Апокриф

– Как?! Ну, скажите мне, – как можно говорить о великой рукрской культуре, а тем более – о литературе на каком-либо другом языке, кроме правильного рукрского?! – патетически восклицал он.

Он действительно был большим специалистом, энтузиастом и знатоком в своей области, но его чудачества приводили к тому, что ни один студент из числа приезжих не мог получить по его предмету отличную оценку. Бог бы с ней, с отличной оценкой как таковой, но ее отсутствие могло лишить, например, права на получение Президентской стипендии и возможности освободиться от платы за обучение по результатам сдачи курсовых экзаменов. Справедливости ради нужно сказать, что природных рукрцев, по тем или иным причинам не владевших диалектом, он просто третировал.

В общем, по результатам окончания первого курса, Лорри впервые перестала быть круглой отличницей и даже почувствовала себя по этой причине несколько уязвленной.

В остальном – все было превосходно. Она жила в общежитии студенческого городка, замечательно подружилась с двумя студентками, делившими с ней комнату, успела слегка влюбиться в студента третьего курса математического факультета, а также (тайно конечно!) в чрезвычайно эрудированного, язвительного и остроумного доцента кафедры физики.

Лорри была в восторге от Продниппа – этого большого города, залитого ярко-зеленой пеной парков и бульваров, от его широких центральных проспектов и площадей, обставленных величественными зданиями имперской архитектуры, от маленьких окраинных домиков, убегающих живописными кривыми, мощеными камнем улочками с крутого склона вниз, к большой реке, по которой тащились вереницы барж, толкаемых буксирами, тянулись грузовые суда класса «река-море», а иногда проплывали великолепные белые пассажирские и туристические корабли, посылавшие с попутным ветром на берег пестрые пылинки чужой и, казалось, всегда беззаботной жизни в виде обрывков популярных мелодий, отзвуков чьей-то возбужденной речи и ярко-цветной ряби гуляющей по палубам публики…

С ненасытностью вырвавшейся из застенка затворницы Лорри приобщалась к дарам очага культуры: носилась по вернисажам и музеям, смотрела все новинки кино, ловила лишние билетики на популярные спектакли, записывалась в библиотеке в очередь на модные книжки…

Не остались без ее внимания и развлечения иного рода: студенческие вечеринки; университетские спортивные соревнования, в которых она лично почти не участвовала, но была яростной болельщицей, и, разумеется, летом – городской аквапарк на левом, низком песчаном берегу реки (на «Лебере», как его называли продниппцы).

* * *

Были, конечно, и менее приятные заботы.

Госпожа Варбоди в своих письмах регулярно и даже назойливо инструктировала дочь как ей вести себя в новом для нее сообществе.

Основным мотивом этих наставлений было: будь как все, не выделяйся, попридержи язычок («там у тебя – не Острова, не все можно говорить!»), главное сейчас – спокойно отучиться.

«Не вздумай играть в оппозицию! – взывала мама – Хватит с нас истории с отцом! И вступи там куда-нибудь, чтобы не было лишних вопросов. Как там эта новая молодежная организация называется?»

Госпожа Варбоди имела ввиду «Молодых соколов», которые пришли на смену распущенному президентским указом Патримолу.

Стиллера основательно испугали недавние молодежные беспорядки, а корень эксцесса, по мнению Президента, сидел в относительной независимости патриотического молодежного движения. Патримольцы прямо-таки кичились тем, что первые ячейки их организации возникли еще во время Войны за Объединение (то есть намного раньше, чем Стиллеровское «Объедененное Отечество»), имели устоявшиеся традиции и ритуалы, самостоятельно формировали свои руководящие органы и по указанным причинам позволяли себе наглость смотреть несколько свысока на потуги недавно образованной партии полностью подчинить их своей политике. Попытка совершенно овладеть молодой вольницей путем привлечения к себе и прикармливания патримольской верхушки, как известно, не удалась. То есть, верхушка-то как раз с удовольствием сглотала вкусную наживку и готова была рулить куда-угодно (скажите только – куда!), но, как показали прошлогодние события, главную роль в Патримоле играли местные вожаки, а не номинальное центральное руководство.

Зато это самое руководство очень пригодилось теперь, когда Президент решил не дожидаться, пока бывшие патримольцы начнут вновь объединяться тем или иным образом по собственному почину, а сыграть на опережение и взять это дело в свои руки с самого начала.

С необходимой в таком предприятии помпой был созван учредительный съезд новой патриотической организации, название для которой – «Молодые соколы» («МС») – предложил сам Стиллер. Устав нового молодежного союза, разумеется, разработали в аппарате «Объединенного Отечества», но, само собой, преподнесли как рожденный инициативой организационного комитета.

Основным организационным принципом «Молодых соколов» был провозглашен «демократический централизм», который слегка маскировал самую настоящую командную вертикаль. Если центральное руководство разгромленного Патримола собственно не являлось руководством как таковым, а скорее, было координационным органом на сугубо общественных началах, то те же люди, превратившись с подачи Президента в руководителей новой молодежной организации, получили в ней реальную власть, положение и содержание, обычные для партийных боссов, а также имели все необходимые рычаги для проведения необходимой политики в низовых организациях. В первом же пункте устава говорилось, что «Молодые соколы» работают под «руководством патриотической партии «Объединенное Отечество» и являются ее боевым резервом».

В приветственной речи на учредительном съезде «Соколов» Стиллер дал всем ясно понять, что членство в этой организации и активное участие в ее работе – будет залогом карьерного роста и будущего благополучия для любого молодого человека.

Ряды «Молодых соколов» начали стремительно расти.

* * *

Лори, рассудив своей практичной головкой, что мама, несомненно, права, подала заявление о вступлении в ряды.

На собрании ячейки, посвященном приему в организацию новых соратников (именно так по Уставу!), когда ей начали задавать стандартные вопросы по автобиографии и о причинах ее желания войти в организацию, пришлось основательно поврать и повыкручиваться, чего девушка страшно не любила и не очень то еще умела делать. Испытанные при этом крайне неприятные ощущения: страх разоблачения, чувство какого-то совершаемого предательства и жгучий внутренний стыд, – привели к тому, что и без того владевшая ею неприязнь к Стиллеру, которого она, не без основания, считала виновником нынешнего своего скользкого положения, превратилась в настоящее отвращение и к нему самому и ко всему, что было с ним связано. Необходимость и в будущем постоянно лицемерить в этом вопросе создавала в душе Лорри страшный дискомфорт и напряжение.

С трудом выдержав поздравления по поводу «причащения», она тут же, под каким-то предлогом, сбежала к себе в общежитие. В комнате, к счастью, никого не оказалось. Лорри схватила подушку со своей кровати и, как будто несчастный мешок с перьями был виноват во всей этой истории, с яростью запустила им в стену. Потом еще, и еще… и еще. Наконец, несколько поостыв, уселась на кровать, прижав ту же подушку к груди, но теперь как самое дорогое и нежное существо, зарылась в нее лицом… Нет, не плакала – заземлялась… Потом подняла голову, струей воздуха, пущенной с нижней губы, сдула со лба челку, отбросила подушку, встала и пошла вон из комнаты – жить дальше и дальше приспосабливаться…

По уставу каждый «Молодой сокол» должен был «принимать активное участие в общественной работе». Значимых поручений, выполняя которые можно было бы выдвинуться и войти в кадровый резерв, на всех не хватало, поэтому большую часть из них высасывали из пальца. Это называлось: «быть ответственным за…» (за посещаемость, за проветривание аудиторий, за оформление подписки на партийную литературу, за бережное отношение к учебным пособиям… за все прочее, на что могло хватить фантазии у Совета ячейки).