Страница 8 из 151
Я никогда не привыкну к Хибру. Даже на юге джунглей, даже там, где на моей родине течет бурная Леопардовая река, я сразу чувствую фальшь. Здесь вместо колючих отрогов и шумных водопадов неспешно перемалывает грязь вонючая Акэн-Дарья. Здесь вместо веселой, яркой зелени — заброшенные каналы и забитые песком колодцы. Здесь иной воздух, болезненный и протухший. Ветер здесь поет, фальшивя, а снулые пальмы лживо плачут над его песнями. Здесь тоже есть Соленые ледники, но у нас они называются Солеными горами, и в них действительно добывают соль.
…Закрыв глаза, я вспоминаю, как бурлит на перекатах Леопардовая река моего детства. Леопардовой ее прозвали потому, что копны желтых водорослей цветут на ее дне, чередуясь с черным блеском камней. Если смотреть сквозь сетчатые кроны банановых деревьев, кажется, что могучая кошка дышит и вздрагивает во сне. В Леопардовой реке невозможно купаться, так холодны ее воды, рожденные Солеными горами. Племена бадайя, кочующие в южных предгорьях, называют ее Странствующей рекой. И это тоже правда: за несколько лет Леопардовая меняет русло и может сдвинуться в сторону на тысячу локтей, оставив без орошения наши прибрежные поля, или внезапно может затопить деревню. Поэтому, наши деды строили дома на сваях и даже скотину держали высоко от земли.
Ночами, лежа на циновке, я заглядывала в щель между досками пола и видела, что река тоже наблюдает за мной. Она никогда не спала, вечно шепталась о чем-то с качающимися кронами пальм, с приходящими на водопой скользкими тенями и с обеими лунами, Гневливой и Смеющейся, склонившимися над порогами. Леопардовая река убегала далеко на юг, там она пряталась под песками пустыни, снова выныривала на поверхность возле гранитных баб, оставленных когда-то центаврами Искандера, и растворялась в топких берегах океана. Хищники не смели приближаться к деревне, которую охраняли духи предков. Раскрашенные черепа улыбались на длинных кольях вокруг наших хижин. Луны по ночам спускаются, чтобы омыться в брызгах, так говорила моя бабушка, когда мне было лет пять. Я верила и заставляла себя не спать, так мне хотелось поглядеть на купающуюся в водопаде луну, но все равно рано или поздно глаза мои смыкались…
…Председатель биржи не зря был изумлен, когда снял с меня одежду. Он привык, что дочери склавенов пышны и розовы, что их кожа нежна и бархатна, как цветы лотоса, руки плавны, а волосы золотятся, как спелые злаки. По линиям на моих ладонях и по загару на моих запястьях эфенди не мог догадаться о том, откуда я родом. Я забочусь о своих руках, когда на мне нет перчаток.
— Немало женщин проезжало через Бухрум, — произнес Гор-Гор, запуская пальцы в мои жесткие кудри, черные, как крыло упыря. — Я много ездил, многое повидал, но такой красоты не встречал. Ты похожа на пантеру. Мне доносили, что Зоран Ивачич взял жену не из народа склавенов, но я никак не ожидал…
— Ты не ожидал, что дом Ивачич женился на красивой женщине? — уточнила я. — Или не ожидал встретить такую женщину в Бухруме?
Гор-Гор сделал вид, что не расслышал мое тонкое оскорбление. Женщина в провинциях Горного Хибра обречена быть вещью, а красивая женщина — это лишь красивая и дорогая вещь. Я слышала, что председатель Гор-Гор отдал сто мер золота и две дюжины двугорбых в калым за вторую жену. Это произошло не так давно, но черная нубийка уже стала ему неинтересна. Она родила троих дочерей и пока ни одного сына. Все это и еще многое другое про председателя никому знать не полагалось, но золото развязывает языки…
— Как же я сразу не отгадал, — эфенди хлопнул себя по лбу. — Ты из страны Вед? Ведь именно там женщины гибки и смуглы и смотрят такими же огромными глазами, в которых хочется утонуть? Ты была невольницей, бедняжка?
Следует отдать должное. Председатель биржи умел обольщать и умел сделать женщину царицей, пусть и ненадолго. Мне приходилось помнить об этом и всякий раз аккуратно выворачиваться из объятий его любопытства…
— Отчего ты не скажешь? Или ты из метисов Атласа? — допрашивал он, втирая мне в спину розовое масло. Буду честной — мне хотелось прогибаться и мурлыкать под его ласковыми, как котята, и твердыми, как гончарные круги, ладонями. Что я и делала — прогибалась и мурлыкала, лишь бы не отвечать на глупые вопросы.
— У тебя кожа цвета самого нежного шоколада, — восторгался он. — Груди твои торчат, как у четырнадцатилетних рабынь из страны Арам. Но девушки оттуда быстро сохнут, а ты сохранила божественную красоту. Может быть, ты колдунья и знаешь секрет, как продлить молодость? А откуда у тебя такие татуировки? Клянусь печатью Всемогущего, первый раз вижу, чтобы склавены рисовали на груди такое… Наверное, твой прадед был могущественным джинном, а не человеком, а? Или тебя привезли с Нила?
Гор-Гор рассмеялся, а я извернулась и укусила его за ухо. В ту песчинку времени председатель был на волосок от гибели. Слишком близко он подошел к опасной черте, но я его уберегла.
…Потому что мне не хотелось его убивать. Только мертвец способен сохранить тайну, так говорили Матери волчицы народа раджпура, развешивая на кольях черепа предков. Черепа вымочены в отварах особых трав, высушены и соответственно раскрашены. Духи предков защищают деревни от злых духов, живущих в реке, болотах и скалах. У каждого духа свое назначение, и требуется большое мастерство, чтобы правильно беседовать с ними. Мужскому мастерству учатся избранные Посохом. Мальчиков сажают в круг, Посох втыкают в песок, затем будущие мужчины начинают танец Посоха. Они топчутся вокруг, пока здоровенная дубина не свалится. На кого указал Посох — того старейшины раджпуров забирают в горный храм. Им почти все равно, что за мальчишка попадется. Если окажется слаб — погибнет, вот и все. Учиться же женскому мастерству отбирают старухи, и это непростой обряд.
Матерей волчиц я боялась до тошноты и заикания. Они приходили всегда бесшумно, затемно, совершенно не опасаясь ночных хищников. Тыкали в живот острыми пальцами, заглядывали в рот, дули в уши и шепелявили. Приходили четыре раза в год и ощупывали всех девочек, родившихся в деревнях по среднему течению реки. Не только ощупывали, но смотрели в глаза и заставляли брать в рот диких ос. В пятилетнем возрасте взять в рот осу — значит, почти наверняка погибнуть. От укуса самки пережимается гортань. Обычно ребенок бьется в истерике, когда к лицу подносят полосатую мохнатую тварь длиной с две фаланги пальца. Я не заплакала, а вместо этого высунула язык. Я боялась Матерей так, что готова была наделать под себя, но насекомого не испугалась совершенно. Я почуяла тогда сразу, что у осы вырвано жало.
Но старухам этого показалось мало. Они приходили еще трижды, проверяя свою удачу. Не так часто им удавалось выявить будущую волчицу в таком юном возрасте. Они водили меня ночью к Змеиному притоку, в полном мраке по камням перебирались на тот берег, и мне приходилось следовать за ними. Там, где взрослой женщине вода достигала колен, меня захлестывало по грудь обжигающими струями. От холода сводило мышцы на ногах. Один неверный шаг — и ребенок исчез бы беззвучно, а спустя неделю меня нашли бы в плавнях у края пустыни…
Но Мать Красная волчица дала мне перед этим пожевать мятный корень. Тому, кто жует такой корень, заявила она, самая холодная вода покажется теплым молоком, только что из-под буйволицы. Я стала жевать эту дрянь, и вода в Змеином притоке действительно показалась мне горячим молоком. Потом мы вброд переходили всю Леопардовую реку, иногда меня скрывало с головой, но я держалась за руку одной из Сестер волчиц и не утонула. Несколько раз упала, ободрала руки и колени, но от страха даже не заплакала. Днем мама послала меня и брата за водой, я видела это самое место, чуть повыше порога. Я посмотрела на радугу, на клокочущие струи вокруг валунов и поняла, что никому не смогу рассказать о том, что произошло ночью. Мне никто все равно бы не поверил. Кажется, мать и отец начали меня побаиваться и уважать.
Ночью за рекой Мать волчица спросила меня, отчего я дрожу. Я сказала, что мне холодно, но это было неправдой. Я тряслась от ужаса и готова была плыть обратно одна, лишь бы вернуться в родную хижину.