Страница 11 из 20
Интересно, что и Пастернак 10 сентября писал жене: «Вчера ночью Федин сказал мне, будто с собой покончила Марина. Я не хочу верить этому. Она где-то поблизости от вас, в Чистополе или Елабуге. Узнай, пожалуйста, и напиши мне (телеграммы идут дольше писем). Если это правда, то какой же это ужас! Позаботься тогда о ее мальчике, узнай, где он и что с ним. Какая вина на мне, если это так! Вот и говори после этого о “посторонних” заботах! Это никогда не простится мне. Последний год я перестал интересоваться ей. Она была на очень высоком счету в интел<лигентном> обществе и среди понимающих, входила в моду, в ней принимали участие мои личные друзья, Гаррик, Асмусы, Коля Вильям, наконец Асеев. Так как стало очень лестно числиться ее лучшим другом и по многи<м> друг<им> причинам, я отошел от нее и не навязывался ей, а в последний год как бы и совсем забыл. И вот тебе! Как это страшно. Я всегда в глубине души знал, что живу тобой и детьми, а заботу обо всех людях на свете, долг каждого, кто не животное, должен символизировать в лице Жени, Нины и Марины. Ах, зачем я от этого отступил!»
С Муром они встретятся через месяц в Москве.В записных книжках от 15 сентября Гладков пишет: «Слухи о смерти Долматовского, <…> о самоубийстве М. Цветаевой. Наши войска оставили Кременчуг».
Пристань в Чистополе
Самоубийство Цветаевой переживалось и осмыслялось, видимо, всю войну и потом, но до нас дошли только обрывки фраз и письменных свидетельств, которых было очень немного. Сикорская писала в дневнике, что получила письмо из Елабуги от Саконской и побежала с ним в Союз писателей. Там даже создали комиссию, дабы найти могилу. Свидетельство выглядит невероятно. Просматривая бумаги Союза писателей, связанные с эвакуацией писателей в Чистополь, не нашлось ни одной официальной, с упоминанием имени Цветаевой. Может быть, еще найдется.
Но самое странное, что след от того самоубийства остался в жизни Саконской и ее сына Лёльки. Известно, что мальчики – Вадим Сикорский, Александр Соколовский и Георгий Эфрон – с недовольством смотрели на свое елабужское заточение. Уже на пароходе они стали изводить матерей тем, чтобы вернуться назад. После гибели Цветаевой и отъезда Мура произошло еще одно трагическое событие. Когда матери не было дома, Саша Соколовский соорудил петлю и успел уже затянуть ее на своей шее, но тут мать вошла в комнату и увидела его висящим. Он был еще жив. Маленькая хрупкая женщина стала вынимать юношу из петли. Последствия этой истории сказались на ее здоровье, и Нина Саконская до конца дней не оправилась. Прожила недолго, до 1951 года. Может быть, с этим событием и связано ее молчание, отсутствие воспоминаний о тех днях.
Мур в Чистополе. Сентябрь 1941 года
Итак, начало сентября 1941 года. Идут дожди, на улицах Чистополя непролазная грязь. Мур идет к Асееву, который потрясен смертью Цветаевой. Но тут же сообщает мальчику, что вынужден ехать в Москву, поэтому взять его к себе не может. Наш хроникер Виноградов-Мамонт записал в дневнике, как 15 сентября встретил сестер Синяковых и был приглашен в гости к Асееву.
«По набережной Камы дошли до Соборного спуска. Сели на паром… На носу сидели три женщины с узелками шиповника. Разговорились. Оказалось, это – сестры Оксаны Асеевой. Живут они <в Москве> в Скатерном <переулке> 22!!! Против нас! Я поведал им о своей встрече с В. Хлебниковым <в Пятигорске 1921 г., осеньХ Зашло солнце. Мы высадились на берег. Поднялись в гору. Н.Н. Асеев утром работает и нигде не показывался. Чистополь ему нравится. Адрес его ул. Володарского, 69– Мы получили приглашение к Асеевым и непременно воспользуемся».
Асеев оставался в Чистополе и делал всё, чтобы пристроить Мура в интернат. Однако это было непросто: за интернат надо было платить, а Асеев вовсе не хотел брать оплату на себя. Он уговаривает юношу ехать в Москву в Литфонд с письмом. Неизвестно, знал ли Асеев о том, что в Москве уже никого не прописывают. Эвакуированных прикрепляли к тому месту, куда они выезжали.«От Асеева веет мертвечиной… – вдруг записывает Мур. – Как скучно живут Асеевы! У него – хоть поэзия, а у ней и у сестер – только разговоры на всевозможные темы».
Николай Асеев. Чистополь. Фото В.Д. Авдеева
В глазах Чистополя Асеев – главный благодетель, он помогает мальчику. Еще 11 сентября директор интерната Хохлов получил телеграмму из Москвы, что Мура можно зачислить, ему даже предлагается материальная помощь. Воспоминания об Асееве у чистопольцев сходятся почти у всех в одном: он старался что-то делать. На несчастье – скупая жена, Оксана Синякова, жадность ее была общеизвестна. Гладков вспоминал, как зимой голодала семья сестры Оксаны – Веры Синяковой. Семен Гехт, муж Веры, ходил по рынку, пытаясь продать белье своей жены, и там же ходил и Асеев, скупавший разные вещи за бесценок. Берта Горелик спустя годы, после смерти Асеева, была лечащим врачом Оксаны Асеевой и говорила, что квартира была очень запущена, а под матрасом после ее смерти нашли пачки денег… Оксана тяжело восприняла такую обузу, как Мур.
Наталья Соколова вспоминала о Муре в Чистополе:
«В этот период несколько раз заходил к Жанне и Юре (Ж. Гаузнер и Ю. Оснос. – Н.Г .), я его видела, разговаривала с ним. Это был высокий красивый юноша с хорошей выправкой, гордой посадкой головы и очень светлыми глазами. “Настоящий ариец”, как кто-то о нем шутя сказал. Аккуратный, подтянутый, вещи на нем ладно сидели, шли ему. Не располагал к фамильярности, панибратству, похлопыванию по плечу. Он казался замкнутым, холодным, пожалуй, даже высокомерным, но это, очевидно, было у него защитное – пусть не смеют жалеть, сочувствовать, оплакивать его горькое сиротство. Холодность, сдержанность были, конечно же, продиктованы гордостью, самолюбием».
А одна из сестер Синяковых, Надежда, писала в Москву близкому приятелю – писателю МА. Левашову (сентябрь 1941 г.): «Милый Гулливер! <…> Живем мы хорошо. Мне здесь нравится, люди симпатичные, половина татар. Скучать некогда. Нас постигло несчастье, Цветаева лишила себя жизни, она повесилась.
Печально, очень ее жаль. По вечерам Коля читает ее великолепные стихи. Ее сын здесь живет в общежитии пионеров».
Мур стал заметной фигурой в Чистополе, о нем вспоминали многие. Трагическая судьба гениальной матери, его облик, так непохожий на окружающих, – всё привлекало к нему внимание взрослых, мальчиков и девочек. Юная Гедда Шор, бывшая в старшей группе школы-интерната, вспоминала, что влюбилась в него с первого взгляда.
За те двадцать дней, которые Мур был в интернате, он успел подружиться с Тимуром Гайдаром; как он сам об этом пишет, там было множество детей «знаменитостей». Дети Зинаиды Пастернак тоже здесь – Лёня и Станислав Нейгауз, ночью играющий на разбитом рояле, чтобы быть в музыкальной форме.
Затем приезжает Хмара, директор Литфонда, и тоже предлагает Муру выехать в Москву. Рассказывает, что там открыты школы, говорит, что Союз писателей непременно ему поможет.Итак, Мур покидает Чистополь. Асеев останется, а юноша поплывет пароходом до Казани, оттуда поездом в Москву. При нем чемоданы с рукописями матери, вещи. Многое из вещей он продал сестрам Синяковым, но все равно кое-что осталось. Перед отъездом Асеев читал мальчику главы своей поэмы о начале войны; в дневнике Мур записал, что поэма ему понравилась.
Тел неоплаканных груды,
Дум недодуманных дни, —
люди не любят чуда:
горы немытой посуды,
суды и пересуды,
страхи да слухи одни.
Так же стригут бородки,
так же влекут кули,
так же по стопке водки
лихо вливают в глотки,
так же читают сводки,
словно война – вдали…
Война на многое открыла глаза советской интеллигенции. Писатели и поэты уже забыли, как выглядит Россия, хотя многие из них произошли из низов. И вдруг в эвакуации они буквально упали с небес на землю, ощутили под ногами засасывающую, чавкающую грязь. Сборник стихов Н. Асеева об эвакуации 1941 был назван клеветническим, и в конце 1943 года был подвергнут жесточайшему разносу в ЦК ВКП(б).