Услышанные молитвы

— Сама ничего не видишь! — накинулась на старшую сестру Зоя. — Тебе задурили голову, а ты и радуешься!

В конце концов обе бросили трубки, и на Зое повисла неприятная обязанность сообщить матери, что Элоиз остановилась в Нью-Йорке у снимавшего квартиру отца и ни за что не хочет объявляться дома. Разве что забрать свои вещи.

У Элоиз выдалась свободная неделя, и она приехала в Нью-Йорк на День святого Патрика, то есть за целых два дня до звонка Фейт. А та сидела дома одна и переживала размолвку с дочерью. Зоя дала ей новый телефон отца, но там никто не брал трубку — только включался автоответчик. А Элли не перезванивала. Фейт так расстроилась, что не пошла в университет, но взяла себя в руки и все же начала готовиться к экзаменам.

А когда все-таки услышала голос Элоиз, чуть не разрыдалась. Однако разговор получился кратким и очень конкретным. Дочь сообщила, что она намеревается заехать за вещами и очень надеется, что матери в этот момент не будет дома. Для почти двадцатипятилетней женщины, на взгляд Фейт, Элли говорила уж слишком по-детски, но тем не менее причинила ей сильную боль.

Когда она вошла в дом, Фейт находилась в своей спальне. Оставаться в комнате Зои казалось неудобным, и Фейт решила поступиться гордостью, побороть брезгливость и снова спать в своей постели. Она лежала на кровати, когда Элоиз прошла по коридору. Дочь заметила мать, но не проронила ни слова. Фейт встала и остановилась на пороге своей спальни.

— Элоиз, ты что, даже не поздороваешься? — тихо спросила она.

При этом ее глаза светились невыразимой мукой. Зоя убила бы сестру, если бы увидела мать в таком состоянии. Элоиз была замешена совсем из другого теста, и сердце у нее оказалось тверже.

— Я же просила, чтобы ты ушла. — Она стояла в конце коридора и смотрела на мать.

А Фейт подумала, неужели надо принимать такое участие в их размолвке и безоглядно становиться на чью-то сторону. Но, видимо, отец сумел ее убедить.

— Это мой дом, — спокойно сказала мать. — Я хотела тебя видеть и не собираюсь тебя терять. Если твой отец что-то там затеял, мы не должны разбегаться. Даже если мы с Алексом разведемся, я и ты — мы одна семья.

— Что это ты так разволновалась? Сама же развалила семью! Ты, а не он! А теперь затеяла продавать дом! Так что нечего морочить мне голову разговорами про наш «семейный очаг».

— У меня и в мыслях этого не было, но я могу показать письмо от его юриста, где сказано, что я обязана освободить дом. Он хочет меня выселить, Эл! А я мечтаю здесь остаться!

— Ему приходится на это идти. — Дочь мотнула головой, как упрямый ребенок. — Ты требуешь от него слишком много денег.

— Я об этом даже не заикалась. И вообще не представляю, что ему нужно. Сейчас я хочу только одного — остаться в этом доме. Клянусь, это правда.

— Ты лжешь! — бросила ей дочь и скрылась в своей комнате.

А Фейт стояла и думала, неужели ее собственный ребенок способен так недобро, так жестоко, с таким недоверием и без всякого уважения к ней относиться? Тут дело не в воспитании и не в чувствах. Элоиз — взрослый человек. Оружие вложил ей в руки отец, но она, не задумываясь, им воспользовалась. Фейт страшилась думать о последствиях: семья уничтожена — они никогда больше не будут вместе. Вот им последний подарок Алекса!

Элоиз вышла через полчаса с ворохом одежды и двумя небольшими чемоданами. Фейт смотрела на дочь, и у нее разрывалось сердце.

— Почему ты меня так ненавидишь, Элли? — тихо спросила она. Фейт не могла себе представить, что она сделала такого, чтобы вызвать подобную реакцию дочери.

— Я ненавижу то, как ты поступила с отцом.

Фейт так и подмывало рассказать, как Алекс привел в их дом постороннюю женщину — ту самую, в трусиках не шире ремешка, — и уложил в ее постель. Но чувство порядочности не позволило чернить мужа в глазах дочери, хотя сделать это с каждым днем хотелось все сильнее, особенно после последних обвинений Элоиз. Но она не хотела вовлекать детей в войну родителей. Мораль всегда довлела над Фейт, хотя при этом она зачастую чувствовала себя довольно глупо.

— Я ему ничего не сделала. Не знаю, как тебя убедить. У меня сердце разрывается при мысли, что ты мне не веришь!

— Не надо было валять дурака с университетом. Ты очень расстроила отца. — Элоиз не приходило в голову подумать, какую чушь она несет, настолько девушка находилась под влиянием отца.

— Я бы хотела с тобой повидаться, пока ты в Нью-Йорке. — Фейт старалась говорить спокойно и не выдать голосом душевной муки.

— У меня нет времени, — мстительно ответила дочь. — Хочу побольше побыть с отцом.

— А как насчет обеда?

— Как-нибудь дам тебе знать. — Элоиз сбежала по лестнице и выскочила из дома.

Стоило двери за ней захлопнуться, как Фейт села на ступеньку и разрыдалась. Совсем не так, как после разрыва с Алексом, и не так, как в день гибели Джека, — мучительнее. Ей казалось, что она потеряла старшую дочь. У нее даже не хватило сил позвонить Брэду или Зое. Она не потрудилась включить свет и, когда стемнело, просто легла в кровать.

Фейт не знала, что Зоя прилетела в Нью-Йорк, встретилась с Элоиз и сестры окончательно разругались. Младшая кричала, что нельзя предавать мать и занимать сторону отца. Они спорили до хрипоты несколько часов, а потом Зоя улетела обратно в Провиденс. Она не хотела говорить матери, что была в Нью-Йорке и вконец рассорилась с сестрой. Понимала, что это еще сильнее расстроило бы Фейт.

Дни шли своим чередом, Фейт старалась не отстать в университете и помириться с Элоиз, хотя и безрезультатно. Элли улетела в Лондон, так и не повидавшись с матерью. Фейт узнала о ее поступке спустя два дня и свалилась с гриппом. Она все еще лежала в постели, когда доставили документы, касающиеся развода. Адвокат вел переговоры с Алексом, но тот уперся и настаивал на освобождении дома. Из-за неприятностей у Фейт не хватало даже духу написать Брэду. Он звонил каждый день проверить, как ее состояние, но был такой момент, когда она не стала поднимать трубку. Сидела, смотрела в стену и слушала голос Брэда на автоответчике.

— Слушай, я беспокоюсь, — сказал он после того, как Фейт два дня не отвечала. Он позвонил ей в полночь, и она не выдержала.

— Все в порядке, — ответила она слабым голосом. Она еще кашляла, но в университет уже ходила.

— Ничего себе в порядке! Хрипишь, как туберкулезница, и говоришь еле-еле. — Брэд знал, что Элоиз улетела в Лондон, не повстречавшись с матерью, и чрезвычайно расстроился. Видимо, девушка находилась целиком под влиянием отца, и это убивало Фейт. — Тебе нужна передышка. Слушай, поехали со мной в Африку!

— Представляю, как это понравится Пэм.

— Еще как понравится! Ведь ты поедешь вместо нее. Пэм ненавидит путешествовать. В жизни не видел столько лекарств и средств от насекомых. Набирает полный чемодан этого барахла и еще консервы. Она ничего не оставляет на волю случая.

— А тебя принуждает лететь в смокинге? — наконец рассмеялась Фейт. Брэд всегда умел ее развеселить.

— Вроде того. Я лечу через Нью-Йорк и встречаюсь с ней в Лондоне. Пэм предпочитает прямой рейс. Буду у вас только день и ночь. — В этот приезд Брэду на самом деле требовалось забежать к адвокату проконсультироваться по одному делу. Он очень боялся проиграть — тогда его подопечному подростку грозила высшая мера — и решил посоветоваться с уважаемым нью-йоркским юристом. Хотел поговорить с ним час-другой с глазу на глаз. — Можешь со мной поужинать, если доживешь до того времени? Что ты принимаешь от кашля?

— Ничего особенного, лекарства нагоняют на меня сон, а мне надо написать три контрольных.

— У меня для тебя новость — мертвецам не дают дипломов.

— Я уж сама забеспокоилась, — рассмеялась Фейт. — Когда ты приезжаешь?

— В четверг. Прикинь, куда ты хочешь, чтобы я тебя сводил, и закажи столик. Или тебе больше подходит, чтобы ужин готовил я? — Брэд был готов на все, что угодно, только бы побыть с ней. И с радостью узнал, что Пэм не желает лететь через Нью-Йорк. — Не могу дождаться встречи с сыновьями. — Не успел он произнести эти слова, как тут же понял, что напомнил Фейт об Элоиз.