Страница 3 из 10
— Вот только мусора тебе не хватало!
Я набычиваюсь и продолжаю движение.
— Отойди, кому говорю.
— Мммм! — возмущенно мычу я. Любопытно же.
— Настоящая Ясама Упрямцева! Это ведь твое настоящее имя? — сдается бабушка. — Только не трогай, я тебя подниму. На, смотри, довольна теперь?
Я на весу заглядываю в урну, вижу размокшие бычки, листья и хвою.
— Ммммм, — требую поставить меня на землю: теперь можно заняться другими делами.
В такую рань здесь народу немного, изредка прошаркает задумчивый пенсионер, глянет сквозь роговые очки на копошение в кустах, кивнет бабушке да и продолжит бесцельную прогулку, заложив руки за спину.
— И не скучно одному ходить? — вполголоса делится со мной бабушка. — Взял бы ребенка прогуляться — небось не ходил бы такой смурной.
Для бабушки и для меня совершенно очевидно, что у всякого дедушки в доме должны быть внуки, иначе ему от бесполезности житья вообще незачем высовывать нос на люди.
Другие скамейки расположены на приличествующем уединению расстоянии и все заполнены комплектами взрослых и детей, у кого мамы, у кого няни, у кого бабушки. Я уверена, что самая правильная комплектация там, где бабушки.
— Это ваша внучка? — восклицает неизвестная прохожая.
Бабушка острыми глазами оценивает любопытную и иронически вежливо кивает.
— Небось не дочка, — намекает она на свой очевидный статус.
— Боже мой, какая девочка хорошая! — сюсюкает со мной незнакомка. Тоже мне новость — конечно, хорошая, и я благосклонно протягиваю тете круглые шершавые шишечки.
— Подарила мне шарики, — растрогалась тетя, чуть не плачет от умиления, ей, наверное, в жизни ничего не дарили. Чтобы она продолжала радоваться, я рву листья с кубического куста благородного лавра и даю ей целую охапку.
— Нельзя почем зря рвать листья, сейчас как придет директор и арестует нас, — сурово предупреждает бабушка.
— А мы спрячем! Спрячем листики, да, моя хорошая? — разливается тетечка и берет меня за руку. — А ты видела там лебедей? Они в пруду плавают, черные, представляешь? А клювики у них красные! Сходим, посмотрим?
Я зачарованно слушаю тетю и иду за ней, как заговоренная. Листики осыпаются за ненадобностью на асфальт.
— Далеко не ходите, — тревожно вставляет бабушка.
— Да мы тихонечко, тихонечко, только до того поворота и обратно, за полминуты вернемся, да? Скажи бабушке — погуляем и придем, — успокаивает ее тетя, и я в восторге от неожиданной новизны готова шагать с ней куда угодно.
Бабушка в смятении — вроде нет причин отказать такой милой женщине, но отпускать ребенка бог знает с кем — да тут уже не до хороших манер! Но она, скрепя сердце, соглашается, чтобы не выглядеть полоумной — в конце концов утро, полно народу и только до поворота.
— А мы сейчас лебедей кормить будем, булочка у меня есть, — воркует тетечка, и мы резво шагаем до поворота.
Бабушка следит в оба и видит, что парочка исчезла. Ждет, терпеливо считая секунды. Отсчитала шестьдесят — никого не видно.
Господи, так и знала!
Она взвилась и побежала.
Поворот на пруд с лебедями — никого нет!
— Ах, я проклятая дура, — шептала в отчаянии бабушка, — как я могла, чтобы мне завтрашнего утра не видеть! Своими руками ребенка отдала…
И бабушка помчалась галопом в своих бархатных туфлях, вызывая изумление замедленных утренней негой отдыхающих.
— Вы тут женщину с ребенком не видели? — держась за сердце, на ходу прокричала бабушка старичку с собакой. — Девочка такая маленькая, с золотыми волосами!
Старичок мгновенно понял и махнул в сторону улицы.
Неожиданная для женщины весьма солидного возраста прыть позволила бабушке перехватить коварную тетку аж на улице Шаумяна. Без лишних слов она вырвала меня из чужих рук, прижала к себе и, еле переводя дыхание, специальным страшным голосом сказала:
— Куда ты от меня надеялась скрыться, глаза бы тебе выцапарапать, да ребенка не хочу пугать! Чтоб я тебя не видела, сгинь, нечисть!
Тетка растерянно залепетала: мы, мол, только прогуляться, — но бабушка решительно развернулась и пошла назад.
— Что ты за ребенок такой, а? Что за ребенок, а?! — приговаривает она, и я чувствую, как часто-часто бьется ее сердце прямо мне в бок. — Тебя кто ни поманит — со всеми пойдешь! Своих-чужих не различаешь? А вроде умная!
Мы присаживаемся опять на нашу скамейку, бабушка пристально смотрит на меня, я на нее.
— Иди ко мне, и чтобы ни на шаг. Понятно тебе?
Мне непонятно, и я обхватываю бабушкину шею во всю мощь годовалых сил.
— Сердце моего сердца, — полузадушенно говорит бабушка. — Не даешь старухе расслабиться. Что же теперь, глаз с тебя не спускать? Привязать к себе за ногу?
С моря дует нежный ветер, мы снимаемся с якоря и идем в сторону розовых аллей — там струится густой запах роз, и очень удобно прятаться под любым колючим кустом.
Бабушка совершенно, абсолютно, стопроцентно права: глаз спускать нельзя ни на мгновение.
Побег номер один — улица
— Ма-а-а-а-а-ам, вы что там, оглохли?! Он меня сейчас задушит, заду-у-у-уши-и-и-ит! А-а-а-а, уйди!!!
Мне полтора года, я стою возле стеклянной двери, подпрыгиваю и повизгиваю: мои старшие брат с сестрой опять дерутся, и, насколько я вижу, брат побеждает. Сестра бьет в воздухе ногами, пытаясь отодрать его руки от горла.
Они дерутся почти каждый день, вроде бы понарошку, но я каждый раз ужасно переживаю и вмешиваюсь. Что за дурацкие игры?!
Я бегу на вторую половину дома, к маме и бабушке, рассказываю им, что творится — но слова мне пока не поддаются, освоена буквально пара штук, но мама с бабушкой ничего не понимают! Взрослые не разделяют моего волнения и задумчиво продолжают растягивать, сбрызгивать и складывать в тугие рулончики крахмальное белье. Если бы не срочное дело спасения сестры, я бы побегала под растянутыми парусами прохладных пододеяльников — но сейчас вся надежда на меня, побегаю в другой раз.
— Что, моя птичка маленькая, что ты растрещалась? — говорит мама, не переводя на меня взгляда. — Проголодалась, наверное. Сейчас закончим и придем тебя кормить.
— А что она будет есть, кстати? — встревает бабушка. — Молоком утром опять плевалась, что за ребенок…
Помощи от этих непонятливых женщин не дождешься, шлепаю обратно к месту сражения.
Стекло начинается ровно от моего носа, тянусь вверх, елозя носом по стеклу, дышу на него и рисую на запотевшей поверхности пальцем червячков, хлопаю ладонями и громко говорю «а-а-а-а-а-а-а-а-а», но драка даже не думает на меня смотреть: сестра пустила в ход ногти.
Никто меня не слышит и не видит, все заняты своими скучными делами!
Мне становится непривычно грустно. Никем не замеченная, бросаю спасательные работы и бреду на нейтральную территорию.
В прихожей солнце просунуло руки в окно, на полу — жаркий квадрат, мои босые ноги испачканы пылью еще с утра на балконе, пока я собирала урожай листьев алоэ. За алоэ я уже получила пару шлепков и внушение, что это — есть нельзя, хотя я и сама убедилась, что листья, такие обманчиво аппетитные, горше даже, чем йод, который я тоже на днях пробовала на вкус.
Длинная майка закрывает меня до колен, допустим — это платье. Волосы бабушка забрала в резинку на макушке — сказала, днем жарко, чтобы шейка не взмокла. Словом, я вполне хорошо одета для выхода в свет.
Входная дверь поддалась — это удивительно! Никогда не оставалась с ней, незапертой, один на один, мама каждый раз кричит: проверили, дверь заперта? А вот и не проверили! Вот так вам, не хотели меня вести гулять, а я вас перехитрила. Дверь отворяется бесшумно, я переступаю через порог, и ножкам становится прохладно — после нагретого солнцем пола прихожей.
— Ты где? Далеко не уходи, сейчас будешь мед с маслом есть, ты же любишь мед с маслом? — слышится глуховатый мамин голос из-за двери.
Ага, люблю, прямо обожаю. Сами ешьте эту гадость.
Захотелось по-маленькому, но возвращаться из-за такого пустяка домой? Ни за что! Они меня застукают, схватят, поднимут на руки и начнут тискать, и никуда потом не улизнешь — такой удобный момент может никогда не повториться. Присаживаюсь возле двери и делаю отличную лужицу. Все, теперь я совершенно свободна!