Страница 20 из 59
Автор «Большой челобитной» смотрит на Запад. Из западных стран привез мудрые «книжки» латинских философов и «дохтуров» его герой — Иванец Пересветов. «Мудрые речи» вместо Магмета-салтана произносит западнославянский господарь — воевода Петр.
Даже оставшиеся в «Большой челобитной» упоминания о «правде», введенной в своей стране Магметом-салтаном, вложены в уста воеводы Петра. Как бы ни был мудр Магмет-салтан, автор «Большой челобитной» не мог допустить, чтобы он выглядел по своим достоинствам чуть ли не выше русского царя. Поэтому он решительно сбрасывает Магмета-салтана «надол» с той «горы», на которую Магмет возведен в «Сказании». Все это свидетельствует о том, что «Сказание о Магмете-салтане» и «Большая челобитная» написаны разными авторами, расходившимися во взглядах на ряд явлений и проблем. Представление, будто произведения так называемого пересветовского цикла, оказавшиеся рядом в сборниках XVII в., изначально предназначались неким одним автором для того, чтобы стоять рядом и дополнять друг друга, является ошибочным.
Автор «Большой челобитной» не раз подчеркивает, что «Магмет-салтан турской царь» «от нискаго колена», «разбойнический род». Заметим, что раздача подобных дискредитирующих ярлыков чужеземным государям весьма характерна для Ивана Грозного. Стиль и характер «Большой челобитной» давно уже наводили исследователей на мысль, не скрывается ли под именем Пересветова сам Иван Грозный. Как видим, эта мысль не лишена оснований.
Итак, в двух основных произведениях пересветовского цикла изложены две различные точки зрения на реформы, проведенные правительством Адашева — Сильвестра— Ивана IV и их единомышленниками. В «Сказании о Магмете-салтане» мы видим как бы проект реформ, весь размах намерений одного из реформаторов. В «Большой челобитной» отразилась та позиция, с которой первоначальный проект был откорректирован. При этом если позиция автора «Сказания» предельно близка к взглядам представителей дворянства и верхушки посада — Адашева и Сильвестра, то позиция автора «Большой челобитной» близка к воззрениям Ивана IV. Мы получаем возможность разглядеть своеобразную полемику ближайших политических союзников того времени. С течением времени их разногласия резко обострятся и пути разойдутся. Перспективу дальнейшего исторического развития обретет та линия, на которой они сходились: линия укрепления царского единовластия.
С помощью замечательных произведений русской политической публицистики середины XVI в. мы получаем возможность увидеть самый исток формирующейся идеологии самодержавия, что необычайно важно для лучшего понимания его дальнейшего развития.
Глава 5. Идеологическая подготовка перехода к единовластию
История Руси, переписанная заново
Трудно найти в мировой истории фигуру монарха, который обладал бы столь же ярким талантом политического писателя-публициста, абсолютно неколебимого в своей апологии единовластия, в своем отрицании всех и всяческих, исторических и современных ему форм ограничения власти государей, как первый русский царь.
Однако писателем и публицистом Грозный был все же во вторую очередь. И его литературное творчество интересует нас здесь лишь в той мере, в какой оно отразило его творчество государственное.
Одним из важнейших направлений в идеологической борьбе Грозного за установление единовластия было историческое обоснование исконности русского самодержавия. До сих пор, кажется, не было обращено внимания на один примечательный факт. Сам Грозный, а вслед за ним и официальные документы его времени затушевывали то, что он был первым русским царем. Грозный жертвовал своим приоритетом первого царя, для того чтобы утвердить вопреки исторической правде идею исконности русского самодержавия. Он создавал представление, будто венчание его на царство было не чем иным, как принятием им родительского, прародительского и вообще исконного царского венца русских самодержцев.
«Российского царствия самодержавство божиим изволением почен от великого царя Владимира… и великого царя Владимира Мономаха… Мы же… божьим изволением… яко же родихомся во царствии, тако и воспитахомся, и возрастохом, и воцарихомся…», — так писал царь в своем «отвещании» Курбскому.
Не раз присваивал он титул царя своему отцу — великому князю Василию III. «Блаженной памяти великим государем, царем и великим князем всея Русии» назван Василий III и в летописном рассказе о введении опричнины. Великим государем и царем всея Руси именует Иван Грозный своего отца в письме к Стефану Баторию в 1581 г. Однако Иван хорошо знал, что действительная история Руси была иной. Иначе она и выглядела в прежних летописных рассказах, в памятниках литературы и публицистики прежних веков. Это ставило царя и его книжников перед необходимостью создать новый вариант русской истории, который послужил бы обоснованием концепции извечности русского самодержавия.
Во второй половине XVI в. официальные московские книжники под руководством, а иногда и при непосредственном участии самого Ивана Грозного создали ряд монументальных историко-литературных памятников: многотомные летописные своды, «Степенную книгу», «Казанскую историю». Все эти сочинения имели задачу возвеличить власть московских государей и дать исторические обоснования их исключительному праву на русское единодержавие.
Приведем здесь всего один, но зато весьма яркий пример переделки книжниками Ивана Грозного ранней русской истории на свой лад.
В Шестой степени «Степенной книги» есть рассказ о том, как Всеволод Суздальский организовал накануне похода путивльского князя Игоря в половецкую степь свой большой победоносный поход на половцев (в действительности этого не было); о том, как Ольговичи во главе с Игорем, позавидовав успеху этого похода, сами двинулись в степь, где были разбиты, и как Всеволод Суздальский и Роман Волынский (все это тоже сплошная выдумка) двинулись выручать и выручили несчастных пленников. Как видим, утверждение автора «Слова о полку Игореве» о бездействии некоторых князей в момент, когда им надлежало действовать, показалось неподходящим книжникам XVI в. И вот, спустя четыре сотни лет, они выступают с опровержением автора «Слова о полку Игореве», создавая ложный рассказ о походе Всеволода на помощь князю Игорю. Разумеется, эти усилия были затрачены неспроста… Для составителей «Степенной книги», этих трудолюбивых зодчих, строивших многоступенчатое здание истории русского «скипетродержания», возведение шестого этажа их конструкции доставляло особенно много хлопот и беспокойств. Им важно было показать плавный переход единодержавной общерусской великокняжеской власти рода Мономаховичей из Киева во Владимир. Но в жизни было не так. Киевское государство, как известно, распалось на отдельные княжества, и Владимиро-Суздальское было всего лишь одним из них. Более того, само оно долгое время раздиралось внутренней войной Ростова и Суздаля против Владимира, а также вело непрерывную борьбу со своими же «подручниками» — рязанскими князьями. В тяжелой и упорной борьбе вырастал авторитет Всеволода, не приведший, однако, даже к концу его жизни к какому бы то ни было действительному единодержавию.
Ввиду этого при написании Шестой степени своего грандиозного труда составители «Степенной книги» должны были проявить много изобретательности для приведения рассказа в соответствие с поставленной задачей. Они вынуждены были пойти и пошли на перекраивание древних памятников, на умолчание об одних фактах и выпячивание других, на создание новых версий о событиях и опровержение старых.
Повествование о Всеволоде открывается в «Степенной книге» торжественным предисловием, которое составители почти дословно взяли из некролога, помещенного по поводу смерти Всеволода в Лаврентьевской летописи. Затем идут различные рассказы о времени Всеволода. В качестве главного сюжета, характеризующего Всеволода, взята история, связанная с походом Игоря на половцев.
Постановка событий 1184–1185 гг., в действительности никак не связанных с деятельностью Всеволода, в центр повествования о нем, не может не вызвать законный вопрос — в чем же здесь дело? Вопрос встает еще острее, когда выясняется, что рассказ о мнимом участии Всеволода в борьбе с половцами в 1184–1185 гг. занимает столь большое место за счет умолчания о многих его действительных походах и победах. Назовем важнейшие факты, которым была предпочтена выдумка о походах на половцев в 1184–1185 гг. Всем этим фактам посвящены большие рассказы в Лаврентьевской летописи, отброшенные составителями «Степенной книги»: 1178 г. — взятие Торжка; 1184 г. — второй поход на Торжок; 1184–1186 гг. — два знаменитых, доставивших Всеволоду громкую славу похода на болгар (в «Степенной книге» лишь жалкое, в полторы строчки, упоминание о походе 1186 г.); 1195 г. — поход на Киев; 1197 г. — поход на Ольговичей.