Дочь писателя

Вместе с ЖВД Санди была поглощена книгой «Скорпион по Зодиаку», поэтому Арман видел ее все реже. И он не жаловался, потому что тем временем у него созрела идея нового романа: кровосмесительная связь, ведущая к преступлению, XVII век. Посвященные в замысел, Санди и ЖВД сочли, что историческая задумка Армана несколько старомодна, но он никак не хотел расставаться с историей любви сестры и брата в костюмах времен Людовика XIII. Он прилагал все усилия, чтобы пополнить имеющиеся у него материалы об атмосфере и нравах эпохи. Арман так увлекся новым замыслом, что даже не беспокоился по поводу гробового молчания, окружавшего его последнюю книгу. В который раз он убеждал себя, что главной целью его жизни было не добиваться успеха и зарабатывать деньги, а писать то, что лежало на сердце. Он сказал об этом Санди и ЖВД, и они оба согласились с ним. ЖВД тотчас же решил, что приведет это «потрясающее» признание на страницах «Скорпиона по Зодиаку».

ЖВД по-прежнему возглавлял рейтинги, но не хотел щеголять своими достижениями перед менее удачливым коллегой. Эта скромность из сострадания раздражала Армана. Он считал ее напускной. И разве сам он не повторял в кругу близких, что чуждается мещанского расчета? Как же мог человек, столь проницательный, как ЖВД, подвергать сомнению искренность его слов? Как доказать миру, что на закате своей долгой жизни он гордится только тем, что служил литературе в силу своих скромных возможностей? По непостижимому свойству человеческой мысли, чем дальше он отходил от коммерческого успеха своего последнего романа, тем сильнее занимала его книга, которую ЖВД собирался посвятить его жизни и творчеству. Он неоднократно спрашивал своего молодого биографа о том, как продвигается работа. ЖВД неизменно отвечал: «Понемногу проясняется!.. Дело движется вперед!.. Я покажу вам начало, как только доведу его до ума!..» Санди тоже не была словоохотливой. ЖВД по-прежнему приходил к ней на улицу Висконти, за материалами для книги, но о результатах этой совместной работы наедине ничего не было известно. Они оба стали скрытничать и отдаляться.

Между тем во время своих редких посещений Санди была по-прежнему весела и бодра, поэтому Арман не тревожился о ней. С тех пор как он жил один, у него появилась привычка судить обо всем с точки зрения собственного удобства, здоровья и вдохновения, всегда находившегося под угрозой. Размышляя о месте Санди в его жизни, он думал прежде всего о себе. Но однажды вечером, когда она вбежала к нему домой, Арман увидел перед собой взволнованное, усталое, бледное лицо, блуждающий взгляд. Вид у Санди был виноватый и вместе с тем сердитый. Арман подумал, что у нее денежные затруднения, как у всех. Но Санди ни в чем не нуждалась: после смерти матери она унаследовала два доходных дома в Париже, и средства от них позволяли ей жить на широкую ногу. Кроме того, она получала небольшие деньги от работы в журнале мод. Нет. Сейчас, как неожиданно призналась она, ее беспокоило будущее ЖВД.

— Этот «Скорпион по Зодиаку» совершенно выбил его из колеи, — сказала она. — И теперь он ничего не пишет для себя. А жаль! Он не знает, что делать, совсем запутался, хочет подыскать прибыльное занятие, думает устроиться главным редактором в какой-то региональной газете. Если он получит эту «чудесную» работу, он будет вынужден жить в Тулузе! Ты отдаешь себе отчет? Это серьезная опасность для нашей книги. И катастрофа для нового романа, который он задумал, но еще не успел написать ни строчки! Да-да, он держит его в голове, но все не решается взяться. Понимаешь, папа, его парализует удача с «Пощечиной». Он боится разочаровать читателей после такого феноменального успеха! Он мечтает начать новую книгу. Насколько я поняла, ему просто нужно поощрение сверху, нужен толчок, стимул…

— Возможно, возможно, — пробормотал Арман. — Только, учитывая нынешнюю популярность ЖВД, я не вижу, кто мог бы дать ему такой «толчок»!

Санди посмотрела на него пронзительным взглядом и ответила спокойно и уверенно:

— Ты сам, папа!

— Каким же образом? — пробормотал он, смутившись.

— Тебе нужно поговорить о нем в Академии. Вы же должны в ближайшее время присудить целую кучу наград! При желании ты мог бы обеспечить ему какую-нибудь престижную премию. Ну, например, «Гран-при за лучший роман»! Он будет безумно счастлив! Это его взбодрит! И меня тоже!

— И тебя тоже? — спросил Арман, внимательно глядя на дочь.

— Да, папа, — прошептала Санди.

И она опустила глаза, втянула голову в плечи, будто ждала пощечины. Санди была так красива в своем раскаянии, что Арман был готов все ей простить. Разве не естественно для женщины ее возраста чувствовать легкую привязанность к мужчине типа ЖВД? Только не нужно, чтобы идиллия переходила в распущенность! Арман терпимо относился к духовному общению хорошего тона, но заранее отвергал возможность интимной связи со всеми мерзостями, которые ее сопровождали.

— Ты его любишь? — выдохнул он. И застыл в ужасе, ожидая ответа.

— Да, папа, — сказала Санди.

— Ты с ним спала?

— Нет.

— Но думаешь об этом?

— Не знаю… Может быть…

Армана охватило ошеломляющее и небезосновательное чувство, что его предают, хотя Санди не клялась ему в верности. Она ему изменяла, она марала его и себя тем, что любила другого мужчину. Она не имела права «делать это»! Он ее прогонит! Внезапно его словно молния озарила, и он понял все. Он осознал, что упрекает свою дочь в том, в чем мог бы упрекать жену. Выход один: развод. Но нельзя развестись со своим ребенком, какова бы ни была его вина. Нужно терпеть до конца. После утомительной внутренней борьбы Арман пробормотал, униженный и разбитый:

— Делай как знаешь… Но прошу тебя, подумай… Тебе сорок восемь лет. Ему сорок два…

— Мне это слишком хорошо известно, папа! — возразила она со злобой в голосе.

В глазах у нее зажегся недобрый огонек. Она с вызовом смотрела на отца. Под этим недружелюбным взглядом он чувствовал, что холодеет как лед. Мысль о том, что он может ее потерять, была невыносима для Армана, и он повторил:

— Подожди немного, Санди, дорогая моя… Я так боюсь за тебя. Боюсь, чтобы тебе не сделали больно! Ты ведь такая ранимая! Ты видишь только хорошее!

— Сейчас ты сам мне делаешь больно, — сказала она, не опуская глаз.

Уже готовый уступить, Арман почувствовал последний всплеск энергии и вновь двинулся в атаку:

— По крайней мере сейчас он не живет у тебя?

— Живет, — четко произнесла она, будто бросая вызов.

— И как долго?

— Две недели.

— Ты мне только что сказала, что вы не спите вместе…

— Я солгала.

— Так, значит, вы уже и до этого дошли?

— Да.

— Так у вас связь! — воскликнул он в порыве гнева, но тотчас же счел его «старомодным». — Обыкновенная связь! Ты, моя Санди…

— А ты предпочитаешь брак, как с Биллом?

— Нет. Как у меня с твоей матерью!

Она грустно покачала головой.

— Ты просишь невозможного.

— Да, ведь вместо того, чтобы взглянуть на звезды, ты смотришь под ноги, в грязь, на конфетти, оставшиеся с ярмарки!

Эта напыщенная метафора рассмешила Санди:

— Какие конфетти? Какая ярмарка?

— Конфетти дешевой прессы, ярмарка рекламы!

В зрачках Санди блеснула молния.

— Прошу тебя, папа, — сказала она грубо, — мы не в театре! Впрочем, я лучше уйду!

Этот удар окончательно сломил его. Он был сражен, «получил нокаут», как говорят телекомментаторы чемпионатов по боксу. Санди уже направлялась к двери. Арман был будто в тумане, но ему хватило силы бросить ей:

— Тебя Дезормье послал?

— Нет.

— Ты пришла сама?

— Да.

— Ничего ему не говори… Пока ничего ему не говори, дорогая… Пусть все останется между нами…

Санди остановилась на полдороге. Она смотрела на него с невыносимой жалостью. Уже готовый сдаться, Арман подыскивал слова. Наконец, он пробормотал:

— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать. В четверг я поговорю с коллегами… Сомневаюсь, что это возможно… Но попытка — не пытка…