Таймыр. Трилогия

А летом наступало время радости у водников всех мастей.

Одним словом, в пригородах сложился устойчивый, отработанный стиль и образ жизни. Диктовали его несомненные энтузиасты, люди, которые «остаются жить здесь». Навсегда. Они и превращали последовательно город Норильск из города «временщиков» в полноценную территорию оседлости.

Люди современного Севера.

Эти люди искренне хотели, чтобы их Город стал Центром освоения северных территорий страны. Хотели, что бы он развивался и богател, превращался в столицу и перекресток трасс, базу геологов и транспортников, газовиков и металлургов. Притягивал сюда мировые капиталы и кадры, веяния и достижения цивилизации. Потому что они собирались жить именно здесь.

В этом была главная идея!

А эту идею надо было подавать комплексно и позитивно, уважая себя и свою историю. Нормальная позитивная пропаганда своей самобытности и целостности. Воспитание культуры, в том числе, и культуры быта, без которой вообще никакого развития не получится. Только тогда тут будут полноценные жители. Нормальные, грамотные, влюбленные в свою Территорию работники, действительно ценные кадры и резервы, не ломающие печь и станок ввиду уезда и сбора контейнера «для дачи на материке»! Временщики себя уже показали, во всей красе — все это видели. Городу была нужна своя Культура, а для ее создания нужна своя История. История качественная, без натяжки на нее политики, без учета амбиций мелких чиновников на временных своих местах — один хрен, они уедут отсюда!

Такой уникальный город, позиционирующий себя, как Центр отечественных Северов, должен иметь много продуктов здоровой пропаганды, может быть, некоего хвастовства… Профессионально сделанного, высокоинформативного и долгоживущего, — народного. Не должно быть бесконечных галерей чиновников, интересных только им и их родственникам! Не бесконечное перечисление фамилий, которые вскоре забивают сами себя, а остаются только должности. Без учета желаний постоянно меняющихся чиновников, сидящих на чемоданах и желающим напоследок запечатлеть себя, остаться в памяти территории, всеми правдами и неправдами…

Не надо политических рефлексий и конъюнктурного склонения былого.

Не нужны потомкам бесконечные, и насквозь политические стоны о репрессиях, убиенных и некой роковой печати! Нужно реальное отражение жизни территории с точки зрения и восприятия живых людей, разрез реальной жизни. Взрослые люди, прожившие тут всю сознательную жизнь, точно знали, что Город, в том виде, в коем он и обрел свое мировое значение, построен не зэками, а люди творческими, свободными, верящими по-своему и в будущее этой суровой территории, и в бесконечные цели. И в свои силы. Именно это и нужно — для всеобщей памяти и почтения.

Такие люди были всегда. Их видели, с ними жили рядом, в одних подъездах. И, к ужасу и стыду многих, было жуткое время, когда сама идея оседлой жизни здесь стала уходить из памяти людей… Как и интереснейшие факты организации такой жизни в прошлом.

Но все меняется, и таких вот «новых норильчан» становилось все больше. Они и взялись за решение нелегкой социокультурной задачи — выработать новый взгляд на освоение Севера. Это была большая и трудная работа. Для такого дела был нужен некий фанатизм, преданность Городу, идейная убежденность, нормальный норильский патриотизм и острое желание достичь заветной цели.

Воссоздание его, Города, былой и будущей особости, уникальной культуры Севера и странных, особых людей — Северян. Нужно было создавать новую ментальность, опираясь на самобытность этих мест. Ну, а кто будет сидеть полгода по архивам, разыскивать и встречаться со знающими людьми, находить редкие фотографии и письма, вышибать скупые деньги-слезы на этнографические поиски? Показывать личный пример самой своей жизнью тут? Только фанатики, в самом хорошем смысле этого истрепанного страшными новостными передачами слова. Имея совершенно иную психологию, особенный взгляд на то, что же есть их Родина, они и жилье захотели иметь другое. Их уже не устраивали панельные «человейники»… Свой, личный дом — в этом они видели будущее своих детей.

И во многом они уже достигли своей цели.

Наливка на смородине — великий катализатор вечерней созерцательности и мечтательной задумчивости. После пятой рюмочки под бутерброды с икрой гольца-палии мужики традиционно спели на музыку Окуджавы.

Когда жарко, ни кустика,

Хочется сдохнуть от газа,

А короткое лето стремится

Все время отправиться спать,

Надо плюнуть на все

И пока не случилась зараза

Выйти за город, вкусно поесть,

Накатить и заботы послать.

И когда у воды,

Наблюдая вдали шлейфы дыма,

Распрямится по третьей

И радостно крякнет душа,

Понимаешь, как мы

Утомились за долгую зиму.

И как хочется зелени, солнца,

И жизнь, как в кино, хороша.

(Стихи С. Стрючкова).

И разговор приобретал философский окрас. Подходить к проблемам пока не хотелось, никуда они не денутся.

— Ты видел, Димон, на Долгом озере лодочную станцию строить начали? Уже несколько прогулочных яхт закупили, точно знаю. Обалдеть… Неужели опять покатаемся, как в киндерах. Помнишь, или нет?

Помнил ли Квест… Еще бы. Вроде бы, частный случай, элемент городской политики. Что такого-то? Станцию восстановить… Это на фоне строящегося аквапарка! Однако…

Слишком много светлых моментов детства и юности было связано с этим озером.

Рано или поздно, но весенние муки учеников кончались, и Димка со сверстниками вспоминал о нем. О Долгом озере. Лето в Норильске — время памяти детства. Оно наступало, двенадцати-четырнадцатилетние пацаны, не уехавшие в этом невезучем году в отпуск, шли развлекаться на собственные, освоенные каждой школой «полигоны приключений». У «четверки», средней школы № 4 таким полигоном было Долгое озеро.

Именно норильские мальчишки и были первыми настоящими исследователями Долгого, как и других окрестностей Норильска. Путь к озеру шел через «Зеленый ковер», так в те годы называли норильчане незастроенное место с восточной стороны дамбы. Долгое время «зеленый ковер» был излюбленным местом отдыха, пристанищем для инициативных мужских «троек». Контингент там собирался специфический, и по городу говорили, что все криминальные планы Норильска вынашиваются во время субботних пьянок на «зеленом ковре».

Что мальчишек интересовало? Прежде всего, совершенно житейский вопрос — «отборные озерные гольяны, как ингредиент высокофосфорной яичницы. Этих рыбок дети ловили повсеместно, но особенно популярна была их ловля в Долгом. Ловили этих микрорыб замотанными марлей банками, на уложенный внутрь белый хлеб. Гольянов дети приносили домой, но родители часто не разрешали есть эту мелочь по причине существования слуха, согласно которому в Долгом беспрерывно тонут в стельку нетрезвые пьяницы.

Со временем ловля гольянов стала экзотикой, и сейчас невозможно увидеть маленького рыбака за этим занятием. А когда-то в озере Долгом были нельмы и щуки, а гусей, садившихся на воду, ходили стрелять окрестные охотники, выглядывающие их в бинокль из окон ближайших домов. Увидел гуся, схватил ружье — и на охоту! Красота. Но гуси стремительно умнели, и вскоре перестали садиться в черте города. А ведь сам Урванцев «во времена великих начал» бил линного гуся на Долгом обыкновенной палкой, заготавливая ценное мясо на зиму…

С годами такая рыбалка потеряла для городских ребят былую привлекательность. Приоритетом мальчишечьих визитов на озеро стал поиск необычного, а то и страшного. Они искали секретную базу водолазов. Известное дело, ведь именно водолазы-спасатели и хватали за ноги несчастных купающихся, утаскивали их в пучину! — так они, хитрецы, выполняли свой план по утопленникам. Потом получали премию за поиск и вытаскивание…