Косыгин

Через много лет академик Владимир Алексеевич Кириллин, заместитель Косыгина и председатель Госкомитета СССР по науке и технике, рассказал премьеру, что в 40-е годы работал вместе с Рамзиным. Леонида Константиновича, к счастью, «вышка» миновала. Во время Великой Отечественной войны за одно из своих изобретений, очень важное для развития теплоэнергетики, он даже получил Сталинскую премию. «Вообразите мои чувства, — вспоминал тот разговор Кириллин, — когда Алексей Николаевич сказал мне, что никакой Промпартии вообще не существовало, а дело это было сфабриковано органами ОГПУ».

К сожалению, Кириллин не указал дату этого разговора на косыгинской даче, но по ряду косвенных деталей его можно ограничить рамками 1966–1967 годов. В те годы Промпартия еще проходила как «антисоветская подпольная вредительская организация, действовавшая в промышленности и на транспорте СССР в 1925–1930 гг.». А в энциклопедическом «Биографическом словаре деятелей естествознания и техники» (год издания — 1959-й) о Рамзине говорилось буквально следующее: «В 1930 был осужден по делу т. н. промпартии. В дальнейшем искупил свою вину перед Сов. Государством, выполняя важнейшие для народного хоз-ва исследования». Реабилитация людей, которых обвинили по такому же дутому Шахтинскому делу, процессу Промпартии, по делу Трудовой крестьянской партии, была далеко впереди. Но это отдельная тема. А пока вернемся к заботам главного инженера советской экономики.

…У Ильфа и Петрова есть убийственно точный фельетон «Директивный бантик» — о нашенском ширпотребе. Сюжет простой: на пляже знакомятся двое очаровательных молодых людей. «Черт побери, она была очень красива в своем купальном костюме. И он был, черт побери, не Квазимодо в своих трусиках-плавках на сверкающем теле». Но когда молодые люди оделись, парень в тяжких москвошвеевских штанах и жестком пиджаке превратился в кривоногого прощелыгу, а девушка в готовом платье с бантиком между животом и грудью сделалась похожей на скверную тещу… Больше никогда в жизни они не встречались.

Разлучил их Наркомлегпром с его бездарными фасонами и покроями, которые устанавливались «самое меньшее на пять лет». «Директивный бантик» увидел свет в марте 1934 года, когда Алексей Косыгин заканчивал Ленинградский текстильный институт. Конечно же он, студент-коммунист, секретарь парткома, прочитал фельетон в «Правде», может быть, даже отложил этот номер. Кстати, начальники из Наркомата легкой промышленности прислали Ильфу и Петрову телеграмму, в которой приглашали посетить московские швейные фабрики «для ознакомления с качеством пошивки и фасоном выпускаемых изделий».

Прошло два десятка лет, а «качество пошивки» все так же мало радовало людей и лишь давало сюжеты юмористам. «Товары массового потребления, хотя и отличаются, как правило, прочностью, но по своей отделке и внешнему виду оставляют желать много лучшего», — замечал Косыгин в своей статье о производстве промышленных товаров широкого потребления (Коммунист. 1953. № 18). Затем, как водится, следовало указание: каждое предприятие должно выпускать продукцию высокого качества, заботиться о добротной и хорошей внешней отделке изделий. Наверное, он и сам задавался вопросом: должно-то должно, но что же не заботится? И как сделать, чтоб обходиться без призывов и указаний? Ведь «чтобы сеять весной, решения выносить не надо. Надо сеять». Чтобы шить красивую, добротную одежду, тоже никаких решений выносить не надо. Надо шить. Предложить фабрикам качественное натуральное сырье и полноценные заменители. В те годы уже строились многие новые заводы и комбинаты этого профиля. К 1955 году выпуск искусственного волокна по сравнению с довоенным уровнем увеличился в 10 раз. Но и этого было мало. ЦК КПСС и Совет Министров СССР принимают постановление о развитии производства искусственного и синтетического волокна. Отрасль создавалась на новой индустриальной основе, и это было стратегическое решение. Одной из новостроек был комбинат в Энгельсе, куда через несколько лет предстояло прийти работать его будущему директору Владимиру Гусеву, пока еще студенту Саратовского университета.

Косыгин постоянно обращался к опыту западных стран. 16 марта 1939-го он, совсем молодой нарком текстильной промышленности (назначен 2 января этого же года), выступает на XVIII съезде ВКП(б). Его слушает Сталин.

— Мне хотелось бы доложить съезду о развитии текстильной промышленности, — говорит Косыгин и после принятых тогда (да и позже) сравнений с 1913 годом перечисляет по пунктам, что нужно сделать для успешного решения задач третьей пятилетки: «6. Надо использовать опыт американской промышленности, чтобы наши машиностроители принимали заказы на оборудование комплектно на целую фабрику».

В статье в «Коммунисте», на которую я уже ссылался, Косыгин так говорил о технике, необходимой для производства искусственного волокна: «Как известно, для производства искусственного волокна требуется сероуглерод. Основными аппаратами на сероуглеродном заводе являются реторты, выпускаемые Краматорским и Красноярским заводами Министерства тяжелого машиностроения СССР. Срок службы наших реторт не превышает трех-четырех месяцев, в то время как за рубежом реторта, как правило, служит три-четыре года».

В экономической политике Косыгина это не частный факт и не случайный пример. Он внимательно, можно даже сказать жадно присматривался ко всему дельному, что происходило в мире, касалось ли это новых форм организации труда, новых технологий или научных открытий.

Выступая на XX съезде КПСС (февраль 1956 года), Косыгин пытался предложить решение одной из острейших проблем машиностроения: «Существующая практика планирования производства машин и станков в единицах или по весу не содействует созданию высокопроизводительного оборудования и внедрению новой техники». Что же можно было бы сделать? «Количество оборудования, подлежащее выпуску, должно устанавливаться потребителями и заводами-поставщиками совместно по согласованию…» Пока эта мысль осталась лишь общим пожеланием, так же, как глубокие рассуждения о необходимости «серьезно улучшить практику планирования капитальных работ».

— Мне хотелось бы высказать некоторые соображения относительно мероприятий по совершенствованию планирования, — говорил Косыгин. Он предлагал «вместо существующего порядка планирования капитальных вложений на один год перейти к планированию всего объекта на срок до окончания строительства».

Второй масштабный вопрос — увязка текущих и перспективных планов. «Имевшие место частичные диспропорции в хозяйстве объясняются в значительной мере тем, что у нас не придавалось должного значения перспективному планированию». Алексей Николаевич все больше убеждался, что выход надо искать на путях экономических, а не директивных. Именно из этого он исходит, работая над докладом «О мерах по дальнейшему подъему текстильной промышленности». Этот вопрос по решению Политбюро («докладчиком утвердить т. Косыгина А. Н.») пленум ЦК рассматривал в июне 1959 года. Алексей Николаевич подготовил обстоятельный, острый доклад, сравнил нашу текстильную промышленность, ее подотрасли с аналогичными отраслями на Западе. Горько было признавать, но даже лен, традиционно русскую культуру, мы теряли: «Товарный сбор волокна с гектара у нас в три раза ниже, чем в Бельгии и Голландии».

В стенограмме пленума, которая хранится в Российском госархиве новейшей истории, мое внимание привлек любопытный эпизод. Обсуждается постановление пленума:

«Хрущев. Значит, принимаем решение.

Кучеренко В. А. Тов. Косыгин правильно предложил, чтобы 250–300 строек были сквозными».

Правка Хрущева: «тут были правильные предложения, чтобы…» — далее по тексту. Без ссылки на Косыгина (РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 392. Л. 57).

Представляю, как в своем кабинете первый секретарь, навалившись большим животом на стол, правит стенограмму. Вычеркнул Косыгина, позавидовал, что ли, заодно обозначил себя…