Долгий сон

Скрепив кирпич цементом, он зачернил влажный цемент сажей. Вот так; теперь никто не скажет, что один кирпич вынимали из стены. Он скатал газету, сминая проклятый и прельстительный женский образ, отнес сверток к мусорному бачку, стоящему в коридоре, и сунул под груду вонючих помоев. Потом вымыл и вытер руки.

Рубаха на нем взмокла, хоть выжимай. Он переоделся и первый раз с тех пор, как умер Тайри, налил себе выпить, чтобы унять взбудораженные нервы. Ему вспомнились слова Глории: «Не оставайся здесь, Пуп. Уезжай, пока не поздно…» Да, он уедет — вот надо только денег поднакопить, а то не хватит…

Послышался негромкий стук в дверь. Неужели Кантли? Рыбий Пуп оглянулся на камин: нормально, не подумаешь, что кто-то трогал кирпичи. Да, некому быть, кроме Кантли, никто не знает, где он живет, только Эмма, да Мод, да полиция.

— Кто там? — откликнулся он.

— Макуильямс.

Рыбий Пуп с сомнением поглядел на дверь и пошел открывать. Перед ним, высокий, худощавый, стоял Макуильямс.

— Здравствуй, Пуп.

— Здрасьте, мистер Макуильямс, — не сразу сказал Рыбий Пуп.

— Ты разрешишь войти? Нам нужно поговорить.

— А-а, — замялся Рыбий Пуп. — Да, сэр, конечно. Заходите.

Макуильямс неторопливо прошел в комнату, осмотрелся по сторонам и сел в кресло. Рыбий Пуп не знал, как держаться, — ему никогда еще не приходилось принимать у себя белого.

— Курить будешь, Пуп?

— М-м-м… не откажусь, сэр, спасибо.

Макуильямс протянул ему сигареты, закурил сам и поднес спичку ему.

— Я не первый день собираюсь с тобой поговорить, — начал он. — Но сегодня утром случилось нечто такое, что откладывать больше стало нельзя.

— Да, сэр. — Рыбий Пуп покосился на зачерненный сажей кирпич в камине. Лицо его ничего не выражало — в присутствии белых оно каменело само собой, помимо воли.

— Пуп, из-за меня сорвались планы Тайри, — глухо сказал Макуильямс.

— Папа знал, что так может выйти, — безучастно отозвался Рыбий Пуп.

Макуильямс остановил на нем долгий взгляд.

— Жизнь не так уж беспросветно мрачна, — сказал он мягко.

— Кто его знает, — еле слышно уронил Рыбий Пуп.

— Из полиции пока никто не показывался?

— Да, сэр… То есть — нет… Одна Мод — ну, хозяйка квартиры на Боумен-стрит, а так никто.

— Что ей было нужно?

— Беспокоится. Вроде к ней приходили из полиции, выспрашивали про меня…

— Кстати, я у твоей матери узнал, где ты живешь, — спохватился Макуильямс. — Вот что, Пуп. Тайри нет в живых, доктора больше нет в городе. Получается, что остался один ты. Я считаю своим долгом объяснить тебе все. Погашенные чеки я передал Альберту Дэвису, человеку вполне надежному, — с тем, что он вручит их старшине присяжных большого жюри. Что произошло дальше, ты слышал. Мы не сомневаемся, что подстерегли Дэвиса и отняли у него чеки люди, подосланные начальником полиции, но доказать ничего не можем. И, конечно, Тайри погиб потому, что эти чеки увидел Кантли, — в этом тоже не может быть сомнений. Вероятно, у тебя должно было составиться весьма нелестное мнение о моих деловых способностях. Но кто же мог предположить, что в своей преступной дерзости они отважатся зайти так далеко… Старшину большого жюри я знаю с детства, это честный человек. Но вещественные доказательства так и не дошли до него. Я знаю, никакие оправдания не воскресят Тайри. Нельзя сказать, чтобы я во всем был согласен с Тайри, у него был довольно своеобразный взгляд на вещи. Однако по-своему он боролся… Я попытался дать бой врагам Тайри и потерпел неудачу. Но одно ты должен знать. Люди, которые убили Тайри, мне тоже враги. Понимаешь?

Рыбий Пуп моргнул. Это было что-то новое, и он не знал, что думать. Чтобы белые ради черных шли против белых?..

— А ч-чего тут не понять, — неуверенно промямлил он.

— Давай-ка честно, Пуп. У тебя не очень укладывается в голове то, что я сказал, да?

— Не знаю я, сэр.

— Слушай, Кантли мешает разделаться со мной только одно. Есть люди, которые за меня кинутся в драку… Возможно, Кантли убьет и меня, не знаю. Знаю только, что, пока я жив, я буду бороться за то, чтобы в этом городе дышали чистым воздухом. Так вот, Пуп, я должен тебя предостеречь. Кантли каким-то образом добыл себе копию завещания Тайри. Известно это тебе?

— Нет, сэр.

— Сказано в завещании, что ты должен передать какое-то письмо особе по имени Глория Мейсон?

— Сказано, сэр. Я и передал.

— Ты знаешь, что было в письме? Где эта миссис Мейсон?

— Не знаю, сэр. По-моему, ее нет в городе.

— Кантли подозревает, что в руках этой Мейсон тоже находятся чеки, что это они были в письме…

— Папы больше нет… Доктор Брус уехал… Зачем теперь-то людям понадобилось выведывать про какие-то чеки? — спросил Рыбий Пуп.

— Видишь ли, по закону о сроках давности человека не судят за такое преступление, как взяточничество, если, с тех пор как он совершил преступление, прошло более пяти лет, — объяснил Макуильямс. — Но тут вот какая штука. Кантли под присягой показал большому жюри, что никогда не получал от Тайри никаких денег. И значит, если б удалось доказать, что он их получал, его могут привлечь к суду за лжесвидетельство… На большом жюри ему задавали этот вопрос пять раз — про каждый год, с 1942 по 1946. Погашенные чеки свидетельствуют, что он получал в эти годы деньги, — он же это всякий раз отрицал. Каждый ложный ответ грозит Кантли двумя годами заключения. Он может получить десять лет, если только…

— Значит, теперь все как раньше? — не выдержав напряжения, перебил его Рыбий Пуп.

— Да. Погашенные чеки все еще годятся.

Вытащить их из тайника, эти чеки, отдать Макуильямсу? Нет. Так сделал Тайри, и вот Тайри убит. Отдашь — кто поручится, что его тоже не прикончат?

— Ты не знаешь, как связаться с этой самой Мейсон? — спросил Макуильямс.

— Ничего я не знаю, — нервно проворчал Рыбий Пуп.

— Пуп, я хотел бы спросить у тебя кое-что, — нахмурясь и опустив глаза, сказал Макуильямс.

— Что, сэр? — с запинкой сказал Рыбий Пуп.

— Ты все-таки производишь поборы в пользу полиции?

Рыбий Пуп стиснул зубы. Уж не собирается ли Макуильямс ставить ему палки в колеса? Пусть не пробует — Кантли вступится за него…

— Я делаю, как велел папа, — уклончиво сказал он.

— Они убили Тайри, а ты как ни в чем не бывало работаешь на них?

Какой смысл отпираться? Макуильямс знает, что говорит…

— Да, сэр, — признался он наконец, в первый раз поняв, что сам не знает, на чьей он стороне. А ни на чьей. Он сам за себя. Ему иначе нельзя, он черный.

— Не надо, Пуп. Себе же делаешь хуже, своим же людям, своему городу…

— В городе всем заправляет полиция.

— И очень скверно. Ты это что, только из-за денег?

— Нет, сэр.

— Тогда брось! Не с голода же ты умираешь. Зачем тебе в твои годы ввязываться в эту грязь.

— Я потом собираюсь уехать, когда…

— Может так получиться, что никакого «потом» для тебя не будет. Ты в руках у полиции, она с тобой может сделать все, что ей заблагорассудится… Ну да ладно. — Макуильямс вздохнул. — По-видимому, тебе еще надо дорасти до понимания кой-чего.

— А как бросишь? — вдруг спросил Рыбий Пуп, вскинув на него глаза, полные страха. — Разве есть такая возможность?

— Вот это разговор. Если ты это серьезно, способ, пожалуй, можно придумать. Мы это потом обсудим… А сейчас я пришел сказать, что за тобой следит полиция…

— Да нет же никаких чеков! — сокрушенно воскликнул Рыбий Пуп, чувствуя, как ему на глаза наворачиваются горячие слезы.

— Ну так, — сказал, поднимаясь, Макуильямс. — Я буду держать тебя в курсе событий. До свидания, Пуп.

— До свидания, сэр.

Макуильямс вышел. Рыбий Пуп стоял на месте, охваченный противоречивыми чувствами. Он был уверен, что Макуильямс не кривит душой, иначе он не пришел бы сюда. Подчиняясь невольному порыву, Рыбий Пуп кинулся к двери и распахнул ее.

— Мистер Макуильямс! — крикнул он.