Косыгин

Свои высшие курсы Косыгин, Устинов, Ломако, Ванников проходили в сталинском Совнаркоме, в сумасшедшей, до полного изнеможения работе, готовые к любому исходу. У кого-то хватило сил только пережить войну, как, например, у наркома угольной промышленности Вахрушева.

Николаю Константиновичу Байбакову врезался в память такой эпизод. Однажды — это было во время войны — два топливных наркома, он сам (нефть) и Вахрушев (уголь) докладывали председателю Госплана о проблемах отраслей. Слово за слово и, вспылив, Вахрушев и Вознесенский вдруг схватились за грудки. «Требуешь угля, а денег не даешь!» — кричал один. Нечто в таком же духе отвечал другой.

Вахрушев с его горячим сердцем прожил после войны только два года — умер в сорок пять. Пожалуй, первым из плеяды тех, кого называли «сталинскими наркомами», ушел из жизни он. Только на сорок семь лет хватило наркома тяжелого машиностроения СССР, министра станкостроения, зампреда Совета Министров СССР Александра Илларионовича Ефремова. Арест по навету едва не оборвал жизнь Бориса Львовича Ванникова, наркома вооружений, первого в стране трижды Героя Социалистического Труда. Он был одним «из лучших друзей Алексея Николаевича и всей нашей семьи», замечал Гвишиани.

История Ванникова в свое время была широко известна. Его, наркома вооружений, арестовали незадолго до войны. Когда грянула война, он отправил Сталину письмо, в котором высказал свои предложения о передислокации предприятий оборонной промышленности. Письмо дошло до адресата.

Как рассказывал сам Ванников, его неожиданно переодели, привели в более или менее приличный вид и вывезли из тюрьмы, ничего не объяснив. Он был готов ко всему — к новым допросам, даже к расстрелу, хотя никогда не признавал за собой никакой вины. Однако его доставили в Кремль, в приемную Сталина. Никто из больших начальников, дожидавшихся там приема, «не узнал» наркома и не поздоровался с ним. Сталин проговорил с ним около сорока минут с глазу на глаз, предложив считать все прошедшее «досадным недоразумением и немедленно приступить к работе».

Ванников вышел из кабинета Сталина наркомом, и тут-то его все узнали. Сам Борис Львович Ванников был убежден, что в его злоключениях виноват не Сталин, а его гнусное окружение. Вождь же, напротив, во всем разобрался и восстановил справедливость. Весьма типичная точка зрения.

О деловых качествах этих людей Косыгин мог судить и судил не с чужих слов, а по личным впечатлениям. Конечно же, он присматривался к ним, многому учился. Однажды он попросил Молотова «оказать содействие в переговорах с Наркоматом путей сообщения». По свидетельству Михаила Сергеевича Смиртюкова, Молотов, подойдя к Косыгину, спросил, кто он такой и какую должность занимает. «Косыгин ответил, как говорится, по всей форме. Тогда Вячеслав Михайлович сказал ему:

— Вы для того и нарком, чтобы самому выполнять свои обязанности. А я у вас толкачом не намерен быть.

После этого протянул Косыгину руку и попрощался с ним».

Как потом Косыгин рассказывал Смиртюкову, многолетнему управляющему делами Совмина СССР, он вышел от Молотова недовольным. Но скоро понял, что Молотов был прав.

Сколько воды утекло с тех пор! Сколько перемен обозначилось лишь за четыре месяца жизни без Сталина! Какие разломы последуют за ними? Попытаемся посмотреть на те события глазами Косыгина.

— Вы помните, товарищи, как наши враги во всем мире были окрылены смертью нашего великого вождя и учителя, — говорил Маленков. — Мы обязаны были сплотить свои ряды, действовать энергично и решительно, обеспечить единство и дружно вести страну вперед по пути, определенному гением человечества Лениным и его великим продолжателем Сталиным (Известия ЦК КПСС. 1991. № 1. С. 140–141).

Пленум был закрытый, на стенограмме пометка: «Снятие копий воспрещается», в зале не было ни фоторепортеров, ни кинооператоров, увидеть докладчика нельзя, но мне почему- то кажется, что он еще не снял «сталинку».

То и дело с трибуны звучали привычные формулы: наш ленинско-сталинский ЦК, «идеи наших великих вождей Ленина — Сталина господствуют на нашем пленуме». А вот товарищ Андреев Андрей Андреевич, член ЦК КПСС, член Верховного Совета СССР, разоблачил «необычный тип тех врагов, с которыми раньше боролась наша партия», и предложил: «…из этого мерзавца надо вытянуть все жилы, чтобы была ясная картина его отношений с заграницей, кому и как он служил, тогда нам откроется очень многое». А затем Андреев сказал, что Берия «начал дискредитировать имя товарища Сталина, наводить тень на величайшего человека после Ленина». Андреев не сомневался, что именно под его «давлением вскоре после смерти товарища Сталина вдруг исчезает в печати упоминание о товарище Сталине».

В стенограмме в этом месте пометка: «Голоса из зала. Правильно».

Андреев бросает камешек в прессу, но направлен он явно по другому адресу: «Это же позор для работников печати. Раньше чересчур усердствовали, и там, где нужно и не нужно, вставляли имя т. Сталина, а потом вдруг исчезло имя т. Сталина. Что это такое?

Появился откуда-то вопрос о культе личности. Почему встал этот вопрос? Ведь он решен давным-давно в марксистской литературе, он решен в жизни, миллионы людей знают, какое значение имеет гениальная личность, стоящая во главе движения, знают, какое значение имели и имеют Ленин и Сталин, а тут откуда-то появился вопрос о культе личности. Это проделки Берия».

Не выдержал Климент Ефремович Ворошилов, первый красный офицер, член Президиума ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, подал свой голос: правильно.

— Он хотел похоронить имя товарища Сталина и не только имя товарища Сталина, но это было направлено и против преемника товарища Сталина.

И снова зал отозвался: правильно.

«Маленков. Все мы преемники, одного преемника у товарища Сталина — нет.

Андреев. Вы являетесь Председателем Совета Министров, пост который занимал т. Сталин».

И опять отозвался зал: правильно. Да еще бурными аплодисментами разразился.

Ох, просчитался товарищ Андреев, ничего не понял в новом раскладе. Ну, ничего, Никита Сергеевич нашел возможность ему напомнить. И не только ему.

«Тевосян. Я хотел бы обратить внимание, о чем указывал и товарищ Андреев, что после смерти товарища Сталина стало постепенно исчезать имя товарища Сталина из печати. С болью в душе приходилось читать высказывания товарища Сталина без ссылки на автора.

Вчера (это было 4 июля. — В. А.) из выступления товарища Кагановича мы узнали, что этот мерзавец Берия возражал против того, чтобы, говоря об учении, которым руководствуется наша партия, наряду с именами Маркса, Энгельса, Ленина называть имя товарища Сталина. Вот до чего дошел этот мерзавец. Имя нашего учителя товарища Сталина навсегда останется в сердцах членов нашей партии и всего народа и никаким Берия не удастся вырвать его из нашего сердца».

И опять — аплодисменты, выкрики: правильно.

Вплетался ли в эти выкрики голос Алексея Николаевича Косыгина? Уверен: нет! И не только потому, что он осторожничал, выжидал. Он вообще не из породы крикунов. И о своем отношении к Сталину, который в шутку называл его «Косыга», говорил только с самыми близкими людьми. Официальные речи не в счет, там положены «бантики», там приняты правила, по которым надо играть. Но остались неофициальные свидетельства, записанные в разные годы.

…Август 1947 года. Впервые за последние семь лет у Косыгина отпуск. Он отдыхает с семьей на государственной даче в Мухалатке, неподалеку от Ялты.

«В это время в Крыму отдыхал И. В. Сталин, — рассказывает Л. А. Гвишиани-Косыгина. — В один из августовских дней к Алексею Николаевичу приехал небольшой полноватый человек в военной форме — генерал Власик, начальник личной охраны Сталина, и сказал, что Иосиф Виссарионович приглашает Алексея Николаевича с семьей к себе в Ливадийский дворец.