и полная чувства собственного достоинства, в платье с низким вырезом из черного сатина (она еще носила траур по брату), князь Фабрицио, красивый и надменный, но безукоризненно вежливый, Карло, довольно нервный, и Гаэтано, некрасивый, но, как всегда, обаятельный.