Страница 1 из 9
A
В основу книги положены реальные события. В заливе острова Итуруп ураганным ветром была унесена в открытое море самоходная танкодесантная баржа T-36. Четверо солдат на ее борту остались без связи, без достаточного количества воды и провианта, без каких-либо спасательных средств. Драматизм ситуации усугублялся тем, что поиски пропавшей баржи были прекращены уже через несколько дней и бойцов заочно похоронили. Но четверо парней наперекор всему продолжали бороться за жизнь. Пятьдесят суток шел смертельный поединок между ними и разбушевавшейся стихией. Пятьдесят суток смерть нависала над ними, но так и не смогла одолеть мужественных парней. Они победили!
Андрей Орлов
Андрей Орлов
Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа
События романа не выдуманы. Отличия героев от реально существующих людей не случайны и целиком на совести автора.
Войны заканчиваются только для побежденных. Победители продолжают воевать и после победы.
«Как на море-океане тонет баржа с чуваками…»
Фольклор
16 января 1960 года к вечеру разгулялась непогода. Резко похолодало, повалил снег. Дул порывистый ветер, еще не шквалистый, но уже способный доставить неприятности. Рваная облачность распростерлась над побережьем океана. Из Японии, которую хорошо было видно в ясную погоду, надвигалась сизая мгла. Вздымались волны, грузно выползали на берег, ощетинившийся клыками скал и рваными корками ледового припая. Поскрипывали старые суденышки, пришвартованные к пирсу. Маленький залив от буйства моря защищал одинокий каменный мыс. В темнеющем воздухе проступали причал и дорога, петляющая между заледеневшими скалами. К северу, метрах в трехстах, расположилась Китовая бухта – обширный, глубоко вдающийся в сушу залив, вполне подходящий для устройства здесь гавани. На склоне горы в глубине бухты поблескивал огоньками поселок Пионерское. Трехкилометровая зона вокруг поселка считалась закрытой, здесь находилась база Тихоокеанского флота СССР. Чернели кляксы судов у пирсов и причалов, глыбы сторожевых кораблей, пятна поменьше – торпедные катера и тральщики.
Самый крупный остров в составе Курильской гряды уже накрывал циклон. Ветер усиливался, снег валил густыми хлопьями. У ржавого пирса в стороне от Китовой бухты были пришвартованы выведенные из эксплуатации вспомогательные суда – старенький лесовоз, отслуживший свое в качестве морского грузовика, парочка древних самоходных барж, списанный, но еще не утилизированный пограничный катер «Неустрашимый».
У края пирса прозябала еще одна самоходная баржа. 306-й проект, так называемый «Танкист». Водоизмещение – 70 тонн, семнадцать метров в длину, четыре в ширину. Баржа оснащалась дизельным мотором мощностью 230 лошадиных сил и высокими боковыми бортами. Ходовая рубка смещалась к корме, между носом и надстройкой имелась просторная верхняя палуба. Судно находилось на плаву, исправно работало. Изначально оно предназначалось для доставки и высадки десанта на необорудованное побережье, могло транспортировать средний танк. На носу имелась громоздкая аппарель для спуска техники на сушу. Но в последние годы баржа занималась лишь прибрежными транспортными перевозками. Названия у судна не было, только полустертый серийный номер: Т-36.
Четыре часа назад она доставила на базу из прибрежного поселка Знаменский некий секретный груз. В Китовую бухту по ряду причин баржа не входила, встала у старого пирса. Погодные условия позволяли пришвартоваться. Из воинской части прибыл грузовик, несколько солдат в бушлатах под командой серьезных офицеров. Один из них прятал под плащ-палаткой полковничьи погоны. Грузовик заехал задним ходом на пирс, и солдаты перетаскивали в кузов ящики, обитые металлом.
Молодой лейтенант, начальник караула, расписался: груз сдал. Полковник завизировал: груз принял. Оба облегченно вздохнули и козырнули друг другу. Грузовик с усиленным сопровождением убыл в часть. Караул устал, караул свободен. Лейтенант ухмыльнулся и доложил по рации в поселок Знаменский о выполнении задания, а также о том, что горючего в баке осталось с гулькин нос.
«Утром вас заправят в Китовой бухте, – последовал ответ из Знаменского. – Соответствующее распоряжение будет сделано только утром. Как заправят, возвращайтесь порожняком к месту несения службы. До утра свободны».
Начальник караула не скрывал своей радости. Он отдал распоряжение заместителю, сержанту Затулину, и убежал в поселок. До утра. Что ему делать на пустой барже – охранять своих солдат и их оружие? Сами справятся, бойцы бывалые. Солдатская молитва «Боже, призови к себе начкара», похоже, дошла по адресу.
Удалилась гражданская команда. У основательных, просоленных мужиков было где остановиться в Пионерском. Глупо ночевать на неудобной промерзшей барже.
– А одиноким предоставляется казарма, – пошутил один из них, видя, как от расстройства вытягиваются физиономии рядовых караульных.
Следом смотался радист, пообещав вернуться часов через восемь. Вольная птица, кто его остановит?
Видя такое дело, сержант Ахмет Затулин задумался, поколебался, глянул на часы, поманил пальцем ефрейтора Крюкова и что-то ему прошептал. Тот буркнул нечто неразборчивое, означающее, видимо, «есть, товарищ сержант», глянул ему вслед и тоскливо вздохнул. На пустой барже остались трое караульных. Ничто не предвещало погодного катаклизма.
Вскоре ветер разгулялся не на шутку. Баржа терлась о причал. Поскрипывал трап, переброшенный с лац-порта на настил.
На палубе рядом с трапом курил папиросу военнослужащий в бушлате с ефрейторскими лычками на погонах. Он держался за борт и опасливо косился на мглу, подходящую с востока. Пареньку было лет двадцать, чернявый, нахмуренный. Он нетерпеливо поглядывал на старенькие часы, переводил глаза на пирс. Взгляд его рассеянно скользил по ржавой палубе баржи, по бочонку с питьевой водой, приставленному к рубке, по ящикам с углем у входа в трюм, по герметичной емкости с машинным маслом, так и не спущенной в машинное отделение.
Заскрипела дверь в задней части рубки. Там был проход в кубрик, к каютам команды и ниже – в трюм и машинное отделение. Показался еще один солдатик в бушлате, ушанке и ватных штанах, с простоватой, но неглупой физиономией. Папироса во рту уже дымилась, заранее зажег. Обнаружив товарища, он поплелся к нему, зябко ежась и спотыкаясь о крепежные стяжки, вмурованные в палубу.
– Не замерз, Серега? Дубак-то какой! Дед Мороз еще раз пришел.
– Нормально, – буркнул ефрейтор, выбрасывая за борт гильзу от папиросы.
Парни съежились у борта, хмуро вглядывались в темнеющие окрестности. Причудливые скалы на побережье превращались в каких-то многоголовых чудовищ.
– Неуютно здесь, Вовка, – проворчал ефрейтор Серега Крюков. – Фигня какая-то на постном масле. Все ушли, а мы кукуем. Шторм, кажется, надвигается.
– Ага, в Подмосковье такого не увидишь. – Рядовой Федорчук ухмыльнулся и выбросил папиросу, стремительно сгоревшую на ветру.
– Можно подумать, ты у себя в Донбассе такое увидишь, – парировал Серега. – Хреново смотрится. Полтора года уже любуюсь на этот океан, а все никак привыкнуть не могу. Ладно, хоть не во флоте служим.
– Да все отлично, – добродушно пробасил Федорчук. – Слабый ветерок, скоро распогодится, штормовых предупреждений не было. Филька в кубрике стол накрывает, посидим, отдохнем по-человечески в кои-то веки. Груз доставили, до утра гуляем, не жизнь, а малина. Не знаешь, куда Гончаров смылся? До утра его точно не будет?
– Зазноба у начкара в Пионерском, – предположил Серега. – Тот еще кобель наш летеха. Только баба с воза, тут же другая лезет. А у самого жена в Знаменском. Пацаны рассказывали, он ей, зараза, даже из дома выходить запрещает. И что эти бабы в нем находят? Ехидный, скользкий, приставучий, до любого столба докопается – почему не по уставу стоит?.. Нет, Вовка, до утра он точно не придет, если с баржей, конечно, ничего не стрясется. Хотя, с другой стороны, – ефрейтор задумался. – Как он у бабы под мышкой узнает, что с баржей что-то стряслось? Черт, где сержант? – Он вскинул руку с часами. – Обещал вернуться через пару часов.