Страница 107 из 117
Полагаю, что на основании сказанного рубцовский эпизод в обвинении атамана следует исключить. Не было этого эпизода в его жизни!
Перехожу к рассмотрению Семиреченского периода.
Приказ о передислокации отряда на Семипалатинский фронт Анненков получил в августе 1918 года.
— Обосновавшись в Троицке, я доформировал свои полки и двинулся на Семиреченский фронт через Омск, — вспоминает Анненков. — В составе партизанских частей были: 1-й Оренбургский казачий полк, 1-й Верхнеуральский полк, один стрелковый партизанский полк, один Сибирский казачий полк и две батареи при восьми орудиях. Не доходя до Омска, мы узнали, что произошел арест Гришина-Алмазова. Вместо (н) его командование принял генерал Болдырев.
Мы уже знаем, что в связи со славгородскими событиями маршрут отряда Анненкова был изменен: часть его отряда осталась на станции Татарск, другая была брошена на Славгород. Прибыв сюда, когда крестьянский бунт был уже подавлен, Анненков по собственной инициативе занялся мобилизацией, а после прибытия в город для ее проведения украинского имени гетмана Скоропадского куреня (полка) доложил о выполнении задачи новому военному министру Иванову-Ринову и в конце сентября получил приказ о продолжении следования на Семипалатинский фронт.
На станции Татарск его ожидал командир 2-го Степного корпуса генерал-майор Матковский, корпусу которого отряд Анненкова был придан. В Семипалатинск Анненков прибыл 2–3 октября. К этому времени город уже был занят войсками Омского правительства и чехословаками. По случаю прибытия отряда на привокзальной площади был проведен военный парад местного гарнизона. Несколько дней Анненков прожил в своем вагоне, затем перешел на квартиру к доктору Березицкому. Личный состав отряда размещался вначале в вагонах, затем — в учительской семинарии.
Прибыв в Семипалатинск, Анненков сразу же приступил к наведению порядка в своих частях, к восстановлению их боеготовности и боеспособности и к подготовке к убытию на фронт. Территория военного городка и других районов города, где расположились войска, огласилась командами, на плацу и на площадях с утра до вечера шли занятия, провинциальная тишина разрывалась резкими звуками одиночного и залпового ружейного огня, а нередко и уханьем пушек, на улицах замаячили патрули, а гауптвахта наполнилась провинившимися солдатами и даже офицерами. В предвидении зимы Анненков безжалостно гоняет своих интендантов, требуя от них достаточного обеспечения войск оружием, боеприпасами, снаряжением, теплым обмундированием, продовольствием.
Как и в Омске, заборы запестрели призывами к населению вступать в партизанскую дивизию. От добровольцев не было отбоя, хотя никаких льгот и выгод им не сулилось. Кроме того, из Сибири, в частности из Барнаула, к Анненкову прибывает и мобилизованное пополнение. Началось формирование полков, двум из которых склонный к шику и театральности Анненков дал звучные названия Черных гусар и Голубых улан.
По делам мобилизации Анненков выезжает в Сергиополь, Романовское, Павлодар, Усть-Каменогороск. В Усть-Каменогорске он формировал два сибирских казачьих полка, один пехотный и один сводный полки.
В связи с выездами Анненкова в эти города и населенные пункты суд задает ему вопрос:
— А по дороге не наблюдали безобразий?
— Нет! — отвечает тот.
— А жалобы получали?
— Да, когда проезжал, то получал жалобы на то, что отряды брали фураж, хлеб и продовольствие.
— А как вы на все это реагировали?
— По выдающимся случаям были смещения, разжалования, расстрелы…
— Жалобы были на безобразия ваших отрядов не в отношении фуража, хлеба и продовольствия, а в отношении порок!
— Нет, не было жалоб!
— А случаи были?
— Хорошо знаю, что случаев таких не было!
Этот диалог хорошо демонстрирует попытку свалить на Анненкова чужие грехи. Дело в том, что в это время в Семипалатинской губернии войск Анненкова не было нигде, кроме самого Семипалатинска. Поэтому ни о каких реквизициях и порках за пределами Семипалатинска со стороны войск Анненкова не могло быть и речи. Если они и были, то это делали другие, не анненковкие части. Да и о каких реквизициях и порках со стороны анненковцев могла идти речь, если снабжение его войск было отличным, а добровольцы шли к нему валом?! За что?
На Семипалатинском процессе звучали также обвинения анненковцев в грабежа и насилиях и в Семипалатинске. Конечно, полностью отрицать это бессмысленно и одиночные случаи имели место. Так, бывший военнослужащий дислоцировавшегося в Семипалатинске 5-го кадрового полка, ставший затем поручиком 18-го Сергиопольского полка бригады генерала Ярушина, Перепелица, показал, что к осени 1918 года в город «явился анненковский отряд, и много приходилось слышать от военных, что в Затоне, в рабочем районе и на Плещеевском заводе происходили порки и расстрелы. По квартирам ходили под различными предлогами китайцы и проводили грабежи. Однажды постучались к нам — я их узнал по разговору. Мы с отцом не открыли им дверь, и тогда они бросили в окно бомбу, к счастью, бомба не разорвалась. Кроме анненковских китайцев, других китайцев в Семипалатинске не было, поэтому я твердо определяю, что это были анненковцы».
Что касается порок и расстрелов, то ими вряд ли занимались анненковцы, так как их прибытие сюда имело целью не полицейские или карательные функции, а подготовку к направлению на фронт. Порки, расстрелы и другие карательные акции осуществляли не регулярные боевые части, а специальные подразделения, имевшиеся в подчинении каждого военного коменданта каждого города. Грабежи же со стороны китайцев были постоянным явлением в войсках Анненкова и не поддавались искоренению, несмотря на применяемые атаманом суровые меры. Сформированный из китайцев Маньчжурско-егерский полк за воровство, грабежи и насилия ненавидели и сами анненковцы.
— Чем объясняются ваши показания, что Маньчжурский полк хотел ворваться в село Черкасское, чтобы пограбить? — спрашивает общественный обвинитель Денисова.
— Китайцы вообще мародеры! — отвечает тот.
Некоторые свидетели обвиняли в насилиях и самого Анненкова. Так, некто С. А. Ивахин{253} выступил в семипалатинской газете «Новая деревня» с воспоминаниями и рассказал, что 8 августа 1918 года его в составе группы арестованных привезли в Усть-Каменогорскую тюрьму, которая охранялась отрядом анненковцев, отличавшихся особой жестокостью по отношению к арестованным. В октябре тюрьму якобы посетил Анненков, который, приняв доклад коменданта тюрьмы полковника П. И. Виноградского, пошел по камерам и лично избил нескольких заключенных, а, уезжая, приказал погрузить на пароход, отходящий в Семипалатинск, 50 комиссаров. Таковых набралось только 30. В Семипалатинском затоне Анненков приказал всех арестованных выбросить за борт. Спасся только один человек — Самбурский. Это же Ивахин показал и на суде 30 июля 1927 года…
Несомненно, читавшие воспоминания С. А. Ивахина Самбурский и Суриков на Семипалатинском процессе подтвердили факт пребывания Анненкова и его поведение в Усть-Каменогорской тюрьме и дополнительно сообщили, что в Семипалатинск их везли в трюме парохода «Черный Иртыш», а на палубе целыми днями духовой оркестр играл похоронные марши. На самом деле похоронных маршей никто не играл, а игрался Егерский марш. Далее расхождение в показаниях Ивахина, с одной стороны, Самбурского и Сурикова — с другой, имеют для нашей темы принципиальное значение. Мы помним, что, по Ивахину, заключенные Усть-Каменогорской тюрьмы, доставленные Анненковым в Семипалатинск, сразу же были утоплены в Затоне. Однако Самбурский и Суриков показали, что после доставки в Семипалатинск они восемь суток без хлеба и воды просидели в вагоне смерти Анненкова, а 24 октября 1918 года заключенных (30 человек) построили и повели на Иртыш расстреливать. Здесь их заставляли прыгать в прорубь, а потом пристреливали. Только им двоим удалось бежать, остальные 28 человек погибли.