Страница 15 из 20
– Дальше еще пещеры, – прошептал Виктор, – идут и идут бесконечно. Может, к Туапсе… никто не знает. Дальше не пойдем… Там течет черная речка.
Мы повернули назад и свободней вздохнули: в первой комнате мы были ближе к свежему воздуху, к жизни.
Виктор погасил наши свечи. Свою поставил на каменный стол. Наши лица были мертвенно бледны. Глаза обведены кругами.
– У меня есть предложение, – Виктор оглянулся, будто боясь посторонних ушей.
Мы тоже повернули головы. А вдруг чьи-то чужие глаза наблюдают за нами?…
– Надо подождать луну, – продолжал Виктор, – и тогда добираться домой.
– Луна взойдет перед рассветом, – сказал Пашка. – Будем ждать, – сказал Виктор.
– Почему?
– Туман залил долину реки. Мы можем попасть в ущелье, в яму… и, кроме того, раз мы ввязались в такое дело, надо держаться вместе и крепко. И никогда не решать что-либо самовольно, без друзей… – Виктор глядел на нас своими глазами-занозами. – Один за всех, все за одного. Раньше люди давали клятвы… хотя… – Его глаза остановились на свечке. – Чтобы никто из нас не изменил друг другу, мы можем дать клятву на свечке.
– На свечке?
– Да. На свечке… Вы слышали, что я говорил?
– Да, – ответили мы разом.
– Приближайте пальцы к огню. Не все, по одному указательному.
Мы соприкоснулись пальцами.
– Теперь спускаем ниже, к свече.
Наши руки опустились к огоньку.
– Ниже, ниже, на самое пламя! – командовал Виктор.
Огонь больно жег наши пальцы. Кожа покраснела, закоптилась. От острой боли выступили слезы. Пашка побелел, зашатался.
– Хватит, – скомандовал Виктор, – это была клятва. – Он подул на палец, усмехнулся. – Конечно, глупости, а больно, шут возьми. Только, глядите, это всерьез… Чтобы ни гу-гу про наши похождения…
Мы молча подчинились вожаку.
Виктор развязал рюкзак, положил на стол круги овечьего сыра и связку сушеной тарани. Потом попробовал нож ногтем, нарезал хлеб, держа его по-крестьянски – у груди.
Мы поужинали.
Виктор взял в нише бутылки, вышел из пещеры, принес воды из ручья. Мы напились и улеглись на сухой траве, на полу.
– Туман закрыл все. Птицы и то не кричат, – сказал Виктор и заложил руки под затылок. – Вы спите, ребята, а я подежурю. Через два часа разбужу Пашку. А перед зорькой подежурит Сергей.
Усталость и пережитые волнения сломили меня быстро. Я будто провалился куда-то, крепко заснул.
Глава девятая
Выстрел
Яркий, багровый свет заливал пещеру. Яшка стоял перед нами с горящим факелом в руке.
…Мое отсутствие всполошило наш дом. Мать решила, что меня надо искать только на дне Фанагорийки. Она была убеждена, что я не перенес оскорбления, нанесенного мне Устином Анисимовичем. Меня искали повсюду. Всполошили доктора, сбегали к Фесенко, к матери Виктора.
Прибежала Люся, хотела сама разыскивать меня и осталась у Анюты. Отсутствие Пашки и Виктора немного успокоило всех, но мои родители тревожились по-прежнему. Мать Виктора, застенчивая бедная женщина, сторожиха школы, ночевала у нас. Отец Пашки, когда его тормошили, перевернулся на другой бок и сказал только одну фразу: «Дождался вожжей».
В суматохе, охватившей четыре дома, в самом лучшем положении оставался Яшка. Ему хотелось выдать тайну нашего пребывания, подмывало повести по нашим следам целую карательную экспедицию из наших родителей, братьев и сестер. Он колебался, но, наконец, решил не выдавать нас.
Яшка бывал в Богатырских пещерах, ввязываясь в экскурсии санаторных больных, путь сюда ему был известен.
Наш юный друг сидел оборванный, грязный, утомленный, сжимая в руках пылающий факел, и глядел на нас такими преданными, блестящими глазами, что хотелось его расцеловать.
– И ты не боялся?
– Некогда, было бояться, ребята. Я так, так спешил…
– Спешил?!.
– У меня вырывалось сердце, ребята!
Виктор удивленно рассматривал Яшку новыми глазами, как бы раскрывая для себя какую-то плохо прочитанную страницу Яшкиной души.
– А все же было боязно? Признайся, Яшка.
– Да.
– Видишь…
– Но я решил: бояться, но держаться как можно смелее.
– Храбро?
– Да, Витя.
– Словом, ты храбрый трус? Есть такие?
– Значит, есть, – Яшка ткнул пальцем в свою грудь.
Виктор одобрительно улыбнулся, заложил в углы мешка камешки, завязал мешок плечевым узлом.
– Ты проходил Дантовым ущельем? – спросил Пашка.
Ему хотелось унизить Яшку, неожиданно очутившегося в центре внимания. В лице Яшки вставал новый, неожиданный для Пашки соперник.
– Нет, – просто ответил Яшка. – Зачем же итти Дантовым ущельем, крюком, когда есть прямой путь через речку?
– А там левым берегом, – подтвердил Виктор.
– А там левым берегом.
– Левым берегом, – пренебрежительно протянул Пашка. – Видишь? Левым не страшно. А вот Дантовым – спина холодает.
– Левым проще, – оправдывался Яшка, – я перешел вброд у кювета. Там плавают бычки и… змеи. Вероятно, ужи? Конечно, ужи…
Виктор погладил плечо Яшки. Тот заулыбался, чувствуя поддержку.
Белая известковая пыль на полу пещеры покрывалась сажей от факела.
Мы вышли из пещеры. Трепеща крыльями, провожали нас летучие мыши. Мы – на воле. Покинуты загадочные, таинственные и зловещие своды Богатырских пещер. Свежий лесной воздух наполнил легкие.
В тумане шумела Фанагорийка. Черные деревья стояли в молочном, колеблющемся море. Выше деревьев плыла луна. В траве трещали сверчки, кое-где фосфорическими пульками проносились светляки.
Мы возвращались домой, угнетенные предчувствием наказания. Это печальное предчувствие, смешанное с угрызениями совести, заслоняло теперь от нас всякие ночные страхи.
К шести часам утра мы выбрались, наконец, на гору, возвышающуюся над станицей Псекупской. Мы вернулись другим путем. Виктор повел нас по прямому, более трудному пути, сразу же после висячего моста взяв в горы.
Мы отдыхали на скале, измученные переходом, вымазанные в песке и глине, с грязными руками, в размокших башмаках.
Я видел отсюда крышу своего дома и дымок над летней кухней, заплетенной виноградом «изабелла».
Солнце только что поднималось из-за низкого предгорья. На пастбище доили коров. Скот утробно мычал. Издалека доносился запах молока.
Лучи солнца просеивали золотой полосатый свет через листву яблонь, садовых груш, сквозь прорези гор, меж стволами тополей, покрытых, как броней, стариковскими наростами коры.
И самая чудесная картина, представшая нашим взорам, – это картина несравнимой нашей Фанагориики. При свете солнца, при темных утренних тенях мы видели выходящий из пропасти гор дымчатый, медленно струящийся поток. Это текла вторая дымчатая сказочная река, подрезывая основание гор, похожих на мохнатые черкесские шапки. Ни малейшего ветерка, листочки неподвижны, а между тем из ущелья между скалой Спасения и хребтом Абадзеха текла дымчатая река, продвигаясь вместе с течением вод Фанагорийки до самой долины, уже озаренной солнцем.
Над хребтом далеко позади, может быть в тех местах, где неизвестные богатыри проточили пещерами горы, распластав перистые крылья, висело облако с человеческой головой и бородой, взъерошенной кверху. С неба глядела побледневшая луна: солнце беспощадно ее обесцветило.
Неожиданно, чуть не сбив меня с ног, из кустов выскочил Лоскут. Он носился, как бешеный.
Он лизнул меня и снова полетел вниз. Оттуда доносились два детских голоска:
– Сережа!
– Витя!
– Витя!
– Сережа!
Виктор поглядел на меня с усмешкой:
– Ваши.
…Трудно еще раз описывать извечную картину возвращения блудного сына. Зачем вспоминать ремень, угрожающе встряхиваемый в оливковых руках отца, заплаканные от радости глаза матери. Мать сохранит блудного сына от побоев, приведет в порядок, отутюжит брюки, вычистит и высушит обувь.
Отец уехал на тачанке в поле. Мама накормила меня оладьями со сметаной, напоила чаем. Илюшка незаметно от матери толкнул меня в бок кулаком, сверкнул глазами. Мои похождения вызывали в нем чувство отвращения. Его рассудительный ум и, конечно, чуть-чуть более взрослый, чем мой, не мог постигнуть прелести практически бесполезных поступков. Его фантазия уже обеднялась возрастом, и я не мог завидовать своему старшему брату.