Страница 86 из 117
Выехав 7 апреля из Калгана, Анненков и Зюк через несколько дней прибыли в Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ) и заняли двухместное купе в вагоне сибирского экспресса Владивосток — Москва. В соседнем купе разместился верхнеудинский чекист Н. И. Лопатин.
Путь Анненкова от Верхнеудинска в Москву занял полмесяца, и 20 апреля Анненков ступил на перрон Казанского вокзала.
Некоторые подробности о первых часах пребывания Анненкова в Москве, об обстоятельствах его сопровождения по Сибири ее братом и о своих личных впечатлениях об атамане сообщает сестра Зюка — Раиса Осиповна Идрис. 13 декабря 1967 года она, отвечая на письмо С. и М. Мартьяновых, разыскавших ее в Ленинграде, пишет:
«Вы спрашиваете, что я помню о том времени? <…> Дело в том, что я сама принимала „гостя“ — атамана Анненкова у брата и хорошо помню встречу с ним.
Я заканчивала учебу в институте и жила у брата в общежитии академии на Курсорском переулке. Брат мой находился в 1925–1926 годах в Китае. Весной 1926 года я получила телеграмму о том, что он завтра приезжает в Москву. Я решила его встретить и поехала на вокзал, но оказалось, что поезд прибыл раньше, и наша встреча не состоялась. Я очень была огорчена и поехала в общежитие.
Там меня встретил Михаил, в комнате у него было два человека, на полу стояли чемоданы. Брат был очень взволнован, быстро со мной поздоровался, а я ему начала рассказывать о рождении сына, но он меня не слушал. Сейчас он был занят гостями. Я поздоровалась с ними.
Первый со мной подчеркнуто вежливо поздоровался <…>.
Михаил сказал, чтобы я угостила гостей завтраком, и вскоре сам ушел. Я угощала и все смотрела на военного. Я еще ни разу не встречала такого человека у брата.
Мы пили чай, а я все старалась поддержать разговор, все спрашивала, как живут в Китае, какой там театр. Гость в гражданском не принимал участия в беседе, военный понемногу разговорился и даже рассказал, что он был в китайском театре, и женские роли там исполняют мужчины. Неожиданно военный спросил, есть ли у нас телефон, ему очень нужно позвонить знакомому. Я ответила, что внизу есть телефон, но гражданский сказал, что сейчас нельзя звонить: „Вот будет у Вас номер в гостинице, тогда и позвоните“. Военный гражданин сел молча. Ему, видно, не понравились слова гражданского. После чего разговор не клеился. Я все больше наблюдала за военным, чувствовала, что здесь какая-то тайна.
Мне хотелось, чтобы поскорее пришел брат. Вероятно, прошло минут тридцать, и в комнату вошел Михаил с двумя товарищами, они были в гражданском, но я поняла, что это военные люди.
Брат сказал, что он устроил ему номер в гостинице и что он может ехать. Быстро вынесли вещи. Михаил попрощался, а военному сказал фразу по-китайски.
Когда все ушли и я осталась с братом, он спросил меня, знаю ли я его гостя? Я ответила, что не знаю. И вообще они показались очень странными. Михаил стал смеяться. „Глупая, — сказал он, — ведь это — атаман Анненков“. Тут я совсем опешила. Михаил рассказал мне, что наши друзья китайцы помогли взять Анненкова. Нужно было его срочно увезти в Советский Союз, и это поручили ему. Поручение нелегкое, но брат всю жизнь был смелый и решительный.
Дорога была трудная. В поезде Михаил сначала был с атаманом один. Караулил его круглые сутки, держа два нагана наготове. Потом к ним сел еще один человек. В поезде атаман Анненков пытался бежать. „И вот сейчас, наконец, легко вздохнул. Я сдал Анненкова в надежные руки“. Так закончил свой рассказ Михаил»{232}.
Из рассказа сестры М. Зюка Р. Идрис следует, что Анненков до последних минут не знал, что его обманули. Лишь когда его сопровождение сбросило маски и изменило свое отношение к нему, когда в квартире Зюка появился конвой, когда он, хорошо знавший Москву, увидел, что его везли вместо гостиницы на Лубянку, он, наконец, прозрел, но пути назад уже были отрезаны. Ловушка сработала четко, и за Анненковым захлопнулась дверь камеры № 73 внутренней тюрьмы ОГПУ…
«Сдав Анненкова, — рассказывает писатель И. Дубинский, — Зюк ввалился к нам в общежитие с посиневшим лицом. Полез сразу на мою койку и проспал, ни разу не шевельнувшись, целые сутки. А потом уже рассказал о своей необычной миссии»{233}. Нам приходится только сожалеть, что этот рассказ Зюка остался неизвестным.
Что касается очерка Д. Л. Голинкова «Как каялся атаман Анненков», то он в основном построен на материалах повести С. и М. Мартьяновых. Признавая добровольность перехода Анненкова в СССР, он в то же время утверждает, что это произошло не в результате раскаяния атамана, а потому, что тот не видел для себя достойного места в антисоветском лагере и хитрил, оставаясь врагом СССР.
У читателя уже давно вертится вопрос, почему я так долго ничего не говорю о Денисове? — Не знаю уж, почему, но и Григорьев и Мартьяновы после описания ареста Анненкова и Денисова о последнем забыли и о том, как он оказался в СССР, не говорят. К счастью, об этом рассказывает сам Денисов. На Лубянке он, видимо, тоже пытался заняться мемуарами, потому что мною обнаружен отрывок его воспоминаний, написанный уже в СССР, и набросок рассказа, озаглавленный «Возвращение на Родину». Денисов пишет:
«В Калгане — несколько свиданий с ответственными советскими работниками, в результате — добровольный и искренний переход.
Анненков вскоре отбыл в Москву, я остался в группе советских работников для работы. Провел около двух месяцев. Относились ко мне с полным доверием, никакого наблюдения не было. С отходом Нарармии штаб работников сокращался, мне было предложено поехать в Москву. В конце мая, совершенно самостоятельно, с документами на руках я выехал из Калгана и прибыл 8 июля с.г. в Москву».
В наброске рассказа Денисов описывает свой отъезд из Китая, проезд по Монголии и прибытие в СССР:
«Пасмурный прохладный день. В машину садимся вчетвером: доктор с женой, тов. Н. и я. За рулем — Дмитрич, шофер группы. Шоссе Калган — Урга. Сорок миль — и перевал Дабан. Катим дальше. Сегодня кончается Китай и начнется Монголия. Степь, жарко. Скорость 50–60 миль в час. Ночуем у монгола в юрте. Столица Урга. 27 мая после обеда выезжаем. Переночевали в каком-то поселке. Выехали чуть свет. Поздно вечером доехали до Троицкосавска (Кяхта. — В. Г.). На другой день — Верхнеудинск. До отхода скорого поезда на Москву — два дня. Международный вагон.
Денисов
10 июля 1926
г. Москва».
Потянулись тоскливые дни лубянского сидения.
Сожалели ли Анненков и Денисов о добровольной смене свободы на заточение? Думаю, что нет, хотя минуты слабости, конечно, случались. Но они верили большевистскому слову и не сомневались, что им сохранят жизнь, более того, они даже надеялись, что их знания и умения будут востребованы.
Обоим оставалось жить чуть больше года…
Реакция
Долго сохранять в тайне арест такой значительной и известной в кругах эмиграции фигуры, как Анненков, было невозможно. Арест Анненкова всколыхнул эмиграцию, породил в ней различные толки и догадки. Она негодовала, обвиняя Фын Юйсяна в том, что он продался красным, однако не могла и предположить, что атаман уже далеко от Калгана, на подступах к монголо-российской границе. Даже тогда, когда сибирский экспресс уже мчал Анненкова в Москву и его обращение во ВЦИК о помиловании было опубликовано, мысль о том, что атаман уже давно в Советском Союзе, еще не приходила эмиграции в голову.
Белоэмигрантская газета «Новое шанхайское время» от 24 апреля 1926 года информировала: «Атаман Анненков арестован по приказу Фын Юйсяна, содержится в тюрьме. Письмо о помиловании, вероятно, написано под страхом смертной казни. Как первое, так и второе сообщение нами не проверены. Переходу атамана мы лично не верим. Письмами об атамане завалена редакция». Эффект взрыва произвело и обращение Анненкова к партизанам.