Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 139 из 144



— Ага, хочешь остановить машину!.. Не выйдет! Тебе понадобилась моя баба?.. Отправляйся же ко всем чертям!

А поезд все мчался и мчался, с ужасающим грохотом он вырвался из туннеля и несся теперь вперед по темной пустынной местности. Как молния, промелькнул он мимо Малоне, и стоявший на платформе помощник начальника станции даже не успел разглядеть, что на площадке паровоза два человека схватились в смертельном поединке.

Собрав все силы, Пеке столкнул Жака с паровоза; но тот, почуяв под собой пустоту, судорожно ухватился за шею кочегара и увлек его за собой. Два отчаянных вопля слились в один, потом все стихло. Машинист и кочегар упали на рельсы, так и не разжав ужасных объятий, их затянуло под поезд, и колеса безжалостно раздавили и искромсали двух этих людей, так долго живших как братья. Их тела превратились в окровавленные обрубки без головы и без ног, по руки навеки сплелись, как будто мертвецы все еще продолжали душить друг друга.

А паровоз, которым никто уже не управлял, все несся и несся вперед. Наконец-то строптивая и норовистая машина получила волю, и теперь она мчалась во весь опор, точно необъезженная кобылица, что вырвалась из рук жокея и мчится, как ветер в поле. Воды в котле было достаточно, уголь в топке ярко пылал; через полчаса давление пара достигло предела, и поезд летел, как стрела. Усталый обер-кондуктор, должно быть, уснул. Солдат, набитых как сельди в бочке, совсем развезло, они развеселились от быстрой езды и еще громче орали песни. Состав вихрем пролетел мимо Мароммы. Приближаясь к семафорам и станциям, он больше не свистел. Он бешено стремился вперед, точно обезумевшее животное, которое, невзирая на препятствия и не разбирая дороги, несется очертя голову. Он мчался все быстрее и быстрее, будто устрашенный хриплым дыханием, с шумом вырывавшимся из его груди.

В Руане паровоз должен был набирать воду; вот почему все на станции оледенели от ужаса, когда, изрыгая дым и пламя, мимо пронесся этот взбесившийся поезд: на паровозе не было ни машиниста, ни кочегара, а из вагонов, предназначенных для перевозки скота, неслись осипшие голоса солдат, оравших патриотические песни. Они ехали на войну и торопились туда — на берега Рейна! Железнодорожные служащие стояли разинув рты и возбужденно размахивали руками. Потом послышались крики: нет, нет, ни за что этот взбунтовавшийся огнедышащий поезд не минует благополучно Соттвильскую станцию, ведь, как и все узловые пункты, она забита составами и маневровыми паровозами! Дежурный кинулся на телеграф, чтобы предупредить Соттвиль. И там успели отодвинуть на запасной путь товарный поезд, преграждавший дорогу. И вовремя — издали уже доносился храп вырвавшегося на свободу чудовища! Проскочив в мгновение ока оба туннеля возле Руана, стальной зверь в яростном галопе летел вперед, как будто его гнала какая-то неведомая и неодолимая сила, — теперь уже ничто не могло его остановить! Он, словно метеор, пронесся через Соттвиль, не встретив на пути никакой помехи, и опять скрылся во мраке; некоторое время еще слышался его грохот, потом все затихло.

Теперь телеграфные аппараты стучали уже по всей линии, и все сердца колотились быстрее при известии о поезде, который, как страшный призрак, промелькнул через Руан и Соттвиль. Все содрогались от ужаса: ведь он непременно наскочит на идущий впереди курьерский состав! Подобно кабану, прокладывающему путь в зарослях, воинский эшелон продолжал свой бешеный бег, не замечая ни красных огней, ни петард. Возле Уасселя он чуть было не налетел на паровоз; он навел ужас на служащих станции Пон-де-л’Арш, ибо его скорость, казалось, нисколько не уменьшилась. И вот он снова скрылся из глаз и несся теперь в кромешной тьме, несся неведомо куда.

Ему и дела не было до тех, кого он давил на пути! Что ему до пролитой крови, ведь, вопреки всему, он рвался к будущему! Никем не ведомый, как ослепший и оглохший конь, брошенный в минуту смертельной опасности, он несся и несся вперед, везя пушечное мясо — пьяных, ошалевших от усталости солдат, которые хрипло орали песни.

Комментарии

«Мечта», шестнадцатый роман цикла «Ругон-Маккары», печатался в апреле — октябре 1888 года в журнале «Ревю иллюстре» («La Revue Illustrèe»), и в октябре же он вышел отдельной книгой в издательстве Шарпантье.

Появление этой полумистической любовной идиллии в момент, когда на страницах многочисленных газет и журналов еще бушевала буря, вызванная предшествующим романом «Земля», было для всех большой неожиданностью. В «Наброске» к этому роману Золя записал: «Я хочу создать книгу, какой от меня никто не ожидает». Ожесточенные нападки критиков, обвинения в смаковании грязных, низменных сторон жизни, резкие упреки со стороны авторов «Манифеста пяти», вышедшего 18 августа 1887 года, после опубликования романа «Земля», побудили писателя создать книгу «которую можно было бы дать читать всем, даже молодым девушкам, поэтому в ней не должно быть никакой сильной страсти, только одна идилличность» («Набросок»). Таким образом, роман «Мечта» явился отчасти уступкой буржуазным вкусам.



Созданием «Мечты» Золя хотел также опровергнуть постоянный упрек своих оппонентов в том, что он будто бы избегает сферы сложных человеческих переживаний, не может оторваться от бытового и низменного. Приступая к работе над новым романом, Золя записывал: «Раз меня обвиняют в том, что мне недоступна психология, я заставлю людей признать, что я могу быть и психологом. Итак, будет психология (или то, что под этим имеют в виду), то есть душевная борьба, извечная борьба страсти и долга» («Набросок»).

В новом романе Золя следовал и своему принципу чередования в цикле «Ругон-Маккары» эпизодов различного характера: после безжалостно жестокого «Завоевания Плассана» — лирический по тону роман «Проступок аббата Муре», после сурово реалистической «Западни» — сентиментальная «Страница любви», а теперь после вызывающе натуралистической «Земли» — идиллия «Мечты».

Замысел этого романа возник в разгар работы над «Ругон-Маккарами», в начале 80-х годов. В связи с этим значительный интерес представляют письма Золя к его голландскому переводчику и издателю Ван-Сантен Кольфу. В письме от 5 марта 1883 года он писал:

«Меня часто упрекали, что я не интересуюсь возвышенным, вот почему я решил в моем цикле „Ругон-Маккары“ отвести место мечте. Много лет тому назад я задумал написать книгу, подобную „Проступку аббата Муре“, чтобы этот последний роман не стоял особняком в цикле. И оставил пустое место для этюда о возвышенном. В моей голове все замыслы маршируют единым строем, и мне трудно определить время возникновения каждого из них. Они остаются неясными для меня самого вплоть до начала работы. Но будьте уверены, что тут не бывает ничего неожиданного. „Мечта“ появилась в свой час, так же как и другие эпизоды».

На связь романа «Мечта» с «Проступком аббата Муре» Золя указывает в письме к тому же адресату от 16 декабря 1888 года. «Моя новая книга связана с „Проступком аббата Муре“, хотя и менее романтична; в ней больше психологии, а не осанны природе; изображения святых заменяют здесь описания садов, цветов и ароматов».

Лирическая тема действительно сближает эти два романа. Однако «Проступок аббата Муре» — это, прежде всего, социальный и антиклерикальный роман; кроме того, в нем с большой художественной силой воспевается величие и мудрость законов жизни, благость природы, красота земной любви. Тогда как «Мечта» несет на себе явный отпечаток декадентских влияний конца XIX века и является серьезным отступлением Золя от реализма.

По замыслу автора, роман «Мечта» должен был быть любовной идиллией. «Это поэма абсолютно целомудренной любви, протекающей под сенью старинного романского собора», — сообщал Золя Ван-Сантен Кольфу 22 января 1888 года.

Золя начал писать роман 5 января и закончил 20 августа 1888 года. Непосредственной работе над произведением предшествовала длительная подготовка: собирание и изучение многочисленных документов. Обычная для Золя тщательность в подборе материала в данном случае осложнялась искусственным характером сюжета. Создавая этот роман, Золя шел не от жизненного опыта, не от конкретных наблюдений, а от различных книжных источников. В Национальной библиотеке в Париже, в фонде Эмиля Золя, хранятся два пухлых тома подготовительных материалов к роману, объем которых почти вдвое превышает объем книги.