Проклятье

Амина села напротив него, устроив сумку на коленях. В комнате с голыми стенами, было одно единственное окно, но света хватило, чтобы Миф увидел порезы на её лице и руках. Мелкие, но свежие.

— Зеркало разбилось. Это сейчас не самое важное. Скажи лучше, за что тебя сюда. Следователь сказал мне, подозрение в убийстве.

Он поморщился. Как же он устал от этой истории — рассказывать, раз за разом всё больше увязая в подробностях.

— Подозрение в похищении. И то, от своих показаний я откажусь, а ничего больше у них на меня нет, и вряд ли будет. Трупа нет — нет убийства. Тем более что я её не убивал.

Она не знала, что говорить дальше. Потом попросила жалобно:

— Скажи честно.

Горло сжалось судорогой злости.

— Я её не убивал! Если ты мне не веришь, можешь уходить.

Амина сидела перед ним, белая, как стены этой комнаты. Даже зеленоватая.

— Все твои командировки… что мне теперь думать? Ты каждый раз врал мне, что уезжаешь по работе, а сам девчонок возил в старую квартиру, да?

Ещё одна истеричка. Первая шлет тысячи сообщений на выключенный телефон, трётся у колонны, глядя, как его под конвоем ведут в служебную машину, вторая сбегает в непонятном направлении, третья решает утроить сцену ревности в комнате для допросов.

Миф сжал переносицу, поднимая очки выше.

— Прекрати, это ерунда. У меня с ней ничего не было кроме работы.

— Что же это за работа такая, за которую сажают в тюрьму?

У них было мало времени, а за дверью наверняка ждал следователь. Мифа раздражало, что она тратит бесценное время на глупое выяснение отношений. Но она была нужна ему сейчас, как никогда. Ещё несколько дней в камере, и он сойдёт с ума.

Он зарылся пальцами в волосы, закрыл глаза, пережидая бурю.

— Мне нужен адвокат. Пусть добьётся, чтобы меня выпустили под залог, иначе я тут в чём угодно сознаюсь.

— Хорошо, — сказала Амина. Взялась обеими руками за край стола и отодвинулась. Ножки стула проскребли по линолеуму пола. Она словно хотела быть как можно дальше от Мифа. — Я постараюсь.

— Постарайся. И что всё-таки стало с зеркалом?

Амина неопределённо качнула головой.

— Недалеко от дома стройка, там сваи забивают. Такой грохот, что зеркало разбилось. И стёкла из шкафов повылетали.

— Какая стройка в зимой?

Она вздохнула и встала.

Сабрина вернулась в общежитие под вечер и, не раздеваясь, села на кухне.

— Хочешь чаю? Я поставлю, — предложила Ляля.

Они встречали Сабрину вчетвером: Рауль с гитарой на подоконнике, Мартимер и Ник на соседних стульях. Гитарная струна тихонько застонала.

— Не надо мне ничего, — сказала Сабрина, глядя в одну точку. — Они нашли её сумку. Это точно её сумка, я видела. Говорят, её нашли в каком-то болоте за городом.

— Ну и подумаешь! — громко возмутилась Ляля, набирая воду в чайник. Водопроводная труба под мойкой загудела, и Ляля швырнула в неё щепоткой соли с красным кирпичом. — Мало ли что сумка. Пока тела не нашли — ничего не понятно ещё.

— Правда, — сказал Ник, — может быть, Маша сбежала от Мифа и скоро найдётся. Главное, что тела не нашли.

— Может, оно в другом болоте, вы не подумали? — произнесла Сабрина, закрывая руками рот.

— Вот вы чукчи, — сказала Ляля, громко бросая чайник на плиту. — Нельзя так думать, а то они услышат. Они всё слышат.

— Не шумите. — Ник обернулся к двери. — Комендантша ходит по коридорам. Говорят, она сегодня зверствует. Наверное, чем-то недовольна.

В притихших коридорах загорался свет. Тени прятались по углам. Она шла — удары каблуков разносились от лестницы до лестницы. Она замирала у дверей, и полоски света под ними гасли. Утихали голоса. У одних дверей она стояла несколько секунд, и тогда её обитатели побыстрее ложились спать, у других — десять минут и даже больше. Тогда в комнате останавливались все часы, шли помехами экраны компьютеров.

Она шла дальше — из щели выскочил заблудший таракан, в ужасе метнулся из угла в угол, да так и сдох, не добежав до стены. Она шла — пол вздрагивал. Не дойдя трёх шагов до кухни, она остановилась. Из лестничных пролётов потянуло холодным ветром.

На кухне притихли, мигнула лампа под потолком. Она постояла ещё секунду и пошла на следующий этаж.

Вечером женщина принесла тонкие коричневые свечки и расставила их по квартире. Две — на кухню, одну на тумбу рядом с телефоном, в комнату девочки — три, потому что там защита нужнее всего, остальные — в зал. Свечи чадили чёрным дымом. Маша наблюдала за рыжими огоньками, тянулась к ним, чтобы погреться.

Напрасно. Она замерзала всё больше. Холодный снег сыпал в окна, но дело было не в снеге. Она была привязана к Мифу, она им питалась. Его не было — и Маша медленно угасала. Скоро она превратилась бы в тот самый комок пыли под вентиляцией. Но теперь уже не на время. Теперь — навсегда.

Сущность третьей категории навсегда стала бы комком пыли.

Маша спряталась в трубах ванной комнаты и заплакала оттуда. Пламя свечей потухло. Сначала — в кухне и комнате девочки, после — под зеркалом. Свечи в зале погасли самыми последними. Женщина зажигала их снова, они испускали едкий дым и гасли.

Маша плакала: ей хотелось, чтобы снова была ночь, и снова Миф заперся бы на кухне. Она обнимала бы его за плечи и заглядывала через плечо в лужицу коньяка на дне стакана, не видя своего отражения.

Утром пришёл человек в чёрных одеяниях. Он тоже жёг свечи, читал вслух книгу — Маша видела, как разевается его рот. Она не слышала звуков, но ей и не нужны были звуки, чтобы понять — им страшно. Этой женщине, девочке, которая до сих пор не могла зайти в ванную. И человеку в чёрном одеянии, потому что гасли его свечи.

Маша выхватила книгу из его рук и швырнула о стену. От их страха становилось легче. Больше страха — больше сил у неё, больше времени, чтобы дождаться Мифа.

Она швыряла посуду из буфета, била старомодные тарелки. Скоро пол был устелен осколками. Маша вернулась в ванную и заплакала в трубах.

Ночью девочка и женщина не спали — сидели со включенным светом в зале, жгли оплывшие свечи. Маша их не гасила — зачем? Неинтересное занятие. Окна, задёрнутые плотными шторами, двери, которые подпёрли журнальным столиком, Машу не удержали. Она пришла к ним в зал и долго сидела у кровати.

Заплаканная девочка уснула на руках матери. Маша взяла ребёнка за руку и впитала в себя её неровный сон. Было хорошо — не так, как с Мифом, но тоже ничего. Она обхватила девочку собой и принялась пить её, жадно, почти не чувствуя вкуса.

Девочка проснулась, хватая ртом воздух, забилась на руках женщины, путаясь в одеяле, белая до синевы. Они наскоро оделись и ушли из дома, а Маша осталась ждать — комком пыли под вентиляцией. У неё теперь были силы, но их стоило поберечь.

Белая лампа горела над столом — утро выдалось сумрачным. От света болели глаза.

— Я больше не могу, — сказала Амина, пряча глаза. — Я не понимаю, что происходит. Я думала, такое бывает только в детских страшилках.

Миф смотрел на неё без интереса: сложенные на столе руки, смятая блузка, неубранные волосы. Женщина-горе. Адвоката она, конечно, не искала, бессмысленно и спрашивать.

— В чём дело?

— В нашей квартире… — Она прерывисто вздохнула, сгорбилась ещё сильнее. — Понимаешь, там что-то есть.

— Объясняй быстрее, у меня всего пятнадцать минут, — раздражённо оборвал её Миф. Пятнадцать минут — и ни минутой больше. А она смеет транжирить их на поэтические вступления.

Она и вправду выглядела так, будто не спала несколько ночей к ряду. Миф удивлялся, как она вообще двигалась и складывала слова в осмысленные предложения.

— Посуда сама собой бьётся. По ночам из ванной слышится жуткий звук, то ли вой, то ли плач. Свечки гаснут. Этой ночью оно напало на Диану и стало её душить. Нам пришлось уйти из квартиры. Просидели всю ночь у соседей. Но это не выход, понимаешь, это не выход. Диану до сих пор трясёт, она спать не может. Я отвела её к Марианне, чтобы не тащить сюда.