Проклятье

Миф сказал, что если и есть в городе сущность, которая накладывает проклятья, она живёт в этом доме. Он сказал, что проверил все остальные места — с помощью Маши проверил — и там ничего не было. Он сказал, что разберётся, и уехал. Бросил её наедине с проклятьем. Всё.

Она прыгнула, подтянулась на руках и села на подоконник. Привычно заныли виски. Здесь и правда что-то жило, и оно не собиралось выходить к ней так просто, как смертёныш.

— Эй, — позвала Маша в пустоту. Она знала, что идёт на большой риск, просто появляясь здесь, но разве она могла по-другому? Миф передал ей проклятье и уехал со спокойной душой. Поделом ей — не будет такой дурой.

Сквозняк пошуршал слежавшимся мусором. Это вряд ли походило на ответ, но пока ей было достаточно и такого.

— Я сделаю тебя сильным. Хочешь? Ты же хочешь стать сильным?

Она перекинула ноги через подоконник, почти на ощупь прошла вглубь комнаты. Внутри было гораздо сумрачнее, чем виделось через окно. Силуэт рухнувших перил казался человеком, присевшим на корточки.

Способ, который собиралась использовать Маша, противоречил всем правилам, мыслимым и давно забытым. Он противоречил даже здравому смыслу.

Всё так же на ощупь Маша достала из сумки жестяную миску — взяла с кухни ту, которую было не жалко — поставила её на пол. Глаза уже привыкли к полумраку. Маша видела светлый круг миски, призрачные пятна своих ладоней.

Она достала бутылку с водой, отвинтила крышку. Даже привычный плеск звучал здесь глухо и потусторонне. Маша чувствовала, как затекают от неудобной позы ноги. Она наполняла миску, пока не поняла, что полилось через край, потом вынула нож.

Складной нож она этим утром долго искала. Он оказался в рюкзаке, Маша его так и не вынула после полевой практики. Его пришлось наточить — на практике кому-то из группы пришла в голову идея вырезать по дереву, и лезвие напрочь затупилось.

На самом деле Маша всегда очень боялась боли, любой. Даже сдачи крови она боялась, как ребёнок. Даже порезав палец на кухне, обливалась слезами. Это был повышенный болевой порог. Побочный эффект её особой чувствительности к сущностям.

Она взяла нож покрепче, чтобы не дрогнули руки, и полоснула ладонь поперёк. В полумраке комнаты кровь казалась смолой — тягучие, упругие капли падали на поверхность воды и тонули, растворяясь.

Дрожа от боли, Маша бросила в сумку нож, достала из кармана платок и зажала им рану. Дождалась, пока высохнут слёзы на глазах.

— Ешь, — сказала она, глядя прямо перед собой. — Ты можешь поесть.

«Никогда не корми их. Они станут сильными и придут за тобой», — было такое правило. Она не могла вспомнить, где прочитала его. Может, нигде и не читала, а ей просто рассказали.

Маша отлично помнила его, но теперь была другая ситуация и её собственные правила. Зажимая платок в руке, она поднялась, прислушалась.

«Нельзя прислушиваться, если различаешь в дальней пустой комнате подозрительный шорох», — правило, выцарапанное на задней парте в аудитории номер триста один. — «Они станут сильными и придут за тобой».

Она стояла и слушала. Гудел в коридоре ветер, где-то на периферии мира, очень далеко шуршали колёса машин. Она слушала, прикрыв глаза, хотя и так мало что видела в темноте.

— Иди сюда, — сказала Маша, чувствуя, как её голос затухает, едва прозвучав. Запасы смелости истощались — она и так сделала слишком много против правил. К тому же от волнения отчаянно колошматило сердце, а это было плохо. Ведь он наверняка питается страхом, как и все они.

— Иди, — шепнула она и услышала, как в дальней комнате раздаётся тихий шорох, потом снова и ещё. Это были бестелесные шаги. Тот, кто шёл в дальней комнате, не имел массы тела, физически под ним просто не могли скрипеть старые доски: он не имел тела вообще. Его шаги существовали только затем, чтобы их слышали.

Маша ощутила, как мурашками холода покрываются её руки и ноги. Мгновение она не могла заставить себя шевельнуться и отчаянно пыталась вернуть власть над своим телом. Она слушала шаги.

«Если слышишь шаги за спиной — не оборачивайся».

Они были уже в коридоре, когда Маша сбросила оцепенение. Она бросилась к окну. Онемевшие ноги никак не хотели подниматься выше, Маша забралась на подоконник только с третьей попытки. Мир вокруг неё потёк, как разбавленные водой краски. Пока она бежала — она не слышала шагов за собственным топотом. Когда на секунду замерла на подоконнике — они оказались уже совсем близко. Кажется, у самой миски.

«Не оборачивайся!»

Она зажмурилась и махнула в темноту за окном. Грязь пружинила под ногами, хрустели ветки чахлого кустарника. Не особенно ориентируясь в темноте, Маша побежала и выскочила на освещённую площадку у подъезда высотки. Там на неё удивлённо обернулись две мамаши с колясками.

Ждать автобуса пришлось очень долго. Маша успела отчаяться, когда он всё-таки пришёл — пустой и сонный. Она села у окна, достала из сумки телефон. С экрана ей улыбалась зубастая летучая мышь.

Может, позвонить Мифу ещё раз? В самом деле, не убьёт же он её за один единственный звонок. Она впервые подумала, что, может быть, всё не так, всё по-другому. Может, проклятье — это не так уж страшно? По крайней мере, всё плохое, что с ней случилось в последнее время — в архиве с верхней полки свалилась стопка дел, больно ударила по голове. Женщина-хранительница долго укоризненно молчала.

Возможно, Миф не бросил её, а ему вправду потребовалось срочно уехать. Но он вот-вот вернётся и поможет. И тогда то, что затеяла Маша, её месть, окажется полной глупостью.

Телефон задрожал в руках, и от того казалось, что Эми презрительно кривится. Было ещё не поздно всё остановить. Нужно позвонить Мифу и рассказать. Он знает. Он скажет — как остановить.

Маша нашла в телефонной книге его номер и замерла, глядя в экран. Звонить или нет? Что если он вправду бросил её, тогда какой беспомощной и жалкой она ему покажется.

Звонить? Она вздохнула и последним усилием переключилась на другой номер. Набрала его и послушала, как успокаивающе звучат длинные гудки.

— Ты поговоришь со мной? — спросила она у Алекса, только различив его дыхание в телефонной трубке.

Ляля заметила, что из общежития начали пропадать тараканы.

Раньше, стоило включить свет на кухне или в туалете, из-под ног обязательно выскакивал хоть один, а то и компания, и бросались врассыпную по щелям. Ляля лежала с книжкой на кровати — соседка так и не вернулась, поэтому ноги можно было взгромоздить на изголовье второй койки — и краем глаза наблюдала, не пробежит ли кто. Не пробежал. Вчера утром она нашла тараканий труп посреди комнаты — странно так сдох, как будто места другого не нашлось. Или бежал в ужасе.

Ляля вздохнула и, отложив книжку, склонилась к нижнему ящику стола. Там, завёрнутый в полиэтилен, лежал кусок красного кирпича. Там же была припрятана ступка, вымазанная в красном, и пачка соли. Скоро это всё пригодится.

Вздохнув ещё раз, Ляля поплелась по соседям — у кого-нибудь да нашлось бы молоко. Мимо запертой душевой она прошагала быстро: там гулко стонали трубы, вслушиваться не хотелось. Окно между этажами какая-то добрая душа уже закрыла. Считая про себя, Ляля перешагивала через каждую седьмую ступеньку.

На четвёртом этаже свет горел ярче.

— Молоко есть? — Она заглянула в первую комнату слева.

— Масло чёрного тмина, — буркнул Мартимер, кивая на маленький холодильник в углу комнаты. — Ты попробуй, оно гораздо лучше.

— Тьфу на тебя, ещё пробовать.

Ляля хлопнула дверью. Пришлось тащиться на пятый этаж — а это опять мимо душевой.

— Молоко есть?

Сабрина, сидевшая на кровати, показала взглядом на холодильник.

— Хороший ты человек, — со слезами в голосе призналась Ляля и вытащила с верхней полки непочатый пакет. — Спасибо. Я потом отдам.

Сабрина мотнула головой — «не утруждайся».

Ляля пошлёпала к выходу.

— А что, уже нужно? — спросила она так, словно только что поняла, зачем Ляле молоко. — Рано в этом году.