Москва, я люблю его!

– Поехали, – согласилась я.

Мы расплатились и вышли на улицу. За прошедшие два часа я вряд ли произнесла и сотню слов. Говорила Катя, а я жадно впитывала каждое ее слово, каждый оборот, каждое предложение. Хотела запомнить каждую букву. Записать все, что она говорит. Что мы говорим. Каждый диалог. К девяти часам вечера мне уже казалось, что мы знакомы с детства и что я ее обожаю. Или люблю…

После ее слов мне было нелегко рассказывать о себе. Все казалось каким-то плоским, блеклым и не интересным даже мне самой. Мы стояли под дождем на остановке. Я наслаждалась влажной прохладой свежего воздуха после прокуренного бара и рассказывала Кате о себе:

– В девятом классе у меня вдруг выросла грудь. До этого момента мне нечем было похвастаться, кроме отличной учебы, но тут на меня стали обращать внимание. Старшеклассники даже на переменах обсуждали меня…

– Помнишь свой первый раз?

– Помню, – вздохнула я. – Пьяные, на даче у друзей, на старом и вонючем продавленном диване. Мне иногда кажется, что у каждой второй девчонки это происходит во время летних каникул на даче у друзей. Потом я одевалась и плакала. То ли от боли, то ли от страха, что залечу. Все обошлось.

Мы встречались каждый день по утрам. Перед уроками я забегала к нему домой, мы занимались сексом, после чего бежала в школу. Опаздывала, учителя понимали по-своему: золотая медаль, много занимается, каждый вечер с репетитором, уроки делает, не высыпается, ей можно, ей простительно.

Поднимаясь на лифте, стоя рядом, я уже скучала по Кате. Это было непонятное, пугающее и незнакомое прежде чувство. Оно было неуместным и ненужным, как сама Катя – для всех, кроме меня.

– Ты моя копия, – сказала Катя.

Я не стала спорить. Я была согласна быть копией, копией Кати. Копией антиидеала. Меня все устраивало, кроме запаха ее дешевых духов.

Стол в маленькой комнате был полностью заставлен чужой косметикой. Вещи Кати лежали в шкафу и в тумбочке у кровати. Этими духами пахло даже здесь. Стойкий, тяжелый, ядовито-сладкий аромат с удушливо-теплыми нотами. От него мутило и хотелось чихать. Вот он – квадратный зеленый флакон с круглой черной крышкой. Пока Катя курила в туалете, я забрала ее духи и спрятала их в дальний угол сумки.

До утра мы сидели на кровати, укрывшись пушистым пледом, которого хватило бы на пятерых, и пили мартини, разбавляя грейпфрутовым соком. Катя рассказывала о Мише и пыталась вязать шарф из пестрой мохнатой шерсти, набирала петли, сбивалась со счету, повторяла снова.

– Я подарю ему шарф на Новый год.

Утром я вышла на улицу и, проходя к автобусной остановке мимо помойки, закинула туда Катины зеленые духи.

Я заработаю денег и подарю ей хорошие на Новый год.

Пронесло. Думала, что это опять классная приперлась, чтобы вынести мне мозг за прогулы. «Смотрова, ты пропустила больше половины уроков физкультуры, будешь не аттестована!» Я виновата, что у меня температура под тридцать восемь, сопли до колен, и так болят ободранные ладони, что боишься лишний раз помыть руки?!

Концерт был в субботу вечером. После выступления мы с девчонками рванули на улицу через черный ход, чтобы успеть взять автографы у музыкантов. Пока они не уехали в гостиницу.

Их машина стояла за железными воротами. Как мы ни просили охранников, как ни умоляли, они, гады, так и не открыли. Мы подумали пару секунд и решили, что не так страшна ограда, как выглядит. Если поднатужиться, то ее можно перелезть в два счета.

Хватаясь за обледенелые перекладины, мы полезли навстречу своему счастью. Охранники орали, матерились, грозились позвать ментов. А нам пофиг. Нам нужен автограф, нам нужно видеть их в десяти сантиметрах от нас, а дальше… Какая разница, что будет дальше? Что бы там ни было, это никогда не сравнится с мгновениями, когда мы лезли через ограду, чтобы увидеть их еще несколько секунд.

Домой я приползла во втором часу ночи. Рваные джинсы по колено в грязи можно было выкинуть. То же самое с курткой. Самое ужасное – это перчатки. Вернее то, как мы с братом пытались их снять с рук в два часа ночи. Они натурально примерзли к ладоням и не снимались обычным способом.

Брат налил холодной воды в таз и силой держал там мои руки. Я вырывалась и орала – больно зверски. Потом снял их. Красные ладони, лопнувшие сосуды, все жжет, горит… Весь следующий день я боялась посмотреть на свои руки. Сейчас еще ничего. Надеюсь, девчонки не испугаются.

Не знаю, что было бы со мной, если бы не Кристина.

Вот так вот все и происходит. Еще вчера ты веселилась с друзьями, думая, что так будет всегда, а сегодня лежишь на верхней полке скорого поезда и едешь в другой город.

Я рассказала девчонкам, как все было, показала руки и опять расплакалась. Я люблю его. Он мужчина моей мечты, мой идеал.

Что бы ни говорили окружающие, что бы ни писали в журналах – таким, как я, бесполезно втирать, что очень скоро все это пройдет, не оставив в памяти почти никакого следа. С этим надо смириться и оставить нас в покое.

Мы можем слушать одну и ту же песню двести раз подряд и тащиться от нее, как будто слышим впервые.

Мы обклеиваем комнату плакатами и целуем их на ночь.

Мы любим, болеем, страдаем и не представляем, что может быть по-другому.

– Вы самые лучшие девчонки в нашем классе. Мне повезло, что я встретила вас. Если бы не вы, я б уже давно повесилась. Вчера Лариска приходила ко мне домой, звонила в дверь, но я не открыла… Хрен знает, что она подумает, когда увидит мои руки!

– Как тебя угораздило-то?

– Не знаю… – вздыхала я. – Сначала было жарко, руки вспотели, потом мы часа два на морозе толкались, потом через железные ворота лезли. Понимаешь, они обледеневшие были, и перчатки липли к ним. А нужно было лезть выше, отдирала руку и поднималась дальше. Я не чувствовала боли. Это только потом, когда домой приехала…

– А это было так важно, взять автограф?

– Зачем он тебе? – не понимала Кристина. – Смотреть на него, что ли? Целовать?

– Да, – гордо ответила я. – Вам этого не понять. Хотя, на самом деле, если бы я там была одна, то вряд ли полезла бы через ограду. Одной страшно, а тут – все вместе, так проще. Знаете, меня ведь легко развести на «слабо». Это очень похоже. Я не могла опозориться при фанатках, остаться трусихой и неудачницей без автографа. Слушай, неужели у тебя никогда такого не было?

– У меня было в седьмом классе. Я влюбилась в актера, самого красивого мужчину Голландии. Он снимался в мистическом сериале, где группа из четырех американских ученых борется с силами зла. Демоны, призраки, нечисть всякая… страшно!.. Показывали по понедельникам после вечерних новостей. Я не пропускала ни одной серии. Он был крутой. Высоченный такой, красивый, хоть и старый, вечно в плаще ходил, самый главный у них был.

– Старый? Сколько ему было? Тридцать?

– Думаю, больше сорока. Его постоянно били, он вечно падал с высоких лестниц, его швыряли на стены почти в каждой серии, а однажды вообще – с размаху проткнули мечом, пригвоздив к стене. В этот момент я жмурилась, а потом плакала. Он так кричал, когда этот меч из него вытаскивали.

– Кристин, ты ненормальная.

– Нормальная. Еще я просила сестру записывать мне каждую серию, потому что наш DVD не умеет записывать с телевизора. Где-то лежат сейчас эти диски, давно их не смотрела. Больше года, наверное. Знаешь, что я сделала перед восьмым классом?

– Ну?

– Я распечатала свою любимую фотку с ним, наклеила на картон и первого сентября пообещала ему, что в этом году буду учиться лучше всех и закончу восьмой класс без единой четверки. А я держу обещания. Я училась и думала о нем. Я висела на согнутых руках на шведской стене и думала о нем. Провисела дольше всех. Получила пять. Я ползла вверх по канату и думала о нем же. Я забиралась выше всех, под самый потолок. Получила пять. Контрольные по математике, диктанты по русскому, сочинения по английскому. Они были круче всех. Я училась и мечтала, что выучу голландский и приеду к нему. Даже разговорник однажды купила.