Страница 62 из 117
— Да, работал «Союз крестьянской молодежи», — отвечает Анненков. — Твердо могу сказать, что посылалось русское золото в Японию и во Владивосток. Золото это было захвачено из государственных запасов в Казани. Ходили слухи, что наши будут за помощь иностранцев расплачиваться концессиями.
— Скажите, чем объясняется, что слава о ваших частях у самого Колчака была незавидной? Это вам известно?
— Да, было известно! Это было до прибытия комиссии, которая была назначена Верховным правителем в мой район, с которой был и генерал Щербаков, и генерал Старцев, а также представитель от миссии. Эта комиссия осмотрела весь мой район…
— От какой миссии?
— От французской!
— Вы, следовательно, допускали в свой район иностранные миссии? Где это было?
— На Лепсинском фронте!
— Вы не помните фамилии представителя этой миссии?
— Кажется, полковник Дю или Дюрейль… — точно не помню. Комиссия нашла блестящим мой район! — хвастанул атаман.
Больше на тему интервенции на процессе не говорилось, но и в сказанном Анненковым отчетливо и недвусмысленно выражена патриотическая позиция участника событий, осознающего противоестественность присутствия на родной земле иноземных сил и возможность нежелательных последствий такого вмешательства в решение внутренних, сугубо национальных проблем.
Отрицательное отношение к отряду Анненкова как к партизанскому формированию начало складываться еще во время Великой войны. В дальнейшем, в годы Гражданской войны, из-за роста элементов атаманщины, критическое отношение к нему еще более возросло. Офицеры и генералы категорически не признавали формирования атаманов воинскими подразделениями, считая их шайками бандитов, но терпели в надежде перековать их в нормальные боевые единицы. Это тем более было необходимо сделать потому, что сами атаманы были заклятыми врагами большевизма, их партизаны — опытными и умелыми бойцами.
Утверждению отрицательной оценки своего отряда во многом способствовал сам Анненков своей заносчивостью, амбициозностью и самолюбованием. В своих мемуарных записках он писал:
«Спустя несколько дней после падения Омска (имеется в виду свержение советской власти в 1918 году) атаман Анненков получил телеграмму: „Приказываю Вам немедленно прибыть в Омск для получения дальнейших указаний.
Командующий войсками полковник Иванов-Ринов“.
Атаман Анненков ответил:
„Увы, не знаю, каким приказом Вы назначены моим начальником, а поэтому воздержусь от исполнения Вашего приказа. Анненков“.
Иванов-Ринов вторично телеграфировал:
„В Омске существует Временное Сибирское правительство. Его приказом я назначен командующим войсками Западной Сибири. Признаете ли Вы это правительство? Если да, то получите задачу: отправляйтесь немедленно на фронт и обо всем доложите“.
Атаман Анненков послал ответ:
„Эта телеграмма странней первой. Подчиняться какому-то мифическому правительству не намерен. Задачу выбрал сам. О моем подчинении себе не мечтайте. Подчинюсь тому своими действиями, кто заслужит“».
Колчак тоже стремился подчинить доставшуюся ему по наследству атаманщину, но она уже выросла из детских штанишек, и атаманы Анненков, Красильников, Семенов, Калмыков и другие, выступая единым фронтом, не торопились встать под высокую руку адмирала. Неожиданно разразившийся конфликт Колчака с атаманом Семеновым вынудил Верховного идти на попятную. Суть конфликта заключалась в следующем.
В 20-х числах ноября 1918 года (сразу после переворота, приведшего Колчака к власти) адмирал арестовал и предал суду непосредственных исполнителей этого переворота, однополчан Анненкова, полковника В. И. Волкова, который стал к этому времени командиром Сибирской казачьей дивизии, командира 1-го казачьего Сибирского Ермака Тимофеева полка войскового старшину А. В. Катанаева и командира партизанского отряда войскового старшину И. Н. Красильникова. Семенов потребовал от Колчака их освобождения и предупредил: «В случае неисполнения моего требования, я пойду на самые крайние меры и буду считаться с Вами лично». Вслед за этим он прервал телеграфную связь между Омском и Дальним Востоком, а на Забайкальской железной дороге задержал поезда с грузами, отправленными Колчаку Антантой. В своих мемуарах Семенов эти действия отрицал, а заступничество за Волкова, Катанаева и Красильникова объяснил тем, что, зная, что все перечисленные офицеры, принадлежащие к Сибирскому казачьему войску, являлись одними из инициаторов и первых участников вооруженной борьбы с красными, он решил вмешаться в их судьбу офицеров и постараться избавить их от суда за поступок, носивший высоко патриотический характер{167}.
В Омске эти действия Семенова восприняли как бунт и попытались быстро покончить с ним. В конце ноября приказом № 60 Семенов был объявлен изменником, а 1 декабря 1918 года Колчак издал резкий приказ № 61, в котором говорилось:
1. Командующий 5-м отдельным Приамурским корпусом полковник Семенов за неповиновение, разрушение телеграфной связи и сообщений в тылу армии, что является актом государственной измены, отстраняется от командования 5-м корпусом и смещается со всех должностей, им занимаемых.
2. Генерал-майору Волкову подчиняю 4-й и 5-й корпусные районы во всех отношениях на правах командующего отдельной армией с присвоением прав губернатора, с непосредственным подчинением мне.
3. Приказываю генерал-майору Волкову привести в повиновение всех неповинующихся Верховной власти, действуя по законам военного времени{168}.
Волков со своим штабом направился на Дальний Восток, но далее Иркутска проехать не смог, а посланные им в Читу офицеры были изгнаны оттуда Семеновым.
Анненков так прокомментировал это событие:
«Во Временном Сибирском правительстве шла политическая чехарда. Министры менялись, как перчатки. Командующие фронтами тоже менялись почти ежечасно. Творился ад, и чехи, видя это, собирались уходить. Их не пускали, и чуть было не открылся внутренний фронт с союзниками. На счастье Временному правительству удалось арестовать Директорию и выслать за пределы Сибири. Дутову дали почетное место инспектора кавалерии и командировали в Японию. Дутов сошел со сцены. Осталось справиться с атаманом Семеновым. Сперва ему предложили добром подчиниться, но он ответил, что он знает Колчака как бездарную личность и не находит нужным ему подчиниться. Тогда был командирован генерал Волков, знаменитый тем, что арестовал Директорию. Генерал Волков вручил атаману Семенову ультиматум, дав срок 36 часов на размышления, но Семенов дал Волкову два часа на отъезд, пообещав в противном случае расстрелять».
Генерал Волков уехал ни с чем. Семенов был объявлен предателем и изменником. Все газеты начали травить Семенова и атаманщину. Против Семенова послали корпус Временного правительства, но атаман Анненков отправил телеграмму следующего содержания:
«„Адмиралу Колчаку. В то время, когда вся Россия подчинилась большевикам, Семенов выступил против них на Дальнем Востоке, я — в Сибири, и атаман Дутов — в Оренбурге. Благодаря атаманству, возродилось Временное правительство, которое пока еще ничем особенным себя не проявило. Настоятельно прошу прекратить выпады против атаманства. Предупреждаю, что, если против Семенова будут высланы войска, высылайте одновременно и против меня, ибо я считаю Семенова главным действующим лицом в борьбе с большевиками и немедленно выступаю на юге“.
Телеграмма очень всполошила Колчака, немедленно были закрыты газеты, травившие Семенова, а с Семеновым постарались уладить, отдав приказ, что вышло недоразумение и что Семенов — хороший».
Анненков всегда питал ненависть к Верховному и бунтовал против подчинения ему, однако обстоятельства заставили атамана подчиниться и, после некоторого кокетства, принять от Верховного чин генерала: он понял, что до Семенова — далеко, а в одиночку он будет легко раздавлен здесь или Колчаком, или большевиками. Неприязнь к Колчаку он сохранил на всю жизнь, хотя, казалось бы, уже пожилой по сравнению с Анненковым, имеющий крупные заслуги перед Отечеством, адмирал должен был вызывать у молодого офицера только уважение, но на деле выходило наоборот. Даже по прошествии многих лет после трагической гибели Колчака строки записок Анненкова, посвященные адмиралу, дышат неприятием и несправедливостью.