Страница 2 из 8
Я представляла, как дед жарит блины на кухне, а бабушка открывает сметану и пробует ее ложкой. Как мама заплетает мне косу перед овальным зеркалом в прихожей и приговаривает «Терпи, казак, атаманом будешь», она сильно стягивает волосы, я жмурюсь и почти плачу, коса получается длинной, волосы вьются на концах. Отец возвращается с рыбалки, приносит ведро бычков – у него усы и борода, – рассказывает, как определить пол у рыб: «У самца челюсть нижняя большая, вперед выступает, а у самки жирный горб над головой на спине». А брат смотрит внимательно на стаю рыбешек, плавающих в ведре, и просит, чтобы его взяли на рыбалку в следующий раз… Чуть позже мы с дедом и братом пойдем в лес, срежем лучшие ветки и сами сделаем удочки, сидя вечером на балконе, и будет все…
Сумма моментов, которые не повторятся.
Легла поверх пледа, поджала замерзшие ноги и еще долго рассматривала маленькие нечеткие снимки в своем телефоне, смотрела короткие видео, читала старые сообщения – из прошлой жизни, где все еще было просто, понятно и не страшно.
Я набрала номер. Я лежала, слушала и считала длинные гудки. Пятнадцать минут двенадцатого. Наверное, они уже спят.
«Спокойной ночи, дедуль. Я люблю вас. Приятных снов» – написала я в СМС.
Дождалась отчета о доставке и, не читая, заснула.
Глава первая
Неделю назад, сидя на подоконнике между пятым и шестым этажами, я загадала. Если первым, кто мне сегодня позвонит, будет парень, то я завтра же беру билет на следующие выходные и уезжаю в Москву, а если девушка, то остаюсь дома.
Мобильник медленно полз по краю подоконника в беззвучном режиме, звонил Руслан, а я смотрела на его имя и не спешила отвечать.
Мы договорились встретиться в кафе на Мясницкой в три часа дня. Я опаздывала уже на три минуты. Дверь открылась, заставив нежно звенеть колокольчиками «музыку ветра», что висела над входом.
Я огляделась по сторонам. У окна сидела девушка с красными волосами, забранными в пучок, и курила, читая толстую книгу. Бледная, с синевой под глазами, грубые очки в черной оправе, простуда на губах небрежно замазана светлой помадой; худые руки, тонкие длинные пальцы. Нервные и синеватые.
Девушка удивленно приподняла изогнутую светлую бровь, в носу блеснула серьга. В правом ухе была одна; левое же сияло прозрачными гвоздиками по всему краю. Она держала в руках синюю книгу с цифрой три на корешке. Третий том сочинений Максима Горького. Ногти не были накрашены, кроме одного. Ноготь указательного пальца левой руки оранжево светился на серой коже, делая ее еще более бледной и синей.
Я сидела достаточно далеко от этой девушки, но ощущала запах ее туалетной воды. Стойкий, сладкий, удушливый… Теплый и неприятный.
Я заказала двойной эспрессо. Оксана опаздывала на десять минут.
Я начала искать квартиру в Москве две недели назад, когда еще жила в Костроме. В социальной сети поставила статус, что ищу квартиру и девушку, на пару с которой мы будем эту квартиру снимать. Через два дня мне написала Оксана Смотрова – мы вместе лежали в больнице три с лишним года назад.
По утрам Оксана брала у меня косметичку и медленно, растягивая удовольствие, красилась. Тон, румяна, тушь в три слоя, помада. Она считала, что больница – это не повод махнуть на себя рукой, забыть о косметике и красивой одежде. Бюстгальтер она брала поносить у меня, халат у девочки справа, ночную рубашку – у девочки слева, резинку для волос – у подруги из соседней палаты. Так было интереснее. Зачем носить свое, если можно взять чужое, и тебе ничего за это не будет?
В палате непрерывно звучала музыка. С девяти утра. Альбом «Ранеток» на повторе. Оксане нравилось. Она танцевала между кроватями, держась за спинки тонкими руками, легко подпрыгивала, подпевала точно в ноты и безмерно раздражала большинство соседок по палате. Оксана веселилась и совершенно не походила на больную. Говорили, что у нее были кровотечение и киста на правом яичнике. Оксана не переживала, ей было интереснее эпатировать и питаться чужим негативом. Ей ставили уколы два раза в день, от них больно сводило ногу – на время Оксана притихала, свернувшись на кровати и поджав ноги в ажурных, нежно-розовых гольфах. Через час она приходила в себя и снова улыбалась, дергаясь в такт музыке и подпевая на кровати.
Оксану постоянно кто-то навещал. Приходили друзья и старший брат. Приезжали родственники на иномарках. За деньги им разрешалось проехать в больничный дворик и остановиться напротив окон палаты на первом этаже.
Приходила мама, приносила вишню в белом шоколаде и журналы. Оксана хотела, чтоб мать быстрее ушла и чтобы приехал брат. С ним прикольнее.
Брат приходил с друзьями. Они подтягивались на оконных решетках и заглядывали в палату, выглядывая девушек посимпатичнее и раздавая оценки. «Вон та ничего, а та отстой». Оксана хохотала, оглядывалась, что-то говорила брату.
Он навещал ее каждый день. Приносил то бутылку пива на два литра, то пару банок коктейлей, то чипсы. Пиво и коктейли Оксана прятала глубоко в тумбочку, чтобы никто не заметил, а то ходят тут… Мать, медсестры, врачи.
Оксана просила кого-нибудь «постоять на шухере», а сама открывала банку «Ягуара», садилась на подоконник, и зачитывала брату статьи из рубрики «секс». Они их обсуждали, смеялись, прихлебывая по очереди из банки, и курили. Брат давал ей затянуться сигаретой через решетку. Уезжал под вечер.
Ночью в палате собирались и другие девочки – пили пиво, осторожно курили в окно, матерились, оглядываясь на дверь. К тем, кто не пил и не курил, относились с подозрением, если не с жалостью. И ничего, что это больница.
Уколы Оксане не помогли, решили делать операцию. Она боялась, но виду не показывала. Даже лежа на каталке, голая, под белой простыней, она умудрялась шутить и заигрывать с главным врачом отделения – ему было за сорок, и он понравился ей в первый же день.
Операция была несложной. Оксану привезли через час, без сознания. Я была рядом и хотела чем-то помочь. Мне сказали подержать капельницу. Оксана тяжело отходила от наркоза, шевелила правой ладонью, будто искала чужие пальцы… Я осторожно взяла ее за руку. Она с силой вцепилась в нее и не отпускала два часа. Оксана боялась умереть, не проснуться после наркоза. Мне было больно, потекли слезы, но я терпела. На руке у меня осталось четыре красных глубоких ссадины от ее ногтей… Они долго не заживали, и даже потом эти отметины-полумесяцы не загорали, оставались белыми…
При выписке мы обменялись телефонами, через неделю добавили друг друга в социальной сети, но больше не общались. Две недели в больнице хотелось забыть и не вспоминать, как страшный сон.
В тот же год семья Оксаны переехала жить в Москву. Точнее, в какой-то поселок городского типа, в десяти километрах от Москвы.
Когда я поставила статус о том, что собираюсь снимать квартиру, Оксана отозвалась через две минуты. Это было ее первое сообщение за три года.
– Ну что, готова к покорению Москвы? – поздоровалась со мной Оксана, садясь сбоку. – Поехали смотреть квартиру! – улыбнулась она, не дождавшись моего ответа. – Как доехала, кстати?
– Ничего. Нормально.
– А чего квартиру снимать решила? Общежитие ведь дешевле выйдет.
– Там нет мест.
– А меня все достали, – отмахнулась Оксана. – И мать, и бабка, и брат.
Мы вышли на улицу и пошли к метро. Я думала, что не узнаю Оксану, но она почти не изменилась.
– Короче, есть квартира в пятиэтажке, недалеко от железной дороги. Две комнаты, обстановка старомодная, с девяностых ничего не менялось, но это мелочи. Ты ведь не против девяностых, я надеюсь? Я там уже три дня живу. Мой одноклассник помог снять. Сначала цену в два раза выше назвал, но я умею торговаться с такими, как он. Меня не обманешь.