Восток

— Господи! — сказала мать с негодованием. — Чему ты учишь ребенка! Я думала, хоть Януш тебе мозги вправит, — так он пистолетами разбрасывается.

— Нормально все, мама. Мог ведь и саблей вострой одарить, наверняка имеется, с каменьями. Багаж-то напрямик в Харбин ушел.

— Он тебе сказал что-то? Не задержится?

— Да так… Ничего особенного. Большой начальник стал. Недельку поживет — и по месту службы отбудет.

— Ты петлицы-то его видела?

— Все, сынок, — сказала Стеша, — спать пора.

— Ну мама!

— Спать! Сестренка уже легла, и тебе пора. Не при ребенке же, — дождавшись пока он уйдет, тихо сказала. — Вы еще начните про копов рассуждать, как они бедных несчастных туземцев гнобят и с аппетитом кушают.

— А не так?

— Да хоть бы и ели! Мне жалеть хунхузов, мужа застреливших? Горцев этих, жегших села? Или азиатов, погромы устраивающих? Вон в прошлом месяце станицу подчистую вырубили. Двести душ. Детей не пожалели. Тоже ведь люди, хоть и веры другой.

— А ты еще по русским заплачь. Нашла себе друзей. Мало нам от них горя. Аж до поганой Маньчжурии выселили. И на Кавказ пришли, и в Китай влезли. Скоты здешние туземцы, но они в своем праве.

— Да ладно… Повернись по-другому, захвати Польша Русь — мы бы на этом и успокоились? Тоже бы в католицизм гнули народы и хапали, хапали, хапали. Землю, колонии, богатства чужие. Посмотри на европейцев. Чем они отличаются? Нечего прошлое поминать. Мы живем здесь и сейчас. Про будущее думать надо, не про прошлое. Какая ни есть нынешняя власть, а нам послабление вышло. Что процентные нормы отменили и ограничение на жительство, уже за генералов русских молиться положено. Да ведь наши парни теперь и на государственную службу пойдут. Нет теперь запрета. Нам уже поздно, а вот дети наши карьеру сделать могут немалую. Кто в Сибири чиновники будут через десяток лет? То-то. Пусть другие о прошлом вспоминают — мои в университет пойдут. Это обязательно.

— Ты бы еще и делишки свои криминальные крутить перестала. А то поймают один раз.

— Насколько возможно, — миролюбиво согласилась Стеша. — Мне тоже проблемы ни к чему. — Она вставила обойму и положила пистолет на стол. — В степи еще долго без оружия никак. А в Китай я больше не ходок. Лучше монгольских баранов на мясокомбинат напрямую. Денег меньше, да спокойнее.

— Ты знала? — помолчав, спросила мать. — Ну что КОП, не армия?

— Светозар рассказывал. Я же Речинская, девичьей фамилии никто не знает. Разве в поселке помнят, так и то не все. Ты у нас все больше Рышардовна. Сколько лет прошло, как отец умер, а все по мужу называют. Поделился как-то бывший аристократ, как сюда угодил. Под облаву попал. Он прямо говорит — было за что брать. Не за бандитизм какой — за монархизм. Не понравились ему нововведения. И дали ему замечательный выбор — в составе добровольцев в Среднюю Азию порядок наводить или гнить в тюрьме до наступления всеобщего счастья. Могли и расстрелять. Оружия не нашли, а то бы шлепнули. А оно было. Чего уж теперь скрывать. На Дону Януша хорошо знают и по-разному поминают. Кто чуть ли не молится, а кто проклинает. У них же право на внесудебную расправу почти три года было. И мятежи они ходили давить. Не одни добровольцы отличились. А КОПы еще занимались конфискацией имущества мятежников и коррупционеров. Тут не запачкаться сложно. Недаром потом слухи ходили. То ли посадили слишком ретивых, то ли к стенке прислонили, а может, пистолет с одним патроном вручили, — в газетах ничего не писали… Наш-то точно не влип. Шустряк оказался — везде успел. Половина профсоюзов на ярославский коллективный договор указывает и на меньшее не согласны. Он это пробил. Вот когда Национальный центр профсоюзов создавали, прямо про пример Дона кричали. А попутно Ингушетию вырезал. Уцелевшие нашей фамилией детей пугают, а при виде поляка шапки снимают и низко кланяются. Личный полк его высочества Тульчинского постарался. А называется это «летучий» отряд, «ЧОН» или еще какая хрень, не столь важно. Командир всем известен. А сейчас их сюда перебрасывают. Заплачут скоро басмаческие женки.

— А женщина у него есть? — подумав, спросила мать.

— Ну мама! Откуда мне знать! Сама невзначай вопрос задай. Чтобы здоровый мужик столько лет совсем без бабы… — Стеша хихикнула. — Жены нет — это точно. Да откуда на Дону возьмутся приличные польские девушки?

— Лейтенант, — пихая его в бок, опасливо позвал Гу. — Время.

Видаль сел в окопчике и с завыванием зевнул. Не очень-то ему нравилась первоначальная идея Тульчинского набирать в ДОН кого ни попади. Нет, с политической точки зрения очень правильно и прогрессивно, но на шайтана ему сдались корейцы с алтайцами и разными прочими уйгурами.

От русского всегда понятно чего ожидать, а эти неизвестно еще что выкинут. Ну да лейтенантов как-то забыли спросить. И уж честно, ничем азиаты оказались не хуже. Если правильно дрючить с самого начала, любого можно превратить в хорошего солдата. А парни старались. Это уж точно. Цель имели в жизни ясную и безупречную. Отслужить как надо и кроме получения русского паспорта заодно еще и у себя в правильные люди выдвинуться.

Законы для граждан позволяли выделенные в Туркестане участки переоформить из государственной аренды в частную собственность. А уж работать они умели. Доказано жизнью. В тех местах, где корейцев селили, они умудрялись взять урожай больше местных, всю жизнь там проработавших.

Наборы среди нацменов были с большой разборчивостью. Дохляков или сачков к ним не присылали. Богатырей тоже не имелось, но здесь лучше быть жилистым и выносливым. Чтобы тащил на себе полную выкладку и сдох, но не посмел ныть.

Вот на кухню их отправлять противопоказано. Традиционные корейские блюда чрезвычайно острые и годятся либо в качестве закуски, когда уже не замечаешь, что, собственно, употребляешь, либо для забивания отвратительного вкуса несвежих продуктов. Последнего в разведроте не случалось ни разу. Лейтенант питался из общего котла и тщательно контролировал приготовление пищи. И из заботы о личном составе, и из-за беспокойства за собственное здоровье и авторитет тоже. У него не поворуешь и отдельно сладкий кусок не сожрешь. Солдаты все всегда видят не хуже, чем в деревне из двух дворов.

Еще бы они посмелее были. Не в драке — в бою не дрейфят, — а в общении. Перед офицерами натурально благоговели и считали их высшими существами. Слишком долго всех нацменов гоняли на Руси, и чувство боязни любого начальства многим привили уже в колыбели. Иногда это всерьез раздражало. Какая уж там воинская дружба. Смотрят собачьими преданными глазами. Раз ротный не бьет, а заботится, будут слушаться самых идиотских приказов до смерти.

И ведь не притворяются. Командир — в их понимании высшее существо. Почти на уровне Будды. Или что там у них. Хотя вот Гу Ен вполне себе саклавит и молится правильно. Зато привычки к повиновению вырабатывать не требуется. Это только гражданские могут думать про армейскую муштру как бесполезное занятие. В реальном бою человек нередко теряется. Первое, что надо делать в критических обстоятельствах, — это командовать, чтобы солдаты слышали твой голос. Можешь крыть матом, орать — только не молчи, ты главный.

Уж ему-то объяснять не стоит. На себе испытал. Задним числом дошло, как это выглядело. Нет, юнкера не разбежались в панике под обстрелом. Успели раньше пообтереться и совсем никчемными не были. И все одно — они тогда, под Назранью, совершенно не соображая, сползались к сержантам и офицерам. Все казалось, фронтовик соображает и возле него безопаснее. Именно поэтому тебя должны слышать. Солдат будет чувствовать себя увереннее. И уж никак нельзя копать отдельные окопчики. Работы больше, да спокойнее, и в голове мысли не бродят лишние. Соседа необходимо видеть и слышать. И тогда совсем по-другому себя солдат поведет.

Раздражало, что вечно их путал. Не в лицо, с этим нормально. Привыкнешь — различать без проблем. В документах. Сплошные Паки с Кимами. На всю Корею десяток фамилий, а ты мучайся с бумагами.