Страница 10 из 10
Потом кузены посмотрели на меня. Я стояла с косичками одна выше другой, мокрым носом и переполненным благодарностью сердцем.
– Пошли уже, дурень, – сказала кузина и взяла меня за руку.
– Вот наглый жирдяй, – буркнул кузен и дал мне щелбана в лоб.
Может, завтра они все-таки возьмут меня адъютантом, а?
Бабушке мы о происшествии не рассказывали.
Рача
У моих кузенов была еще и своя собственная бабушка – Луба-бебо [4] , которая жила совсем в другой деревне. Иногда Луба приезжала в гости, и две бабушки встречали друг друга с таким восторгом, как будто ближе и роднее в целом свете у них никого не было.
– Сватья, моя хорошая, моя золотая, с приездом! – раскрывала объятия моя бабушка.
Луба-бебо не отставала:
– Боже, Боже, что за свекровь у моей дочери, пусть у завистников глаза ослепнут!
Перед сном бабушка комментировала:
– Ну еще бы, у них в Раче такие гром-бабы, не приведи Господь, не свекрови, а кровопийцы! Конечно, где им найти такую, как я!
– Почему кровопийцы? – озадачивалась я. – Тетя смотри, какая нежная, она разве не рачинка?
– Исключения бывают из всех правил, и слава богу, – туманно объясняла бабушка.
Для детального изучения нравов Рачи мы однажды летом по приглашению Лубы-бебо поехали к ней в гости.
– Наша деревня в Раче лучше здешней, – доставали меня заранее кузены. – Тут дожди идут все время, и на речку идти за километр! А там… – И закатывали глаза.
Я запальчиво спорила, что лучше нашей деревни быть не может вообще ничего, так что пусть они уезжают к себе. Но проверить все равно было любопытно.
Бабушка набрала столько сумок, что не могла за один раз взять их все в руки, и, когда поздней ночью автобус оставил нас на освещенной лунным светом дороге, поругала собственное тщеславие:
– Едешь с ребенком, старуха, куда столько груза берешь!
Автобус уехал, смолк шум мотора, и вдруг на нас навалилась тихая ночь в горах. Луна приблизилась всем лицом, заливая стеклянным светом землю, и шелестели деревья, свивая клубок теней под ногами.
Сельская дорога шла в гору и делала крутые повороты. Ночной ветер провожал нас вкрадчивым поглаживанием щек, деревенские собаки недоуменно взлаивали и передавали дальше весть о незнакомых путниках, а мы передвигались медленно: бабушка брала две чугунной тяжести сумки и шла вперед, я садилась на две оставшиеся и дремала, мечтая о теплой постели.
Бабушка ставила под деревом свой груз и возвращалась за мной – теперь мы шли вместе, минуту бабушка отдыхала, потом снова брала свои сумки и уходила вперед, а я, подрагивая, садилась ждать ее в лунном свете, и так мы шли целую вечность. Казалось, эта ночь никогда не кончится, и эта дорога не перестанет бесконечно поворачивать вверх, и я проведу остаток жизни в полусне посреди лунного света.
Но все когда-нибудь заканчивается, и я уже не скажу с уверенностью, когда именно мы пристали к воротам, и Луба-бебо вышла с лампой, и причитала – как можно было ее не предупредить, она бы встретила, и бедный ребенок спит на ходу, и давайте я ужин разогрею, и зачем ты везла столько продуктов, сватья, как тебе не стыдно, мы тут и сами не голодные…
– Смотри, какие у них тут дворы красивые, – одобрительно сказала бабушка утром.
Поросший травой двор был обсажен ореховыми деревьями.
– А дом совсем не такой, как у нас, – поддакнула я.
Дом был наполовину каменный, наполовину деревянный, с ажурными перилами на веранде.
– Хороший домик, – оценила бабушка, – только у нас дерево быстро сгниет от дождей.
Бабушки ушли разбирать сумки, а я отправилась изучать окрестности и наткнулась на цыплят.
– Кр-р-р-р, – сказала наседка и покосилась на меня из-под свисающего гребешка.
Внезапно мою ногу что-то ужалило.
– Ай! – На меня надвигался огромный, как бегемот, отец пушистых крошек, белый петух.
Собака меня уже кусала, но петух?! О ужас! Монстры! В этом чужом месте петухи злые, как собаки! Заорав: «Дидэ-э-э-э!» – я дала деру. Петух издал боевой рык и понесся следом, время от времени взмывая в воздух и вырывая из меня куски мяса.
Обе бабушки с клекотом вылетели на веранду, но мы с петухом успели преодолеть этот участок трассы и неслись с противоположной стороны дома.
– Луба! Луба, сделай что-нибудь! Зачем ты этого людоеда держишь во дворе?! – запричитала моя бабушка.
– Да в жизни он никого не трогал! – встала грудью за своего петуха Луба-бебо.
– Да открой глаза, посмотри, что он с ребенком делает! Стой, стой, чтобы ты сдох у своего хозяина, я его перехвачу!
Пока бабушки бежали спасать меня, мы с петухом сделали очередной круг и продолжали смертельную схватку со стороны веранды.
Эта свистопляска могла бы продолжаться до тех пор, пока петух не обклевал бы меня до костей, но более хладнокровная Луба-бебо, хорошо знакомая с нравами своего питомца, осталась стоять на месте и встретила кортеж с топором в руках.
– Не плачь! Не плачь, маленькая, – утешала меня Луба-бебо, держа злодея за крылья, – мы ему отомстим! Мы ему башку открутим и съедим!!
Петух злобно косил красным глазом и издавал леденящие душу звуки, а я от переживаний начала икать.
– Может, не надо ему башку крутить? – вступилась я за обидчика. – Дети сиротками останутся!
– Он мне давно уже надоел, – неожидано выдала себя Луба. – Хоть пиши на воротах: «Во дворе злой петух!» Какие еще сиротки, у меня вон приличный куриный отец подрос.
– Впервые вижу такого ненормального рачинского мужчину, – удивлялась бабушка, делая примочки на мои раны. – Они же у вас тут добрые! Безобидные! И медли-и-и-и-ительные!
– Овца-то овца, а если разозлится – даст молодца, – выдала пословицу Луба-бебо, ощипывая злодея в дымящейся кастрюле. – Хотя мне этого петуха привезли из Сванетии, так что лютый норов у него был явно не рачинский!– Зато женщины тутошние – не промах, – невинно подметила бабушка.
Вскоре приехали дядя и тетя с кузенами, и жизнь понеслась галопом. Каждый вечер во дворе под ореховыми деревьями закатывалась пирушка – на дощатом столе раскладывали лобиани [5] , лори [6] , мчади [7] , зелень и обязательно наливали из оплетенной бутыли рубиновое вино «Хванчкару». Приходили соседи, чокались стаканчиками, разламывали лепешки и хрустко закусывали веточками зелени, гудел неспешный разговор, тамада говорил красивые тосты, похожие на рассказанный сон.
Бабушка тоже смаковала по одному стаканчику:
– Это целебный бальзам, а не вино, Луба!
– Только его много пить нельзя, а то кровь загустеет, – предупредила Луба-бебо.
– А мне попробовать, – пристала я к бабушке, и та дала отпить глоток.
– Что-то я и вкуса не поняла, – потянулась я еще.
– Детям нельзя, – хором сказали бабушки.
– Я сколько хочешь его пил, знаешь, как вкусно, – похвастался кузен. Я посмотрела исподлобья: ему можно, а мне – нельзя.
Теперь у меня появилась заветная цель, и я сторожила в засаде удобный момент.
Он приплыл мне в руки очень скоро.
После очередной пирушки все винные остатки слили в большой стакан. Взрослые толпились у ворот, договаривая последние разговоры; забытые тарелки горой высились на столе; вислоухая собака догрызала в траве кость. Я, недолго думая, схватила стакан и залпом выпила весь рубиновый напиток до дна – наконец терпкий шершавый вкус «Хванчкары», отдающий вишней и зеленой ореховой кожурой, раскрылся во всей красе!
– Эй, эй, ты что?! Его нельзя много пить! – прокричал неизвестно откуда появившийся кузен.
Ноги налились тяжестью, а голова разрослась до размеров колокольни. Кузен что-то мне выговаривал, и его лицо шло волнами. Ореховые деревья закрутились зонтиками карусели, и я мягко осела в траву.
– Тут знаете сколько вина было! – возбужденно объяснял взрослым кузен.
– Убей меня, Господи, с ней ничего не будет? – причитала бабушка.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.