Страница 6 из 144
А рядом со святыми бесы, бесчисленные бесы: «Часто же витают бесы вкруг человека, как мухи, без числа наполняя воздух. Исполнен воздух бесов и всякой скверны, как луч солнечный исполнен пыли. Ибо суть бесы пыль сама», И вот начинается бесконечная борьба. Всегда торжествуют святые, но, одержав победу, они вынуждены завоевать ее снова. Чем больше они побивают дьяволов, тем больше их появляется. Святой Фортунат изгнал из тела одной женщины целых шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть бесов. Бесы возятся в одержимых, говорят в них, кричат их голосами, сотрясают их ужасными корчами. Они входят в тело через нос, через рот, через уши и выходят наружу с ужасающим рычанием лишь после целых дней яростной борьбы. По всем дорогам, на всех перекрестках валяются одержимые, и проходящие мимо святые вступают с бесами в бой. Чтобы излечить одного одержимого юношу, святому Василию пришлось схватиться с ним грудь в грудь, Макарий, улегшись спать среди могил, подвергся нападению бесов и отбивался от них всю ночь. Даже ангелам приходится бороться за душу усопшего и избивать демонов у его смертного одра. Иногда борьба принимает только словесный характер — стараются одолеть врага умом и сообразительностью, шутят, ведут тонкую игру; так, апостол Петр и Симон Волхв состязались в чудесах. Сатана бродит по свету в разных обличьях, наряжается женщиной, даже придает себе сходство со святыми. Но, будучи повержен, он сразу являет свое истинное безобразие: «Видом черный кот, ростом же более пса; очи огромны и пылают; язык длинный и широкий, до пупа простирается и окровавлен; хвост закручен и задран, зад выставлен срамно, из него же пышет престрашное зловоние». Сатану все ненавидят, все только и думают о борьбе с ним. Его боятся и над ним издеваются. С ним не считают даже нужным действовать честно. И, в сущности, несмотря на свои страшные с виду адские котлы, сатана всегда остается в дураках. Все сделки с ним нарушаются силой или хитростью. Даже слабые женщины повергают его во прах: Маргарита разбила ему голову ногой, Юлиана перебила ему ребра цепью. Это порождает ясность духа, презрение к злу, ибо оно бессильно, твердую веру в добро, ибо добродетель всемогуща. Стоит только перекреститься, и дьявол уже ничего не может поделать: он рычит и исчезает. Когда чистая дева осеняет себя крестным знамением, содрогается весь ад.
И вот разворачиваются ужасные картины пыток и истязаний, которым подвергаются святые в своей борьбе с сатаной. Палачи, обмазав мучеников медом, выставляют их на съедение мошкаре; заставляют их ходить босиком по битому стеклу и раскаленным углям; бросают во рвы, полные змей; бичуют их плетьми со свинцовыми наконечниками; живьем заколачивают в гробы и бросают в море; подвешивают за волосы и потом поджигают; посыпают их раны негашеной известью, поливают кипящей смолой, расплавленным свинцом; заставляют садиться на раскаленную добела бронзовую скамейку, надевают им на голову раскаленный шлем, жгут их тело факелами, дробят бедра на наковальнях, вырывают глаза, отрезают языки, постепенно, один за другим, переламывают пальцы. Но все эти истязания не ставятся ни во что, святые презирают мучения и спешат, устремляются к новым. Впрочем, беспрерывное чудо облегчает их страдания, и палачи устают их пытать. Иоанн выпил яд и остался жив и здоров. Себастьян, пронзенный тучей стрел, продолжал улыбаться. А случалось и так, что стрелы повисали в воздухе по правую и по левую сторону мученика или возвращались назад и выкалывали глаза самому стрелку. Святые пьют расплавленный свинец, точно ледяную воду. Львы повергаются перед ними наземь и, как ягнята, лижут им руки. Лаврентия стали поджаривать на раскаленной решетке, а он, ощущая только приятную свежесть, закричал палачу: «Безумец, сия сторона уже изжарена, повороти же меня и другой стороною, а после того ешь, ибо я уготовлен в меру». Цецилию погрузили в крутой кипяток, а «она пребывала там, словно в холодной воде, и даже не впала в испарину». Христина совсем замучила своих мучителей: отец отдал ее на истязание двенадцати палачам, а они хлестали ее, пока не свалились с ног от усталости; тогда за нее взялся еще один палач: он привязал ее к колесу и развел под нею костер, но огромное пламя разлеталось в стороны, я в огне погибло полторы тысячи человек; палач привязал ей камень на шею и бросил в море, но ангелы поддержали Христину, сам Иисус окрестил ее, а потом велел архангелу Михаилу вернуть ее на землю; Христину заперли с гадюками, но змеи ласково обвились у нее вокруг шеи; наконец, ее посадили в горячую печь, и она целых пять дней пела там и осталась невредима. Винцент, подвергшийся еще более страшным пыткам, тоже не чувствовал ни малейшего страдания; ему перебили все члены, ему раздирали тело железными гребнями, пока внутренности не вывалились наружу, его кололи иголками, его бросили в костер, который он залил своей кровью, и, наконец, заключили в темницу и прибили ему ноги гвоздями к столбу; но, четвертованный, изжаренный, со вспоротым животом, он все еще был жив; и его мучения преобразились в сладостный аромат цветов, дивный свет наполнил его темницу, он лежал на ложе из роз и пел, а ангелы вторили ему. «Когда же сладкое пение и запах цветов дошли до стражей, они пришли, и увидели, и обратились в веру; узнавши же о сем, Дакиец разъярился и воскликнул: „Что еще можем сделать ему? Победил он нас“». Так восклицали эти палачи; иначе и не может кончиться — мучители либо обращаются в истинную веру, либо умирают. Погибают они самым ужасным образом: то их разбивает паралич, то они давятся рыбьей костью, то их испепеляет молния, то лошади разносят в щепки их колесницы. А темницы святых наполнены дивным сиянием, дева Мария и апостолы легко проникают туда сквозь стены. Вечное спасение нисходит с разверзшихся небес, где можно узреть самого господа бога, с венцом в руках, усыпанным драгоценными каменьями! Вот почему святые не боятся смерти. Они встречают ее с радостью и ликуют, когда умирают их родные. На вершине Арарата было распято десять тысяч человек. Около Кельна гунны перебили одиннадцать тысяч дев. В римских цирках хрустят кости праведников на зубах у диких зверей. Трех лет от роду стал мучеником Кирик, в которого святой дух вложил дар мудрой речи. Грудные младенцы проклинают палачей. Презрение, отвращение к собственному телу, к жалким человеческим отрепьям превращает и самые муки в божественное наслаждение. Пусть рвут, пусть дробят, пусть жгут это тело — все благо! Еще, еще! Никогда они не настрадаются досыта. И подвижники взывают о мече в горло, ибо только он убивает их наконец. Когда Евлалия горела на костре и толпа в своей слепоте оскорбляла ее, мученица сама раздула пламя, чтобы скорее умереть. Господь внял ей, белый голубь вылетел из ее уст и воспарил на небеса.
Анжелика с восторгом зачитывалась «Легендой». Эти ужасы, этот победоносный экстаз возносили ее над жизнью. Но ей нравились и другие, более спокойные страницы, например, рассказы о животных, ибо «Легенда» была полна этих рассказов: здесь копошился чуть ли не весь ковчег. Очень интересно было читать про то, как орлы и вороны кормили пустынников. А какие чудесные истории про львов! Вот услужливый лев роет могилу для Марии Египетской; вот огненный лев встал у дверей дома разврата, куда проконсулы отправили святых дев. А вот лев Иеремии: ему поручили стеречь осла, и когда того все же украли, лев нагнал грабителей и привел осла обратно. Был там и волк, который раскаялся и вернул похищенного поросенка. Бернард отлучил от церкви мух, и они тотчас упали мертвые. Ремигий и Власий кормили птиц со своего стола, благословляли их и лечили. Франциск, «дивной кротостью и сам подобный голубю», проповедовал птицам и увещевал их любить бога. «Птица, именуемая стрекозою, сидела на смоковнице, святой же Франциск протянул руку и позвал пищу. И как она, повинуясь ему, села на руку, то сказал ей: „Сестра моя, воспой и прославь господа нашего бога“. И она немедля запела и не улетала, пока не была отпущена с миром». Этот рассказ дал Анжелике неиссякаемую пищу для развлечений: ей пришло в голову позвать ласточек и посмотреть, прилетят ли они на ее зов. Кроме того, в «Легенде» были презабавные истории, над которыми Анжелика помирала со смеху. Она смеялась до слез над историей добродушного великана Христофора, переносившего Иисуса на спине через реку. Она до упаду хохотала над злоключениями воспитателя Анастасии, который волочился за тремя ее служанками и, думая застать их на кухне, стал целовать и обнимать вместо них кастрюли и горшки. «Он вышел оттуда черный и безобразный и в порванной одежде. Слуги же ожидали его снаружи и как увидели, то и решили, что он обратился в диявола, и, побивши палками, бежали и оставили его там». Но вот когда побивали дьявола, тут Анжелику разбирал совсем безумный смех. Особенно восхищала ее великолепная взбучка, которую дала дьяволу Юлиана, когда он попытался искушать ее в тюрьме: она избила его своей цепью. «Тогда приказал судия, чтобы привели Юлиану, и как она вышла, влача за собою диавола, то возопил он и сказал: „Госпожа Юлиана, не побивайте меня боле!“ Она же потащила его через весь рынок и ввергла в поганейшую яму». Иногда, вышивая, Анжелика пересказывала Гюберам легенды, которые нравились ей даже больше, чем волшебные сказки. Она столько раз перечитывала книгу, что знала многие сказания наизусть: например, легенду о Семи спящих девах, которые, спасаясь от преследования, замуровались в пещере и проспали в ней триста семьдесят семь лет, а потом проснулись, чем до глубины души поразили императора Феодосия; или легенду о святом Клементии, все семейство которого — он сам, жена и трое сыновей — пережило множество неожиданных и трогательных приключений: несчастья разлучили их друг с другом, и в конце концов им удалось соединиться только благодаря самым неслыханным чудесам. Девочка плакала, грезила по ночам, дышала только этим миром, трагическим и блаженным миром чудес; жила только в этой призрачной стране всех добродетелей, вознагражденных всеми радостями. Когда Анжелика приняла первое причастие, ей казалось, что она, как святые, ходит по воздуху, на два локтя над землею. Она чувствовала себя юной христианкой первых веков, она отдавалась в руки божьи, ибо вычитала в своей книге, что без божьей милости нельзя спастись. Отношение Гюберов к религии было крайне просто: они ходили по воскресеньям к обедне, по большим праздникам говели; и делали это со спокойною верой скромных людей, немножко по традиции, а немножко и ради заказчиков, ибо мастера церковных облачений передавали эту обрядность из поколения в поколение. Но Гюбер часто бросал работу, чтобы послушать, как девочка читает легенды, и дрожал вместе с нею, чувствуя, что волосы его шевелятся под легким дыханием невидимого. Гюбер был способен на глубокое волнение, он расплакался, увидев Анжелику в белом платье. Весь тот день — день первого причастия — оба они провели как во сне и вернулись из церкви ошеломленные и усталые. Рассудительная Гюбертина, осуждавшая излишества во всем, в том числе и в хороших поступках, даже побранила их вечером. Теперь ей приходилось вести борьбу с чрезмерной набожностью Анжелики, особенно же с охватившей девочку безумной страстью к благотворительности. Франциск взял себе в удел бедность, Юлиан Милостивец называл нищих своими господами, Гервасий и Протасий мыли им ноги, Мартин разорвал свой плащ и отдал половину бедняку. И девочка по примеру Люции хотела бы все продать, чтобы все отдать. Сперва Анжелика раздала свои вещи, а потом начала опустошать дом. В довершение беды она щедрой рукой раздавала всем без разбору, так что вещи попадали к людям недостойным. Через день после первого причастия Гюбертина поймала ее вечером на том, что она сует в окошко белье какой-то пьянчужке; вышел ужасный скандал. Анжелика впала в ярость, как в давние времена. Но затем, сраженная стыдом, она заболела и пролежала целых три дня.